Я смущённый сел обратно. С той ночи запомнились мне лишь стол да пробуждение. А что было между нами, всё в тумане.
Глава 5. Северный Фронтир
Сани шли легко, а за счёт широких полозьев почти не просаживались в снег. Гнедой с серыми пятнами криволап или, как их называют на Юге, лошадка, шёл бойко, выкидывая копытами снежные комья. Иногда с разлапистых веток деревьев осыпалась снежная крошка, попадала за шиворот или метилась прямо в лицо. В те моменты Вероника задористо смеялась, а Брат Сет ей вторил. Со стороны казалось, что это старый дед и его внучка едут на торжок за обновками.
Возница же ворчал на погоду, но больше прислушивался к нашим разговорам. Как мне сказал по секрету Брат, он – глаза и уши поселения, потому мы говорили больше на открытые темы. Забава оттаяла и уже не сторонилась меня, а с каждой верстой была всё ближе, пока под предлогом холода и вовсе не прижалась ко мне. Ветеран на то щурил глаза, а Даром он светился тревогой. Меня смущали такие изменения, но тем не менее Я не отвлекался, а зорко приглядывал за лесом. Время от времени на пределе моего Таланта проскакивали пятна в лесу, но распознать Я их не мог. Когда тени мелькнули в пятый раз, решил указать на то Брату.
– Значит, поквитаться решили. Эй, возничий, прибавь ходу, засветло нужно в град заехать. Перевёртыши идут по запаху твоей лошадки! – Прикрикнул Сет.
– Хорошо идём, нечего зазря погонять. Как не спеши, а днём не получится, рано Ярило нынче садится, если Род будет милостив, к вечеру доберёмся, – отозвался санник.
– Что же, значит, придётся отбиваться, – радостно произнёс ветеран, будто и не помирал вчера.
– Сдюжим ли? – усомнился Я.
– Деваться некуда, Я вчера за себя бился, а сегодня ещё и за сиротку постоять нужно. Ты, покаместь время есть, болты заговори. Да и возничий не лыком шит. Верно Я говорю, Остап? – весело спросил храмовник.
– А тож, мне для Чёрного Дола надобно товара привезти, а ежели не доеду, то ущерб принесу. Так что помогу по мере сил, – рассудительно заверил нас родовер, а сам тем временем открыл боковую крышку ящика, да достал самострел и тубу с болтами.
– Но ежели будет выбор: нам помочь или до городища добраться, что выберешь? – лукаво спросил Брат.
– Ты сам всё разумеешь, старик. Мы квиты меж собой и долга наш Род не имеет. Сани сегодня пошли только из-за памяти предков. Сказывается мне, ты большую услугу Пал Степанычу оказал давно, что он имя твоё помнит. А так… Ты уверен за перевёртышей? Лошадка ровно идёт, зверья не чует, – усомнился Остап.
– Так-то и без ветра идём, а хвостатые по лесу скачут. А как далеко, тебе мой крестник поведает. – Старик откинул шкуру да уложил поверх неё топор. – Вероника, внученька. Сядь ближе к возничему и накройся с головой, когда Я тебе скажу. Ничего не бойся, мы тебя в обиду не дадим.
– Не боюсь, тятенька, – отозвалась сиротка.
– Шагов пятьсот-шестьсот, может более, пятна разные по форме и размерам, потому трудно и посчитать, и расстояние измерить. Но раньше видел не больше пятисот. Могу и дальше глянуть, но отвар принять треба.
– Не спеши, и так слепишь. А на яркую вспышку ворог и посерьёзнее может нагрянуть. Раз стаей бегут, значит, ещё не решились. Так бы наперерез кинулись. Времечко есть ещё.
– Брат, опытом поделись. Чем их заборонить?
– Как и любое зверьё. Огонь, сталь да потрава. Хитрые больше, как люди, ярые как волколаки. Копьецо бы тебе больше сгодилось, но и меч хорош. И колоть, и резать можно. Будем на Севере, нужно будет тебя подучить. Обузе топор отдай, дюже она любит тяжелыми штуками махать. – Усмехнулся Сет.
Забава на то лишь улыбнулась, вспоминаю свою первую сечу с утопцами.
– Ты говорил, что они последователей Мары разозлили, причём мы тут? – начал расспрашивать ветерана.
