========== Часть 1 ==========
Пока все ждут прихода истины,
Святая ложь звучит все искренней
И прячет взгляд и травит яд
Соблазном душу мне.
В те времена, когда в моду только начинали входить платья без корсетов; когда девушки вызывающе коротко остригали волосы и выкрашивали губы помадой, не отливающей бликами на солнце; когда с улиц успели исчезнуть кареты, а на их смену пришли автомобили; когда все слушали пластинки и танцевали под джаз; когда кинематограф впервые заговорил; когда города стремительно обрастали телефонной и радиосвязью; но еще до того, как в госпиталях начали успешно применять пеницилин… Времена абстракционизма и футуризма, времена потерянного поколения, то самое время, когда «ревущие двадцатые» кричали так громко, что богиня Удачи не могла не услышать.
Блистательные годы, зажатые меж двух войн, — Фортуна не заметила, как задержалась в этой эпохе дольше обычного. Она до утра засиживалась в кабаках, наблюдая за людьми, подмечая их характеры и нравы. Смотрела представления, пела и танцевала ночи напролет, а на утро… Утро было тем самым временем, когда ночные посетители уже расходились, а новые еще не появились. Она шла по сонному городу, еще не успевшему прийти в себя после бурной ночи.
Именно в такое утро Фортуна и встретила Эми́ля, простого бедняка. Он был совсем еще молод, но этот город уже успел его пережевать и выплюнуть. Грязный, немытый, без крыши над головой и с пустым желудком. В тот день он продавал за бесценок свои последние картины. Все, что у него было, свое самое драгоценное сокровище, он был готов обменять на буханку хлеба. Богиня задержалась у его картин. В этих пейзажах была свежесть, легкая метафоричность и провокационная эксцентричность, — все то, что могло бы стать оригинальным дополнением современной живописи тех времен.
Фортуна смотрела на эти полотна, и впервые за долгое время ей захотелось совершить что-нибудь… хорошее, что-нибудь такое, что принесло бы какую-нибудь пользу и не только ей одной; что-то, что смогло бы хоть немного изменить мир. Давным-давно она дала себе слово не вмешиваться в события подобного рода. Сколько раз ни пыталась, ничем хорошим это не оборачивалось. И все же было в этих картинах что-то, от чего госпожа Удача не смогла устоять.
Художник взволнованно разглядывал загадочную незнакомку. Ее пушистая не застегнутая шуба, черное облегающее платье, аккуратно уложенные волосы, бриллиантовые украшения, мерцающие в солнечных лучах, и полупрозрачная вуаль, из-под которой сверкали черные как шелковица глаза.
Эми́лю казалось, что он не имеет права даже смотреть на нее слишком долго, столь прекрасна она была. Так что он смущенно опустил глаза и неуверенно мялся на месте.
— Посмотри на меня, — вдруг послышался ее голос совсем близко.
Художник вздрогнул, но перечить не смел и осторожно поднял голову. В его глазах была невинность и неиспорченность, — именно те качества, что сильнее всего подкупают тех, кто познал всю роскошь жизни. Сколько таких бродяжек слоняется по городам ночью и ранним утром? Сотни? Тысячи? Но каким-то таинственным образом богине попался именно он.
Незнакомка разглядывала его внимательно и очень пристально. Как вдруг она… улыбнулась. Весь мир преобразился сразу же, как бедняк встретил ее улыбку. В тот же миг он понял, кем она была. Она — та, кого он долгими днями и ночами молил взглянуть на него хоть мельком. Сама богиня Удачи наконец-то обратила на него свой взор.
В тот же день картины Эми́ля заметил известный в городе коллекционер и скупил все его работы втрое дороже.
Богиня пришла к художнику снова. И снова и снова. Поначалу ее забавлял этот паренек. Стоило слегка приодеть и откормить, как он стал ничем ни хуже парижского денди.
— Я так странно себя в этом чувствую… — Эми́ль нервно теребил свой пиджак. Сколько времени прошло с тех пор, как он носил такие вещи? Сейчас уж и не вспомнишь.
Фортуна ловким движением руки поправила его воротник.
— Ты замечательно выглядишь. Тебе очень идет.
— Целый прием в мою честь… Всего месяц назад я побирался на улице.
