К чему вообще было затевать этот спор? Словно победа в этой перепалке могла что-то изменить. Взгляд у Фортуны был совершенно бесчувственный.

— Именно поэтому и ты заметила меня! Даже если прошла бы мимо, так заметил бы кто-то другой. И в конце концов я так или иначе снова пришел к тому, к чему пришел.

Как же легко людям даются всякие предположения, особенно когда все необходимое для достижения цели уже случилось, и золотой ключик лежит у тебя в кармане.

— Гениальность всегда тесно граничит с оригинальностью, новаторством, а такие вещи так или иначе обречены быть раскритикованными, Эмиль, — ее голос спокойный, задумчивый. — Если рядом с человеком, который создает настолько нестандартные вещи, нет могущественных людей, которые поддержат его начинания, тогда этого автора просто не поймут. Мимо него пройдут и не остановятся.

— А как же люди? Как же публика?

— Публика, пф-ф. Где была твоя публика, пока я не посмотрела на тебя, Эмиль? Ты, похоже, успел совсем позабыть о тех временах, — она стряхнула пепел прямо на его стол. — Публика не имеет вкуса и не в состоянии отличить по-настоящему качественный продукт от подделки. Массы поглощают то, что им преподносят на специально подготовленном блюде. Ты видишь лишь тех, кому помогли взлететь и никогда не узнаешь о тех, кто погиб в безызвестности, так и не встретив понимания.

— Если… если все это правда, тогда почему ты позволила им погибнуть? Почему не улыбнулась им?

Она хмыкнула.

— Я редко улыбаюсь. Может быть, из-за таких, как ты?

Фортуна искоса посмотрела на него и продолжила говорить, но отрешенно, как будто сама с собой. Она вспоминала всех тех людей, которые отвернулись от нее так же, как Эмиль. И сейчас в ее вечно юном лице проглядывались черты уставшей замученной старухи.

— Люди забывают тех, кто помог им прийти к успеху. Всем ведь так хочется верить, что они самостоятельно взобрались на вершину. Конечно же, все благодаря их таланту и никак иначе! — она пьяно улыбнулась. Как же много она сегодня улыбалась. — Они так легко забывают о тех, кто помог им стать теми, кем они стали. Забывают, что в мире было и остается так много людей… и среди них обязательно найдется хотя бы один, кто сможет занять твое место, — она перевела на него взгляд. — Ты утешаешь себя мыслью, что у тех, других, не получилось, потому что они мало трудились или потому что они менее талантливы… но на самом деле те «другие» могут быть даже лучше тебя, но при этом все равно останутся никем. Разница между тобой, Эмиль, и теми «другими» лишь в одном. — Она растянула губы в издевательской улыбке. — Одним я улыбнулась, а другим — нет!

Она снова заливалась дьявольским хохотом. Еще никогда она не смеялась так много. Смех богини Удачи, о котором Эмиль так мечтал, внезапно стал ему противен.

— Замолчи! Хватит! Прекрати!

— Это унизительно, не правда ли? Неприятно осознавать, что все, ради чего ты так долго работал, весь твой хваленый «талант» и все, чего ты в конце концов добился, — все это не результат твоего труда, не твое личное достижение, а всего-то-навсего дело случая! Случайный поворот судьбы! Прихоть такой ветреной паршивой особы, как я!

В ярости Эмиль схватил случайно попавшуюся под руку вазу и швырнул в стену. Ваза разлетелась острыми осколками вдребезги. И Эмиль, и Фортуна тяжело дышали, смотрели друг на друга блестящим взбешенным взглядом. Наступило молчание. Звон от расколовшейся посуды еще долго звенел в ушах.

Когда эта вспышка прошла и буря в сердцах утихла, Фортуна положила бокал на стол, а затем каким-то необыкновенным образом оказалась совсем близко к нему.

— Ты игрок, Эмиль. И твоя ошибка в том, что ты не понимаешь, когда следует остановиться. — Она медленно словно пантера, поймавшая свою жертву, наклонилась к его уху. Шляпа слегка коснулась его лица, и девушка чуть усмехнулась, заметив, как молодой человек напрягся. — Но не нужно играть со мной. Ведь и я люблю поиграть.

✻✻✻

Фортуна ушла, отвернулась от Эмиля и больше за ним не наблюдала.