– Мы видоки, а про вражду то старая история. Во-первых, ты их в бестиарии не видел, так как они скорее зверолюди, то есть ближе к берендеям, чем к выродкам. Ведьмы и чёрный люд хвалят смерть; берендеи, родоверы и лесной люд, напротив, жизнь, просто видят это по-разному. Перевёртыши промышляют охотой, а стойбища их стая ставит лишь на летний период, когда пищи в изобилии, а их самки тяжёлые. Как только щенки встают на ноги, считай трёхгодовалые, тут же начинается гон. Слабые и раненные гибнут в пути, остальные имеют право на жизнь. И вот думай, стая рванула на новые богатые пищей места, а на них утопцы или прочая нечисть похозяйничала, подчистую подъела всё живое. Уж не помнит никто, как первый из перевёртышей в своей обиде кинулся на нежить. С тех пор и воюют. А как след свой, ставят снежную бабу, намекая, что Мара толстая, ибо жрёт много, а срок её Солнце определяет. Как приходит весна, остаётся от кумира Мары только мокрое место. А сами они весной празднуют победу жизни. Переняли повадки от своего тотема, тьфу. Обросли шерстью и не чураются человеческого мяса. А здесь на Юге частокол не больше двух полных аршин (четыре метра), а в малых посёлках и того меньше. В рыбацкой деревне наш ночной гость через забор перемахнул легко. Потому, ежели нет зверья, то и человечек может накормить.
– Берендеи их не привечают из-за хитрости. Обмануть простака легко, а вот ежели обман вскроется, то лишь вся стая отобьётся от обиженного, – отозвался Остап.
– К Вам заходят беры? – резко спросил Сет.
– Бывал один, всё просил грамоте и счёту научить. Но как только пальцы на руках заканчиваются, вся наука прекращается. Запомнил его, так как за потуги наши крепко помог поселению, – ответил возничий.
– Остап, а почему в охранении лишь два человека? Михаил и Еремей? Не мало ли на такое количество людей? – задал Я вопрос.
– То для вас, гостей, стоят. Чёрный Дол сам себя защитить может, – усмехнулся санник.
– Это как? – изумился ответу.
– Тебе же за столом сказали. Мы – одно целое, ежели вороги у ворот, то все как один встаём на защиту. У Южан на сотню один десяток ополчения или стражи. У нас из сотни людей – сотня защитников.
– А дети и старики?
– А подавать стрелки и дротики? Вязать раны, приносить воду и пищу? Таскать дрова для жаровни и глазеть в лес? Тебе, если палец жечь, рука дёрнется? Голова направит взор, а тело сожмётся для отпора? Я – это Мы. Мы – это Я, – отозвался Остап. – Потому, обидев одного родича, ты обидел всех. Поморы и ушкуйники уже узнали, как это бывает, убить одного из нас из-за пустяка или по праву сильного, что будет, если снасильничать одну из нас… Всех их, кто был на той Ладье, их детей и стариков, баб и дома… Род не помнит имена, но не забывает и не прощает Зло. Имя Брата Сета и берендея Мрака выбиты в памяти предков. Их будут знать и помнить моя кровь и кровь детей моих детей.
– Не горячись, Остап. Передай старосте, что за поселением следили. Больно скоро хвостатые объявились и нагнали быстро. Значит, не более, чем в десяти вёрстах, стая стоит. Вожак ранен, то – моя заслуга. А четверых они потеряли у реки.
– Хочешь сказать, что одолел пятерых, старик? – c недоверием переспросил санник.
– Я отвел их за собой ниже по реке, к утопцам. Пока стая рубилась с ними, Я подрезал вожака. Затем выбивал по одному. Лишь когда бился с двумя, меня и порвали, – улыбнулся своей хитрости Сет.
– Умно, – признал Остап. – Мы обычно так не воюем. Только от защиты бьёмся, сами только в случае смертоубийства родича можем пойти.
– Мрак от вас пару месяцев назад ушёл? – одна мысль о том, что Я знаю этого бера, озарила меня.
– Где-то так, – признался возничий.
Крепко же захотел учиться, ежели и на Юг ушёл к родоверам, и с купцом прогулялся до торжка. Такая тяга достойна уважения. Я помню его образ сильного и волевого человека там, на поляне, когда рубились с Плакальщицей.
Оглядев лес в очередной раз, увидел мечущиеся тени, что бежали через лес, огибая деревья.
– Брат Сет, десяток рванул напрямую, скоро и сам увидишь, остальные на том же расстоянии держатся.
– Ха-х. Молодняк не справился с азартом погони, значит, и вожака при них нет. Босик, клади стрелку да бей наверняка. Остап, гляди, чтобы лошадку не порезали и её не понесло. Ника, быстро за спину возничего и спрячься под шкуры. Началась потеха. – Брат коротко раздал указания, а сам радостно вскочил на ноги, обвязал пояс верёвкой, а второй конец кинул мне. – Привяжи к полозьям, чтобы не выбили из саней. Да и сам подвяжись. Забава, перейди на перед к Веронике, толкайся-брыкайся, но не дай себя с саней скинуть, то – верная смерть.
