– Мы на Олимпияде в Норильске больше всех медалей завоевали, – самодовольно говорил простуженным голосом матрос-ложкарь Топорнов, – потому что – самые духовные. У нас любой, даже самый последний дворник, умнее любого иностранного академика. А, где ум – там и сила! А сила есть – ума не надо, гы-гы! Американцы, они такие тупые, гы-гы-гы! Апчхи! И-и-и … апчхи!..

Смех Топорнова перешел в длинное надсадное чихание. Он вытащил носовой платок и принялся трубно в него сморкаться.

– Не скажи, друг, – отвечал Калуев. – Негры не дураки, с малолетства тренируются. Я тоже раньше на ум свой надеялся, чемпионом мира мечтал быть. В боксе. И, вроде как, вес набрал хороший – папаша с маманей жратвы не жалели. Голова твердая, ел в нее, чтобы мозгу больше было. Тренировался день и ночь, череп развивал – кирпичи колол, а выше кандидата не пошел, хоть меня и «ломом» прозвали. Еще и весь кумпол отбили, суки. Я их, правда, тоже не жалел – по затылкам от меня многие получили. Одному деду – охраннику автопарковки сломал пять ребр и сделал закрытую черепно-мозговую травму, сотрясение головного мозга.

– Да-а, с вами – не шути! – льстиво поддержал Топорнов.

Он снова начал морщить нос, готовясь к следующей серии чиханий.

– Шути, не шути, а платить пришлось этой сволочи. Был бы депутатом – так хоть и убил бы – никаких проблем. А депутатом… Хотел от спортсменов выдвигаться – не взяли.

– А что ж так? – замогильно спросила лысеющая банщица Таранец, засовывая в широченный рот крыло жареной вороны. – Лицом не вышли?

– Говорят, на гориллу слишком похож.

– Тупыыыые, ну тупыыыыыые, гы-гы-гы! – счастливо зашелся в задорном смехе Топорнов.

– Я так с детства и думал. Теперь вот в кино хочу сниматься, – закончил Калуев.

– В кино такие нужны, – поддержала Портянкина участливо. – Ты сколько весишь?

– Полтора центнера, Крысенька, – обрадовался поддержке Калуев. – Я и трубить через нос могу, как слон. Показать?

– Не надо. Я ведь не режиссер. А в рекламе не хотел бы сняться?

– Дык, мне все равно, лишь бы актером стать. Может, возьмут что-нибудь рекламировать? Колбасы, например. А что, я бы мог стать рекламным лицом сосисок большого размера. Заодно и наелся бы.

– Дело прибыльное, – поддержал Топорнов. – У вас и внешность подходящая. Под каким углом лоб уходит?

– Сорок пять градусов к горизонту! Если снаряд попадет, так не в череп пойдет, а – как у танка, по касательной срикошетит.

– Такой рожей только клюкву мять, – задумчиво поддержала Таранец.

– У вас, Николай, дело должно пойти, – одобрил Топорнов. – Этим делом даже премьер не брезгуют. Слыхали: он на свадьбе манекенщицы Олеси Шипокляп и Главного Императорского Спальничего тамадой подмолачивал? Говорят, и берет недорого. А меня последнее время на корпоративы приглашать перестали, теперь вот на детских утренниках выступать приходится – на ложках играть. Апчхи!

– Вы, когда чихаете, господин Топорнов, личность отворачивайте, – неприязненно попросила Портянкина. – Грипп штука заразная.

– Да, это не грипп. Аллергия на кота. Тут кота в экипаж приняли. Видали? Вместе с собакой. Что за профессия у них интересно, ха-ха!

– У нас всякая профессия почетна, – посуровела Таранец. – Лишь бы в интересах обороны страны. Я вот, хоть и банщица, с шайками работаю, да голые задницы изучаю, а к музыке тянусь, в жанре лубка выступаю с малолетства, военной песней духовность свою поднимаю. Три танкиста, три веселых другаааааааааааааа… Вы как на телевидение пробились? Взятку давали?