— Забудь о том, кем был раньше. Главное, кто ты теперь. Все это ты заслужил, Эмиль.
Эми́ль заглянул в ее блестящие изумрудные глаза, и странным образом в нем действительно пробудилась эта мысль — да, он это заслужил. Вот она, награда за все горести и неудачи. Божественное воздаяние и никак иначе.
Длинный волочащийся по земле подол шелкового платья, характерное цоканье каблуков о начищенный до блеска паркет, плавная размеренная походка и хитроватый взгляд из-под изогнутых ресниц — богиня Удачи вела его за руку к самым желанным на свете сокровищам. Они вошли в зал, сплошь увешанный картинами Эмиля, и у молодого художника перехватило дыхание.
Гости сразу же столпились вокруг и заговорили с ним почти одновременно. Поначалу Эмиль чувствовал себя неловко и не совсем понимал, что следует отвечать на их вопросы, но со временем — то ли под влиянием дорого шампанского, то ли попав под очарование своего нового амплуа, — совсем скоро он позабыл о всякой стеснительности и собрал вокруг себя дюжину заинтересованных лиц. Пусть Эмиль и не знал, как следует себя вести на подобного рода сборищах, но каким-то таинственным образом в нем пробудилась способность располагать к себе других людей. Этот навык, столь необходимый для существования в тесном кругу элитного общества, у молодого художника как будто был заложен от рождения. Он на лету схватывал, где следует приврать, где слегка задереть нос, а где, наоборот, проявить скромность. А если его манеры где-то были грубы или неуклюжи, то это лишь придавало ему особенный шарм. Для всех он стал диковинкой, чем-то интересным, заманчивым. Да и, признаться, найти общий язык с почитателями собственного творчества не составляет особенного труда.
Стоит отметить, Эмиль был хорош. Он мигом внушил симпатию гостям и быстро завел нужные знакомства, как будто вернулся в пруд, из которого его выловили по ошибке. Его обаяние и искрометный юмор произвели впечатление, и уже к концу приема у Эмиля была масса приглашений на всевозможные вечера, выставки и обеды.
Он так увлекся, что Фортуна уже и не была ему нужна. Она отошла в сторону и притаилась в углу у одной из картин, которая гостям пришлась по вкусу меньше всего.
— Говорят, вы нашли это сокровище на улице, Madame?
Это был месье Бенуа из Парижа. Хотя настоящее его имя было другим.
— Попрошу без оскорбительных намеков, Monsieur.
Фортуна решила подыграть, но, конечно, она сразу поняла, что в облике человека к ней пришло Время.
— О, прошу меня простить. Ни в коем случае не хотел обидеть. Всего лишь поражаюсь вашей смелости.
— В чем же моя смелость?
— Ну как же. Брать под крыло чужого — значит, обрекать себя на риск. Зачем возиться с незнакомцем, безродным бедняком, тратить на него силы, время и деньги, которые с большой вероятностью даже не окупятся? Нужно быть либо безумцем, либо очень любить эксперименты, чтобы отважиться на такой шаг.
— Либо быть мной, — усмехнулась Фортуна и сделала глоток мартини.
Месье тоже улыбнулся.
— А еще нужно быть чертовски удачливым проходимцем, чтобы заслужить ваше внимание. Вы так не считаете?
Фортуна напряглась
— Я могу вас понять, Madame. Такого рода наставничество несет в себе свои преимущества. Начинаешь забывать о том, каким грешником был раньше, и обретаешь особенное чувство — словно встал на путь благодетели. Изумительное ощущение, не правда ли? — он тоже сделал глоток. — Но все же будьте осторожнее. Жалость ни к чему хорошему не приводит.
Фортуна молчала. Знал ли бог Времени о том, что случится в будущем? Был ли этот визит предупреждением, попыткой предостеречь от беды?
— Мне тоже по душе эта картина, — месье вздохнул.
С минуту они оба рассматривали пейзаж в золоченой раме. Гибко изогнутые горы, тусклое солнце среди свинцовых туч и ливни, чьи струи мерцающими нитями сыпались на землю. Среди причудливых фигур пересекались две линии: золотая и ярко-алая. Крепко спутавшись они сцепились друг с другом и, казалось, никакая стихия не расцепит их. Вот только если приглядеться, заметишь, что одна из них вот-вот порвется.
