Он не решался заговорить. Многое уже было сказано. Чего добавлять? Зачем? Однако это молчание тяготило. Юля шла прямо, просто куда глаза глядят, казалось. Когда же Сатир открыл рот, чтобы хоть что-нибудь сказать, она его опередила:

– Не говори, прошу.

Андрей закрыл рот.

Люди в разноцветных одеждах, с яркими и тусклыми волосами, хмурые и весёлые, нейтрально порой настроенные, проскакивали мимо, не задерживаясь подолгу на одном месте. Над головами их пестрились огромные вывески, реклама. Порой встречались группы туристов, стоявших посреди прихожей части, разглядывающих мир красок над их головами. Хоть рекламу можно было интегрировать в чипированный мозг напрямую, закон значительно ограничивал эту возможность. Любой, кому попадался такой спам, превышающий лимит, что можно было узнать по встроенной функции, мог обратиться в полицию. Полиция принялась бы за расследование и в случае обнаружения злоумышленников могла принять меры по расчипированию. Страшнее этого не было ничего, разве что смерть. Людям же было уготовано лишение свободы до пятнадцати лет. Такая строгость объяснялась опасностью прямой рекламы. На заре чипирования что только не делали с не ограниченными возможностями усовершенствованного человеческого мозга. Первый сбой в обществе не заставил себя долго ждать. Толпа обезумевших чипарей чуть не уничтожила город. Они метались из стороны в сторону, агрессировали и убивали. Власти в экстренном порядке заглушили чипированные разумы, обозначили зону карантина и инициировали впоследствии расследование. Этот день вошёл в историю как день скорби. Историческая съемка показывала улицы, по которым невозможно было ступить из-за трупов. На Центральной площади воздвигли монумент. Человек охватывает свою голову большими руками таким образом, что лица его не видно толком. В основании, у ног застывшего человека выгравированы всего два слова: «Наш мир».

– Ты в порядке? – голос Юли доносился откуда-то издалека.

Сатир заметил себя стоящим посреди оживленной улицы, смотрящим прямо на группу туристов, которые крутили подобно болванчикам головами по сторонам. Он же смотрел на них и словно старался вникнуть в причину, по которой сам смотрит на них. Видит же перед собой шаблон, на который надо что-то нанести. Он обернулся. Юля смотрела на него перепуганными глазами.

– Сатир, ты меня напугал, – проговорила она.

Тот уставился на нее, не понимая, что она вообще здесь делает. Хотя есть трудность: он про себя-то ответить не может. Он лишь задал ей один вопрос, внезапно осенивший его мозг:

– Юля, ты помнишь монумент на Центральной площади?

– Что? – она часто заморгала, никак не ожидая столь далекого от их местоположения, да и вообще их положения дел, вопроса. – О чем это ты? О «Нашем мире» что ли?

– Да, о нем самом! – парень в возбуждении подскочил к ней, заставив ее только больше напугаться.

– Ты головой не ударился случаем? Каким боком ты вообще про нее сейчас вспомнил?

– Так ты имеешь представление о том, что имел ввиду создатель скульптуры?

– Мое мнение таково… – Юля замялась. Ей было некомфортно сейчас, однако она не хотела бросать здесь Сатира. Тем более в таком положении. – Я хочу сказать, что… Мир, который существует, существует потому что он наш, потому что мы можем назвать его таковым. Другие в нем – опасность. Между чипарями существует связь, что-то вроде сети, в которой они обмениваются на подсознательном уровне информацией. Это им необходимо для поддержания социального взаимодействия, для избежания эмоционального истощения. Именно это очень хорошо можно было раньше использовать для внесения вирусов. Есть предположения, что так и было во время Скорбного дня. Сейчас же есть протоколы, которые ограничивают их взаимодействие, оставляя небольшую брешь для подсознательного обмена информацией.

Он отвернулся от туристов и прямиком обратился к Ане:

– Нам надо посетить Центральную площадь.

– Что?! Зачем?

– Хочу рассмотреть этот монумент получше.

