Святой отец продолжал стоять рядом, наблюдая, как лоб мальчика покрылся потом, как Дув изо всех сил терпит и сжимает зубы. Но простоять так долго у Дува не получилось, левая рука потеряла чувствительность и сама собой опустилась вниз, тут же за ней последовала и правая. С грохотом книги упали на пол, ремешок на одной из них лопнул, и страницы раскрылись веером, на секунду обнажая перед Дувом аккуратный почерк неизвестного писаря.

– Бестолковый! Ты такой хилый, что тебя даже на ферму не продать! – Киаран пнул Дува в плечо, и мальчишка грохнулся на пол.

От обиды и бессилия Дув чуть не расплакался, но подавил слёзы и встал. Он осторожно поднял по очереди книги и положил их на кресло.

– Извините, мне жаль, в следующий раз я точно выдержу, – Дув старался не подавать виду, что ему больно, хотя место, куда пришёлся удар, ныло.

Лицо отца Киарана не выражало ничего, кроме брезгливости. Он вернулся к двери, отпер её и велел Дуву возвращаться, как только тот сможет держать в руках что-то тяжелее ложки.

***

Мальчик воспринял слова Киарана очень близко к сердцу, теперь он старался сам носить воду на кухню и стирку, помогал Эбигейл с тяжёлыми мешками и всё время норовил помочь колоть дрова или передвинуть котелок с супом. Однако, всё что он делал на самом деле – мешался под ногами. Но Эбигейл и Дейрдре позволяли ему “помогать” и даже давали поручения, особенно Дуву нравилось всё, что связано с поднятием тяжестей. Поэтому вскоре его основной обязанностью стал перенос таза со стиранными вещами. Даже когда у него не получалось, всё, чем ему это грозило – оказаться лицом в мокром тряпье, а вот женщинам приходилось перестирывать всё снова, но ни Эбигейл, ни Дейрдре не сердились на Дува за это.

В приюте между тем происходили перемены: отец Киаран каждую неделю собирал в повозку несколько сирот и увозил их. Обратно он всегда возвращался один. Сперва исчезли почти все обидчики Дува: сильные мальчишки и задиристые девчонки оказались в повозке одними из первых. А когда выпал снег, тёмные коридоры приюта оказались совсем безжизненными. Остались лишь Дув, Дейрдре, Этна и её брат Пол. Но они оба не в состоянии были покинуть даже собственной комнаты: Этна от рождения была слепа, а Пол лишился ноги, после того, как однажды неудачно спрыгнул с крыши. Так что по вечерам к ужину собирались теперь лишь трое. Прежде казалось, что стол невероятно мал, теперь же его массивность удручала. Для экономии свечи жгли только на одном его углу, за которым сидели втроём Дув, Дейрдре и Эбигейл. Дув и не заметил, как женщины, которые вырастили его, изменились. Дейрдре вытянулась, начала носить корсет и собирать волосы заколкой. А Эбигейл напоминала землю, покрытую первым снегом: она почти вся поседела, но кое-где всё ещё виднелись каштановые пряди.

– Чего ты не ешь, милая? – женщина придвинула тарелку ближе к Дейрдре, – Может, согреть тебе молока?

Дейрдре лишь мотнула головой и нехотя опустила ложку в похлёбку:

– Никого кроме нас и не осталось. – Девушка смолкла, в её глазах заблестело тусклое пламя свечи, но она быстро сморгнула слёзы и тихо спросила: – Как вы здесь одни?

– Ты куда-то уезжаешь? – тут уже и Дув перестал есть.

Но Дейрдре ему ничего не ответила, а когда он перевёл взгляд на Эбигейл, та лишь мрачно покачала головой. Последнее время она всё чаще так делала: вместо слов смурно качала головой. Ветер задребезжал слюдяным стеклом, напоминая о непогоде снаружи. Отодвинув в сторону еду, Эбигейл тяжело поднялась и, охая, ушла закрывать ставни. Вернулась она не одна.

Киаран стряхнул с плеч мокрый снег, снял капюшон и, оставляя на полу грязные следы, занял место во главе стола. До его лица свет не доставал, и Дув гадал о настроении пресвитера по тяжёлому дыханию. Но Эбигейл тут же поставила рядом с ним ещё один подсвечник. Сердце мальчишки замерло. От ужина священник отказался. Дув почувствовал, как Дейрдре вцепилась холодными пальцами в его коленку. Но всё внимание Киарана в этот раз досталось совсем не ей.

– Дув, – громкий голос прокатился по пустому дому и вернулся эхом, – Отныне ты не будешь нам обузой. И для тебя я нашёл работу.

