— Забей на все, — подходя ко мне, сказал Кеша. — Покурим?

— Я не курю.

— Тоже не курю, бросаю, но сейчас хочу выкурить сигарету. Кстати, ты как к дыму относишься?

— Равнодушно.

— Не раздражает? — Нет, но это дорогое удовольствие. Не вижу смысла на них тратить деньги. К тому же они вредят здоровью.

— Все под небом ходим. Никогда не знаешь, как именно жизнь прервется, — ответил Кеша.

На балконе было холодно. Ливень закончился, перейдя в осенний дождик. Кеша протянул мне пачку с сигаретами. Я отрицательно покачала головой. — Ладно тебе, один раз живем.

— Ты меня хочешь курить научить?

— Нет. Чтоб самому было не так одиноко, — ответил Кеша. Он сел на табурет. Закурил. Приоткрыл окно, впуская свежий воздух.

— Так я рядом с тобой. Кеш, может не будем торопиться?

— Я не тороплюсь. На тебя не накидываюсь. Хотя хочу.

— У нас недавно все было.

— Мне мало.

Он притянул меня к себе, опять обнимая. Я не хотела касаться его волос, но пальцы сами потянулись к его густой шевелюре. Жесткие волосы завивались крупными кольцами. Густые, с тонкими нитками седых волос, которые были видны при ближайшем рассмотрении. А на бороде седины не было. Паутинки морщинок, на левой брови шрам. Другой шрам был около виска.

— Нравлюсь?

— Не знаю

— А ты мне нравишься. Вер, доверься. Все будет нормально.

Все будет нормально. В это хотелось поверить, но я не верила. Я просто катилась в пропасть.

— Мам, у тебя телефон, — на балкон зашел Павел. Я поспешила отойти от Кеши, но он и не думал меня отпускать. Пришлось разговаривать при нем.

— Да, Гриш.

— Вер, давай спокойно поговорим?

— Давай.

— Я вчера был не прав. Извини. Сорвался. Сама же знаешь, что со мной раньше никогда такого не было. Все как-то навалилось сразу. Ты меня простишь?

— Подумаю.

— Хочешь разойтись, так разойдемся. Может это будет и к лучшему. Если успеешь в суд, то можем сегодня подать.

— Хорошо. Успею. Нам надо решить имущественный вопрос и с кем дети останутся, — ответила я. Кеша закурил вторую сигарету. Я этим воспользовалась и отошла в сторону. Он тут же дернул меня за толстовку. Потеряв равновесие, я завалилась на него, чем вызвала тихий смешок.

— Вер?

— Я тебя слушаю.

— Я бы настоял, чтоб дети остались у меня.

— Ты знаешь, что Рита бросила танцы?

— Нет. Я с ней поговорю. Вер, давай дети останутся со мной, но с возможностью приезжать к тебе на каникулы и выходные. Машины делим на пополам. Квартира остается за мной. Твою долю разделим на детей.

— Дети пусть сами решают с кем будут жить, — ответила я.

— Чего они решат? Павлу надо окончить школу. Зачем ему лишние нервы. У Риты здесь друзья-подруги. Чего их срывать? Если дело касается алиментов, то решим этот вопрос миром. Устроишься, будешь скидывать сорок пять процентов. Как думаешь?

— Поступим, как они решат. Сегодня встретимся в четыре часа около суда.

— Договорились.

Он отключился. Я же попыталась освободиться от объятий Кеши, но это было проблематично. Получалось так, что я чуть не сижу у него на коленях.

— Отпусти меня.

— Не. Мне удобно, — нагло ответил он, явно дразня Павла.

— Мам, надо поговорить, — сказал Павел.

— Так говори. Я послушаю, — ответил Кеша. Я пыталась убрать его руку со своей талии, но это было, как с камнем бороться.

— Ты хочешь с отцом остаться? — спросила я.

— Да. Не обижайся, но… Да прекратите. Смотреть тошно.

— Тошно? Интересно, — сказал Кеша. После этих слов он меня отпустил. — Почему тошно?

— Это как-то неестественно, — ответил Павел. — Вы тут жметесь. Смотреть противно. Рита тоже не останется с папой.

— Я сказала, что решаете вы, — ответила я. — Никого неволить не буду. Захотите, то всегда приедете. Или переедете.

— Вот и я так думаю, — ответил Павел. — Там все-таки привычнее. Мам ты ведь не обижаешься?