– Но мы же видели его тысячу раз. Что ты хочешь там нового открыть?

– Если б я это знал, то ничего открывать и не надо было бы. Мы просто прогуляемся.

Аня смотрела на него как на полоумного. Она осмотрелась по сторонам. Не встреча ничего, что могло бы быть причиной остаться здесь, девушка согласилась.

Они воспользовались капсулами метро. Эти шарообразные кабины вмещали до четырёх человек, однако они были крайне мобильными и обладали огромным количеством степеней свободы, перемещаясь по подземным тоннелям в вертикальном, горизонтальном, диагональ ном направлении со скоростью в полтысячи километров в час. Для того, чтобы находящиеся внутри люди не превратились в кровавую массу, использовались анти-инерционные излучатели, уравнивающие ускорение машины и живых организмов внутри неё. Каждая молекула внутри неё двигалась согласно движению капсулы. Сатир и Юля были на Центральной площади спустя пять минут.

Среди тысяч прохожих они пробивались к заветному монументу, приуроченному к одному из самых мрачных событий в истории человечества. Вот толпа зевак окружила место прямо перед огромными колоннами парламента. Над головой возвышался человек, стоящий на коленях и обхвативший свою голову руками, вызывая в наблюдателях ощущение невыносимой головной боли, тяжести, тревоги, что наш мир беззащитен, и никто кроме нас самих о нем не позаботится.

Юля смотрела на изваяние с неподдельным отвращением. Сатир сам ощущал дискомфорт от лицезрения сего художества, являющего собой напоминание о том, чему никогда нельзя позволить повториться.

Странно, но Сатир ожидал от посещения этого места чего-то иного. Не было того, что он почувствовал, когда смотрел на туристов. У него есть вопросы, а ответов нет. Есть только ненависть.

Сколько лет нужно отмотать назад, чтобы с уверенностью сказать, что это именно тот самый момент, с которого я стал таким, какой я есть сейчас? Не просто сказать, что человек воспитан так, а указать на точку в пространстве-времени, являющую собой поворотный пункт в дальнейшей жизни, который определил смысл существования или даже смысл отказаться от существования, а лучше смысл отказаться от самого смысла. Но что если человек не хочет отказываться от смысла и при этом желает устранить причину его возникновения, ведь именно благодаря этому он понимает, чего и почему желает? Как далеко могут завести человека эти вопросы, тем более, если он имеет возможность проверить их на практике? Тимур совершил далекий прыжок в прошлое, задолго до появления его и своих родителей, и, возможно, сейчас отошел от расчетов и готовится действовать, а может, уже это делает. Отдельно взятый человек – плод истории человечества, но и человечество состоит из отдельно взятых людей. Может, Тимур так и пришел к этому, принявшись рассматривать человека в более широких временных масштабах? Он не просто продукт истории, он создает историю. А здесь, далеко от того момента, как история создала его, этот человек стремится изменить историю так, чтобы исчезла только причина, но следствие было минимально затронуто. Не рассматривать историю как строгую цепь причин и следствий, а как архипелаг относительной историей. Тимур не всемогущ, он просто гениальный оператор. Ну или возомнил себя таким. До сих пор его и всех остальных операторов от злоупотребления возможностями устройства сдерживала претэтика. Зачем нужен был сам закон, если человек лишь своими мыслями контролирует себя? До сих пор эта система была идеальна. И да, Ада была права, сказав, что Андрей боится зверя, именуемого многими временем. Смотри, но не трогай! Он как огонь Прометея, прекрасный и опасный для недругов, но не только для них, если не научиться им пользоваться, что возможно только при познании страха перед ним. Тимур познал этот страх, но теперь он переступил черту, отделяющую страх перед огнем от использования его. Система его больше не удерживает. Но что же тогда буде после? ОКО извлечет из этого урок и создаст новые методики подбора и распознавания нестабильности операторов. А претэтика возьмет этот случай на вооружение, и очередные философы будут строить новые концепции морали операторов. Та работа оператора, какой Андрей ее застал, изменится. Может, даже его стажеры застанут эти изменения.