— Как он?
Вушуй влился призраком на кухню. У него не было ни синяков под глазами, ни мертвенно-бледного лица, но он всё равно выглядел хуже, чем обычно. Его белое ханьфу скрывало все конечности и не открывало ни единого участка кожи.
— У него жар, — прошептал траволог. — Хочу дать ему снадобье. Нам завтра нужно ехать в школу. Это всё слишком.
— Ты хотел сказать сегодня?
Чонгук посмотрел на часы, висящие луной над столом, а затем на церковный календарь под ними.
— Да, сегодня.
Китаец подошёл к другу и обнял его, погладив костлявыми пальцами по затылку. Уронив палочку на стол, Чонгук вцепился в безразмерные складки одежды, пытаясь под ними найти спину Ву.
— Что будешь делать?
— Ву, я боюсь, что если я уйду, это станет огромной ошибкой. Я устал ошибаться. Что мне делать? Я не могу бросить их, но я так хочу уйти. Со мной им плохо, но без меня будет ещё хуже…
— Чонгук, в жизни никогда не бывает хорошо. А плохо есть всегда. А если есть «хорошо», то оно достигнуто через «плохо». Понимаешь? — Чон вздохнул и ничего не ответил. — Помнишь, что ты сказал мне в первую встречу?
— Что я не стану тебя слушать, — усмехнулся Гук, вспоминая те глупые дни, когда они едва не поссорились прямо в гадальном доме.
— Но ты всё равно меня послушал. Почему?
— Ты был прав, — младший уткнулся лбом в чужое плечо, помолчал, повертел на языке будущие слова, а потом выпрямился и убрал руки со спины на плечи. — Я понял, Ву. Ты просто хочешь, чтобы я всегда подчинялся тебе и твоим взглядам, — с улыбкой сказал Чон. — А ещё ты просто считаешь себя слишком умным для этого мира!
— Эй, Гук, — Вушуй был поражён сквозь сердце и распахнул в удивлении глаза, с улыбкой щипая друга под ребром. Чувствительный Чон пискнул и ударил его тут же по запястью. — Я рад, что ты не утратил той своей гадкости. Тебе бы вернуть смелось, не считаешь? Администрация и министерство здорово спрессанули тебя.
— Да ну, иначе я снова окажусь на свалке, — под свалкой он имел в виду жизнь без дома, ценностей и любви. — Строптивость — плохое качество. Как и неумение прощать.
— Лучше жить под жестким контролем таких, как Чжиын? Она чуть не убила ребёнка на твоих глазах.
— Не говори такие вещи, малыш жив и с ним всё будет хорошо. Но я понял тебя, хён, я не уйду никуда, — увидев одобрительную улыбку, Чон выдохнул и посмотрел на чашку с зельем. Его снова что-то стало тяготить, но он заговорил ещё до того, как Ву заметил переменения. — Мне стоит поговорить с Бомгю?
— Э… — он запнулся, разбирая внезапную кашу в голове. — Послушай… Я не уверен насчёт этого. Ты можешь, но у меня есть некоторые подозрения насчёт того, что разговором ты поставишь его в трудное положение. Это же импульсивное желание?
— Наверное…
— Ты не будешь жалеть?
— Наверное, буду, — кивнул Гук и снова посмотел на Вушуя. — А ты правда слишком умный.
— Святой Будда, — тот закатил глаза и театрально развернулся, заставив ханьфу струиться. — Я ухожу и больше с тобой не разговариваю!
— Понял, понял.
Чонгук наколдовал чай Рики в желудок, вернувшись в спальню, погладил его по щекам и заметил, как за окнами стал прорезаться рассвет, оповещающий о новом дне. Дне отбытия и нового начала.
⟡ ⟡ ⟡
— Тебе лучше?
— Всё хорошо, хён, правда хорошо.
Они сидели во дворике уже после рассвета, взяв пледы, потому что было прохладно. В стороне гор сгущались тучи, так что через некоторое количество часов мог ожидаться дождь. На улице дышалось и сиделось лучше, чем на кухне, к тому же, тут они лучше смогут увидеть, проснулся ли кто из их соседей. Но пока они увидели только Ёнджуна и Субина, к слову, достаточно бодрых, и те ушли за водой к колодцам, так как в припасённых бидонах оставалось очень мало.
— Наверное, Субин всё потащит, — улыбнулся Кай, укутываясь сильнее в плед. Он метил взглядом на плечо старшего, но никак не мог осмелиться положить голову.