Зачем ей вообще понадобился этот человек? Богиня задумалась о том, с чего все началось, и тень улыбки промелькнула на ее лице.

Благородное желание Фортуны сделать что-то хорошее — обернулось провалом. Никогда ей не давались высоконравственные поступки. Но быть может, дело в том, что истоки ее мотивов были не так уж и бескорыстны?

Богине Удачи нравилось, как с почти детским удивлением Эмиль реагировал на все те подарки, которыми она его одаривала. Нравилось, с какой невинностью он смотрел на ту жизнь, которая для нее стала обыденностью. В отличие от этого неискушенного человечка, она уже не была способна чему-либо удивляться, и поэтому богине захотелось баловать его еще и еще. Потому что, принимая ее подарки, Эмиль проявлял именно те чувства, которые сама она давным-давно растеряла. Она видела в нем другую версию себя — молодую душой, безгрешную, чистую. И, наблюдая за его эмоциями, Фортуна, казалось, и сама становилась веселее, невиннее, добрее.

Но рано или поздно богатство развращает. И в скором времени Эмиль стал тем, кого Фортуна так не любила. Он стал ею. Стал разбалованным, зазнавшимся богачом, которого больше нечем удивить.

Если поначалу комплименты заставляли его так мило краснеть и опускать взгляд, то со временем он и сам стал с тщеславием ожидать новых похвал. Это неизбежно, когда тебя превозносят все подряд. Рано или поздно ты начнешь забывать о своих недостатках.

Эмиль закатывал вечеринки, разбрасывался чеками направо и налево. Когда богатство сваливается на голову неожиданно, без всякого труда, с ним и расставаться не так уж сложно. Эмиль не думал о том, что случится с ним завтра, он не думал почти ни о чем.

Говорят, бедных и немощных следует жалеть. Но что за ирония, именно обиженные жизнью чаще всего оказываются способными на подлость. Одень, накорми, напудри бедняка — и очень скоро он позабудет о том, кем был раньше. Он сам начнет смеяться над теми, кто сводит концы с концами. Именно это и случилось с Эмилем.

Он с презрением смотрел на нищих и уничижительно обращался с обслуживающим персоналом. Брюзжал, придирался к мелочам, отпускал грубые, неуместные шуточки, которые не позволяли себе люди и более высокого положения. Эмиль стал самым невыносимым постояльцем отеля. Сотрудники с трудом выдерживали его капризы и увольнялись один за другим. Эмиль один на весь отель делал работу всей прислуги невыносимой. Что за глупость — разбогатевший бедняк оказался во много раз хуже тех, кто богат от рождения.

Эмиль не задумывался, почему так себя ведет, но на самом деле ответ был очень прост. Все эти люди, прислуживающие ему теперь, напоминали ему себя в прошлом. А никому не нравится, когда напоминают о том, что ты уже почти сумел позабыть.

Эмиль кутил и легкомысленно разбрасывался чеками, совсем не замечая, как устойчивая земля уходит из-под ног. Недолог час и он растратил все улыбки Фортуны до одной. Его картины раскупались все хуже, сам он старел и успел утратить свою юношескую очаровательность, которая всем так импонировала, а хуже всего было то, что приближалась война. Очередная война.

Накануне тех дней, полных нехорошего предчувствия, Эмиль сидел в отеле среди собранных чемоданов. Он съезжал, был по уши в долгах, и совсем скоро его призывали на фронт. Эмиль вертел в руках старинный револьвер — единственное, что у него осталось. Его приданное от прадеда. Как бы тяжело не становилось, эта вещь была единственной, которую он не решался продавать. Эмиль зарядил револьвер шестью пулями, оставив лишь одну пустую камеру, несколько раз прокрутил барабан и приложил дуло к виску. Шанс один к семи. Очень редкий и рискованный шанс. Эмиль закрыл глаза и вздохнул. Странно, почему-то именно сейчас на него нахлынула волна спокойствия и умиротворения, какого он не испытывал за всю свою жизнь.

Эмиль нажал на спусковой крючок…

Но пистолет лишь глухо щелкнул. Теплые женские руки обвили его плечи. Конечно же, она пришла. Только в такие моменты она и приходит к нему. Эмиль обессиленно опустил руку с револьвером. Казалось, сейчас орудие убийства в его ладони весило целую тонну.