— Вы слегли сразу после того происшествия во дворе, поэтому…
Нужно придумать что-то другое, но что?..
— …Поэтому я бы хотела попросить прощения. — Марфа резко подняла взгляд, только сейчас по-настоящему обращая на нее внимание. — Я не должна была говорить вам те слова и очень сожалею об этом.
Берта открыто смотрела ей в глаза, уже готовая лицом к лицу встретиться с нежеланием Марфы принимать ее извинения. Но Марфа лишь улыбнулась.
— Ничего страшного, Берта. Я не виню тебя. — Младшая слухарка, словно ожидающая какого-то подвоха, продолжала неподвижно стоять на месте. — Но ты ведь больше так не делаешь, правда?
— О, нет! Конечно же нет, сестра Марфа! Никогда!
Марфа тихонько засмеялась, и Берта тоже улыбнулась.
— Ох точно! Ваш ужин!
Берта склонилась, опуская поднос на стол, и на секунду ее медальон качнулся. В это мгновение что-то изменилось, время замедлилось, стало тягучим и ленивым, а у Марфы никак не получалось отвести взгляд от треугольного кулона. Ниточка, на которой висел амулет, перепуталась и кулон был небрежно перевернут тыльной стороной. Месяц смотрел в неправильную сторону и не понять, есть ли трещина на кулоне или нет.
Амулет снова качнулся на шее у Берты, и Марфа почти успела разглядеть лицевую сторону кулона, как вдруг младшая слухарка тут же выровнялась, словно почувствовав намерение Марфы. И улыбнулась, как ни в чем не бывало.
«Каждая слухарка хранит свою постыдную тайну», — вспомнились слова Берты.
— Поправляйтесь скорее, сестра Марфа, — поклонилась Берта, запирая за собой дверь.
Вот и все. Марфа совсем разучилась различать, кому можно доверять, а кому нет.
***
И снова Туман бесцельно слонялся по миру, снова его пушистая мантия волочилась по земле, покрывая холмы и пригорки, долины и ущелья. Туманный бог засыпал в рытвинах и котловинах, а просыпался под пение утренних птиц. Он вновь забавлялся тем, что спутывал лесные тропы и заманивал в ловушку корабли, но все это уже не доставляло ему былого удовольствия. Туман яростно раздувал снежные дюны, и песчинки снега подымались высоко-высоко, в самое небо, а затем морозным узором вплетались в его дымчатые шубы.
Спутанные волосы Тумана торчали во все стороны, а под лиловыми глазами залегли глубокие синяки. Не в первый раз люди отворачиваются от него, не в первый раз они уходят, не желая сворачивать со своего пути. Но в первый раз Туман потерял человека, который не был для него всего лишь очередной игрушкой.
После всего, что случилось, Туманный бог не смел и надеяться на то, что Марфа когда-нибудь снова с ним заговорит. Но она вернулась сама. Сама опустилась в теплый дымчатый снег и принялась читать книгу, как ни в чем не бывало. Протяжный вздох невесомым облачком опутал их обоих, и Туман прильнул к слухарке поближе.
Почему она снова здесь? Почему не оттолкнула его навсегда? И почему он не слышит в ее мыслях и капли осудительного презрения? Ведь сам он взорвался бы яростной вспышкой, если бы кто-то только посмел посягнуть на его свободу. Он бы не простил, какими бы ни были намерения того, кто попытался ограничить его волю. И Туман уже успел поверить, что всё разрушил собственными глупыми поступками, но, странное дело, связь между ними с Марфой стала лишь прочнее. О чем бы не думала слухарка, сердце у нее теперь билось скорее обычного.
С тех пор Марфа стала чаще приходить на пустырь у собора. Слухарка куталась в сугробы снега и наблюдала за тем, как снежинки спешат прикоснуться к земле. И совсем ей не было холодно, ведь Туман крепко укутывал ее в свои покрывала и нежно обнимал. Иногда он засыпал рядом с ней, и во сне Туманный бог казался таким же беззащитным, как младенец.
Порой Туман опускался к ногам Марфы и сворачивался клубком у нее на коленях, а слухарка нежно гладила его пушистые волосы. Марфа осторожно оттягивала пальцами волнистые кольца волос, и Туман почти мурчал от удовольствия, словно зверек. Марфа тихонько напевала старую колыбельную, которую из давних времен люди передавали из уст в уста, и больше всего на свете хотелось, чтобы такие дни тянулись вечность.