— Конечно же, она рада, что ее кинули дети, — ответил Кеша, протягивая мне сигареты. Тут я не отказалась. Руки дрожали. Дым обжигал язык. Или то был никотин?

— Мам, я, правда, не хотел, чтоб все так получилось. Но ты не права.

— А тут, стоп. Сказал свое пожелание, мы его услышали. Можешь валить. Через десять минут выезжаем.

Десять минут на то, чтоб прийти в себя. Десять минут на то, чтоб вновь подняться. А почему я считала иначе? Почему мне казалось, что они будут за меня?

— Если хочешь, то можем за них побороться. Но тебе это не нужно. Так ведь? — спросил Кеша. — Знаешь, что суд оставит их с тобой в девяноста процентах случаев? Место здесь найдем.

— Тогда придется судиться. Ругаться. И заставлять их жить со мной.

— Да.

— Они меня ненавидят.

— Они тебя не уважают. Как начнут уважать, так вернуться.

— Ты настаивал, чтоб они жили с нами.

— Настаивал. Сейчас подумал, что это не такая уж и хорошая идея. Тебя сломает эта борьба. Ты не готова к выкрутасам подростков и той боли, которую они могут тебе причинить. У тебя нервы никакие. Еще будут лезть не вовремя. Мешать трахаться.

— Смеешься?

— Нет. Они будут стараться нас развести. Не скрою, я хочу побыть отцом, но могу и подождать.

— У тебя какая-то ненормальная тяга стать отцом.

— Учить, воспитывать, наблюдать, как они растут, приобретают навыки, совершают достижения и падают в грязь — это интересно. Похоже, мне не доставало братьев и сестер, — ответил Кеша. — Вер. Вера. Давай. Приходи в себя. Понимаю, горько и обидно. Но все наладится.

— Думаешь?

— Знаю. Сейчас соберем тебе вещи. Подадим на развод. Пропылесосим комнату. Вечером с тобой пирог испечем. С чем будем его печь? Сладкий или с грибами и луком?

— Не хочу сладкий.

— Тогда купим лук и грибы. Давай тесто поставим, а вечером будем печь. Договорились? Не вешай нос.

У него опять начался подъем энергии. Грусть отступила на второй план. В глазах появился блеск.

— Когда плохое настроение, то надо печь пироги. Почему-то есть мнение, что надо печь только в хорошем настроении. Это не так. Любое настроение подходит для пирогов, — увлекая меня на кухню, сказал Кеша. Я едва успела потушить сигарету. На кухне он достал муку, кастрюлю. — Сито в нижнем ящике. Надо просеять муку.

Пока я просеивала муку, он достал яйца, молоко, дрожжи.

— Вы там скоро? — спросил дед Леша.

— Пять минут. Слушай, мы сами доедем.

— Решила сдаться без борьбы? — спросил меня дед Леша.

— Отступить. Москву Наполеону сдали, но войну выиграли, — ответил Кеша. — Вечером будем пирог печь.

— Пробуйте. Давно у нас пироги не получались, — сказал дед Леша. — Но я поеду с вами.

— Тесто надо замесить. Для этого придется руки испачкать, — сказал Кеша, уже обращаясь ко мне.

Тесто липло к рукам. Пальцы вязли в «колобке». Кеша подсыпал муки, подбадривая, чтоб я не жалела сил. Тесто нужно было хорошо замесить, а оно отказывалось меситься, потому что у меня в этой жизни ничего не получалось сделать. Ничего. Потому что не было сил. Я даже эмоции выразить толком не могла. Сказать, что хочу, а не то, чтоб это сделать. Кеша зачем-то подлил подсолнечного масла. Теперь тесто стало не только непослушным, но еще и скользким. Хотелось все бросить. Что за глупые игры? Зачем? Зачем тратить на это силы, когда можно купить готовый пирог в магазине? А сил ведь почти нет. Но вместо этого я месила это тесто, а ведь надо было ехать. Надо было столько всего сделать, но вместо этого я месила тесто, чтоб получился «колобок», захотевший сбежать из дома. Мой колобок вышел неровным, неправильным и грубым. Кеша отобрал у меня кастрюлю. Несколько уверенных движений, сила, которую тесто словно испугалось, превратившись в аккуратный круг.

— Смотри, какой у нас «колобок» вышел, — довольно сказал Кеша.

— У тебя.

— У нас. Мы вдвоем над ним работали. Без тебя я бы к нему подходить не стал, без меня у тебя он вышел бы неровный. Вечером закончим наше произведение, — сказал Кеша. — Легче стало?