– Впервые вышел на сцену во втором классе, играл репку. Сыграл ну совершенно натурально, причем еще и на ложках гимн отбарабанил. Будто всю жизнь был репой, понимаешь ли. Потом придумал историю про космический вагон. Вернее, купил за три рубля у алкаша в привокзальном кабаке. Я и квартиру за счет ложек смог тогда получить в доме для высокопоставленных чинов: там жили Заведующий Императорскими ботинками, Главный Псарь, другие большие люди. Главное – развеселить вовремя кого надо, от кого что зависит. Можно и упасть потешно, и мимо стула сесть, и про американцев шутку пошутить. Вот так и стал сатириком. Я тогда со своими ложками уже известен был. Научился «Боже, царя храни!» выщелкивать. А у меня очень плохой район был, в подъезде пьянчуги ссали, пардон, сверху алкаш жил. Попросился к начальству. Взяли. Эх, были времена! Теперь вот по детпитомникам приходится работать, на шпагат садиться научился.

– Здорово, – протянула Таранец. – Надо будет тоже анекдоты поучить. А на ложках играть научите?

– Тут слух музыкальный нужен! – Топорнов небрежно сморкнул на пол.

– Вот это – правильно, – затараторила Портянкина, игриво поглядывая на Калуева. – Без таланта – никуда. Хучь в рекламе, хучь на свадьбах, хучь и в правительстве. Я, например, раньше была прачкой, потом по матрасам работала, теперь – массажисткой назначили. Пробую писать – стихи, там, рассказы, доносы. Некоторым нравится.

***

В каюте 11 организовали культурный отдых с домино медбратья – старший матрос Сергей Маркин и активист Императорской компартии матрос Владислав Никонин, да два лаборанта-мичмана – по съедобным организмам Андрей Караулин, и по несъедобным – Рудольф Шапиро.

Они стучали костяшками так, что подпрыгивали стаканы, и громко выясняли, кто из них больше матери-истории ценен. На расстеленной «Газете» вперемежку лежали крошки хлеба, обгрызенные скелеты вобл, куски дряблых соленых огурцов и остатки плавленых сырков. Под столом стоял пустой трехлитровый бидон, хранящий запах свекольного самогона.

Было жарко.

Маркин, обтирая губастый кривозубый рот от набегающей слюны, показывал всем красивое удостоверение Командующего всемирными пулеметными войсками:

– Вот – сам сделал, своими руками. Могу и другим желающим. Недорого беру!

– Пулеметом теперь никого не удивишь, – печально отвечал Владислав Никонин. – Ты бы лучше мне напечатал свидетельство, что я – князь со столетней родословной. Можешь? Только, чтоб красиво, с гербами, печатями?

– А зачем?

– Ради справедливости. Я ведь и в самом деле – из князей. У меня дед в Думе заседал, а прапрадед вообще был вторым лицом.

– Не врите, противный, – прервал Никонина мичман-съедобщик Караулин. – Не считайте нас такими уж глупыми. Я, хоть и не театральный критик, балетом занимался, а плохую игру сразу вижу. Не верю-с! Тоже мне, князь Додон, ха! Если б ваш предок в Думе заседал, вы бы были не простым матросом на побегушках в дурдоме, а носили бы генеральские лосины с лампасами. Сидели бы в собственной ложе в Большом театре! Вот и наступил момент истины!

– Во, во! – поддержал Шапиро. – Ты даже в «козла» выиграть не можешь, а в князья лезешь! Не надо соловья заливать! Сначала заслужи объедки с Императорского стола обгладывать, поросеночек.

– Сам ты соловей, вернее – козел! Говорю, что был дед депутатом! – сверкнул слезой Никонин. – У нас в семье даже его портрет хранится. Он образование поднимал. И вообще, я историю изучал. Вот кто из вас знает, что наши предки – ветвь арийского племени? Что они спустились с Карпатских гор? А?

– Не наши, а – ваши, – вставил Караулин.

Никонин отмахнулся и горячо продолжил:

– Я историю знаю. Населили равнину, дошли до океана, основали деревню в Америке, и выпили все соки из богатейших цивилизаций Византии, Европы, Азии и Африки? А?

– Выпить сок – это хорошо. Ладно, сделаем ксиву, – утешил друга Маркин. – Вот назад прилетим – и будешь князем. А пока, коли проиграл – побежишь за добавкой, «князь». Только не за соком.

– Прилетим – всем титулы дадут, – хихикнул Леонард Шапиро. – Мы, русские – с нами Бог! – заслужили. Эх, заживу. Есть буду только черную икру. Синагогу личную построю. Мне, кстати, виконство и так обещали.

– Это за что? – поинтересовался ревниво Караулин.

– Заслужить надо. Я однажды – ради Императора – сапоги ему от грязи вылизал. В натуре, языком! Он их, понимаешь ли, испачкал во время маневров на Полюсе, а я возьми – и окажись рядом. Я ж не зря – по несъедобным организмам!