Сколько чужих откровений и гнилых тайн скопилось у Марфы в душе? Но здесь, посреди снежной пустыни, ее сердце как будто бы очищалось. Слухарка знала, что безрассудно приходить сюда так часто, но пока была такая возможность, ей хотелось видеть Туман как можно чаще. И видеть не запертым в каменных стенах собора, нет, там ему не место. А здесь, посреди этих безграничных пейзажей, где Туманная шаль по-особенному мерцала в солнечных лучах.
Марфа продолжала переводить Учение и читать книгу с лиловым корешком, и с каждой главой ей все больше казалось, что она читает сборник мифов, а не религиозное сочинение. Слишком сказочными были существа, которым поклонялись горцы: Ветер, Ночь, Время, Эхо, Шум, Тишина… Не знай Марфа Туманного бога, вряд ли бы отнеслась к этой книге серьезно. Однажды слухарка наткнулась и на упоминание Тумана в одной из глав.
— Почему ты не остался в Горном королевстве? — спросила она тогда его. — Тебя ведь там больше ценят, чем у нас. В тебя там верят, тебе там поклоняются…
— Но ведь там нет тебя.
И этого было достаточно.
Это были тихие, полные безмятежности дни. Это было затишье перед бурей.
Порой Марфа тайком переодевалась в одежду младшей слухарки и слонялась по собору. Ее никто не узнавал и под вуалью никто не мог разглядеть ее лица, но амулета с трещиной ей все равно не удавалось отыскать.
Однажды случилось нечто неожиданное. У себя на столе Марфа нашла записку от наставницы. Странно только, что почерк совсем не похож на матушкин. Ни с чем ей не спутать изящную каллиграфию настоятельницы храма. В записке наставница звала ее к себе в покои и слухарке ничего не оставалось, как пойти и проверить, что же случилось.
Несколько раз постучав, Марфа отворила дверь.
— Вы звали меня, матуш…
Марфа в ужасе оцепенела, не в силах произнести и слова. Наставница без сознания развалилась в кресле в неестественной позе. Как будто снова оказавшись в центре Туманной метели, слухарка, не чувствуя своих шагов, приблизилась к Доре и дрожащими пальцами нащупала пульс на шее у Доры… Но сердце матушки-настоятельницы больше не билось.
Еще не осознавая в полной мере того, что случилось, слухарка продолжала неподвижно стоять на месте. Медленно, одно за другим, Марфа начала замечать детали произошедшего: незапертая дверь (хотя наставница всегда запирается), странный едкий запах в комнате и разлитый графин ягодного настоя на полу, у самых ступней настоятельницы. Все еще завороженная Марфа потянулась к нему, и желчный запах сразу же заблагоухал сильнее, красочней… как вдруг дверь позади распахнулась, и в келью вошла сестра Гретта со свитой младших слухарок.
Она посмотрела на нее свысока, задрав кверху острый нос.
— Вы обвиняетесь в убийстве настоятельницы собора, Марфа.
— Ч-что?..
Все это словно во сне. Слишком быстро, слишком нелогично, слишком неестественно.
— Боюсь, за вами уже не в первый раз замечают признаки неподобающего поведения. Не единожды мне докладывали о том, как вы разговариваете сами с собой, слишком часто и слишком далеко уходите от храма. А после пожара мы обнаружили вашу свечу у порога вашей кельи. Вы слишком рассеянны в последнее время, и ваша несобранность загадочным образом приводит к непоправимым последствиям. — Гретта приблизилась к наставнице Доре, но взгляд ее не изменился ни на каплю. Она лишь поморщилась в отвращении, из-за чего морщины у нее на лице углубились. — А теперь и это происшествие. Не кажется ли вам это подозрительным?
— Я… я не понимаю! — Марфа поднялась и пораженным взглядом посмотрела в глаза сестры Гретты. — Кому, как не вам, знать, что мы с настоятельницей были дружны?
— Это как раз и усиливает подозрения. Тот, кто близок с тобой, всегда имеет больше возможностей ударить в спину.
Кажется, только сейчас Марфа начала осознавать всю серьезность своего положения. Ее застали в келье наставницы как раз в тот момент, когда она… а значит, они смогут обвинить ее. Мысли путались, сбивались, никак не желали сложить все факты воедино.