— А Ёнджун будет причитать ему? — Хи усмехнулся и опередил своего тонсена, прижимаясь щекой к его сокрытому под пледом острому плечу. — Они точно поссорятся по дороге. Как думаешь, кто-то уже проснулся?
— Я бы хотел, чтобы Бомгю-хён проснулся, — задумался Хюнин. — Он… весёлый, — вдруг его голос потерял радостные нотки. — Как и Рики. Мне жаль Рики. Правда жаль.
— Это несчастный случай, мы не…
— Это не несчастный случай, хён.
Хисын поднял голову и уставился на младшего, ставшего ещё более мрачным, чем тучи вдали. Дождь, видимо, сегодня начнётся раньше.
— Ты чего? Никто же не знал, что так будет.
— Ты серьёзно сейчас? Несмотря на то, что демон, он же… — метис поджал губы и встал, подбирая плед. Если бы отец его сейчас услышал, он бы получил по губам и ходил бы с синеющим пятном у рта. Сын иудея защищал демона. — Я пойду спать. Надеюсь, что не проснусь больше.
— Эй, Кай, ты что такое говоришь! — Хисын бросил свой плед на лавке и подбежал к уходящему младшему, развернул его хмурым лицом к себе и положил руки на шею, приглаживая за ушами. — Чего ты так вскипел? Ох… С Рики всё будет хорошо. Чонгук-сонсенним сказал, что…
— «У него жар, но к вечеру он спадёт».
— Да, и… что?
Хисын и Кай обернулись в сторону одного из домиков, возле которого стоял Чонгук, завернувшись в вязаную кофту, и слабо улыбался. Его деревянные тапочки помогали не спотыкаться о камни, как обычные, тканевые, в которых сейчас были оба мальчика. Учитель подошёл к ним и положил ладони на плечи.
— С ним правда всё будет хорошо. Но, если честно, я придерживаюсь правила «готовься к худшему, надейся на лучшее». Так не будет неоправданных ожиданий, — от этих слов Кай перестал злиться, но настроение его не улучшилось. — Вы в порядке? Почему не спите так рано?
— А… — Хисын посмотрел на младшего, и тот поджал губы, убирая взгляд. Ли слегка приобнял его, позволяя спрятать лицо в изгибе своей шеи. — Сонсенним… — он подумал, что нужно было попросить помощи. — …Всё хорошо. Мы просто хотели встретить рассвет, всё-таки сегодня последний день.
— Хорошо, — он решил поверить им и слегка похлопал старосту по плечу. — Берегите себя. Идите в дом, тут холодно.
И когда они ушли, поклонившись на прощание и забрав с собой плед, Чонгук скрестил руки на груди и подошёл к пруду, всматриваясь в воду, на дне плавали бычки. Он почувствовал от Кая страшную энергию. Если Тэхён дарил всем магию, словно раскрытый бутон цветка, то Кай всасывал её отовсюду, поглощая, словно дементор. Хисыну, что вился вечно вокруг, было опасно находиться рядом. Он обязательно этим поделиться с Вушуем, когда он снова проснётся.
====== Фигляр и Фат ======
Рики начал ворочаться ближе к обеду, остро реагируя на внутреннюю борьбу. Его кожа снова местами приняла красный оттенок, он обильно вспотел, и его постель была мокрой настолько, что Чонгуку приходилось несколько раз высушивать её, в последний раз и вовсе менять. О́ни тяжело дышал, иногда его лицо трескалось, как у куклы, но трещины быстро регенерировались. Он выглядел хуже обычного человека, подверженного нападению сильнейшей аллергии. Учитель устал, присматривая за больным, но не имел возможности надолго отойти от кровати. Пускай они с Вушуем время от времени менялись, но это всё равно было слишком трудно — если он не сидел с Рики, то следил за остальными, а это тоже требовало сил.
В обед все ребята собирались обратно, собирали вещи, набирали воды в дорогу, приготавливали закуски и шли в теплицы, чтобы набрать немного ягод. На этот раз насчёт своей еды в автобусе ни один аврор не возникал, так как дедушка Пак, не способный так быстро отойти от ночной катастрофы, с укором смотрел на них каждый раз, стоило им объявиться в поле зрения. Собственно, они особо и не старались появляться. Только Юна помогала со всем и каждый раз просила прощения, старалась искупить свою вину. Многим было её жаль, но оставались те, кто, например, её ненавидел.
— Не нужна нам твоя помощь, — Сонхун перехватил ящик первее, даже не взглянул на девушку, и ушёл, обойдя уставившегося на них Тэхёна.