С лица Эбигейл исчез румянец, но в остальном она сумела сохранить спокойствие. Дейрдре отпустила ногу Дува и прижала руки к груди.

– Не бойтесь, наседки, ни куда ваш ненаглядный не денется. Ночевать всё равно будет в приют приходить, а вот днём… Завтра на рассвете чтобы был одет и причёсан!

Закончив, отец Киаран собрался уходить, но Дув нашёл в себе смелость остановить его вопросом:

– А читать? – Эбигейл тут же выдала ему лёгкий подзатыльник за неучтивость, и мальчишка замолчал, но Киаран жестом разрешил ему продолжить. – Святой отец, прошу вас, обучите меня грамоте! Я обещаю, что буду лучше всех работать!

– Буду учить тебя по воскресеньям. Верю, что твоё обучение – моё испытание. Как и ты сам. Хорошей ночи, сёстры и… Дув.

***

На следующее утро Дув уже был готов, когда отец Киаран вернулся за ним. Священник посадил его в свою повозку, и они отправились в путь по узким и промёрзлым улочкам города. Ехали они недолго, но холодный ветер успел пробрать мальчишку до дрожи. И когда они вошли в холл красивого двухэтажного особняка, приятное тепло, исходящее от камина, разморило Дува. Захотелось зевнуть, но он удержался, испугавшись выглядеть неучтиво. В гостиной их встретил молодой и бледный господин, его кожа была неестественно серой, будто старческой.

– Конечно, нам бы лучше девочку, – протянул господин, но всё же отсчитал нужное количество монет и вложил их в руку Киарана, – Но я понимаю, что такого вы больше никуда не пристроите. Тяжело вам пришлось. Я найду ему применение.

– Благодарю вас, вечером я сам его заберу.

– Если вам несложно.

Дверь за отцом Киараном захлопнулась, и Дув остался наедине с господином.

– Полина! – Хриплый и слабый голос молодого человека звучал скрипуче, подобно несмазанным дверным петлям, – Полина!

В комнату вошла облачённая в изумрудного цвета платье статная женщина. Высокий воротник на старый манер венчало белоснежное накрахмаленное жабо.

– Полина, пристрой мальчика.

– Мальчика? – Бровь женщины недовольно изогнулась, – Сэр, нам нужны лишние руки для ухода за вашей женой! Как же я мальчишку…

– Полина! Разберитесь сами!

С этими словами хозяин дома лёг на кушетку и дрожащими руками извлёк из кармана пузырёк бесцветной жидкости, чтобы затем судорожно накапать из него в одну из чашек. Затем он залпом осушил чашку и стал ещё бледнее, чем прежде, но дрожь в его руках унялась, а всё тело странно расслабилось.

– Раз так, поручу ему что-то попроще.

Полина увела Дува из гостиной. Она провела его по первому этажу, показывая, каким местам следует уделить особое внимание при уборке, где взять таз, щётки и набрать воды. Когда они поднимались на второй, домоправительница понизила голос и строго приказала:

– Первое правило: молчать. Говорить только с разрешения. Второе правило: не топать, будешь топать, вышвырну тебя и даже не посмотрю, что за тебя уже заплачено. Мальчишки любят топать, но ты должен справиться со своей природой, если не хочешь быть побит. Разводы не оставлять, вытирать всегда насухо.

Женщина взглянула на Дува, а он не понял, было ли то разрешение говорить или нет, но на всякий случай молча кивнул. Следующий шаг он уже делал, ступая аккуратно сперва на носочек, затем осторожно опуская пятку. Так он едва поспевал за Полиной, зато точно был уверен, что не топает. Все окна на втором этаже оказались плотно занавешены шторами, по краям штор поблёскивали головки гвоздиков, плотно прижимающие ткань к раме, не давая солнечному свету ни шанса. Коридор ни чем не освещался, Полина зажгла масляную лампу и поставила её на край комода, напротив одной из дверей.

– Здесь ты отвечаешь только за коридор и комнату хозяйки. Если увидишь, что госпожа проснулась, зовёшь меня. Сразу же! Понял? Кивни, если понял.

Дув послушно кивнул. Ему было не по себе в этом доме, а здесь, на втором этаже особенно чувствовался затхлый запах, похожий на тот, что иногда исходит от стариков. И к нему примешивалась странная вонь, отдающая металлом и сыростью. Вонь болезни и смерти впиталась в скрипучее доски пола, шторы, она исходила даже от платья Полины. Но сильней всего разило из комнаты хозяйки дома.