— Кинься на корм акулам, — продолжает ряд побудительных предложений Алина, перехватывая вздох, сорвавшийся с губ Александра, и проклиная собственный, застрявший в груди из-за его скользнувших пальцев по щеке и шеи. Внезапно тёплых. Внезапно ласковых.

— А сейчас ты похожа на сильдройру, желающую убить поцелуем. Прекрасную. Кровожадную.

— Прекрати, — едва не молит грозным тоном.

— Скажи что-то, что прозвучит убедительнее.

— Я ненавижу тебя.

— Так ли это на самом деле? — заглядывает в глаза, с минуту смотрит неотрывно и, поправив волосы, убирает руки. Алина противится мысли, что становится холодно, как только он отступает.

Комментарий к про провокации, сильдройр и сомнительные способы согреться

Сделаем вид, что во вселенной гришаверс гипотермия это шутка (Хельник это уже доказали, так что Дарклина тоже могут).

========== just to break me like a promise? ==========

Комментарий к just to break me like a promise?

AU, в котором Дарклинг и Алина примеряют на себе роли Мэйвена и Мэры из книги Виктории Авеярд «Алая Королева». Динамика у них, определённо, похожая.

Красные - обычные люди, не обладающие сверхспособностями, Серебряные же, напротив, обладающие ими.

Алина боится, что он навестит её вновь. Прокрадётся кромешной тенью в спальню, пока никто не видит, потому что никто, кроме неё, и не способен его увидеть. Встанет за спиной. Возвысится, сотканный из тьмы, но вовсе не для защиты, не для объятий — для того, чтобы всадить в её спину ещё парочку клинков.

С такой лёгкостью, с такой холодной решимостью, что её пробирает до дрожи собственное дрогнувшее сердце, а затем неминуемо поднимается неконтролируемая волна гнева, затмевающего, алого, как чёртов рассвет, который она ненавидит, потому что именно он связал их по рукам и ногам, едва не цепями.

Гвардия Алого Рассвета, чтоб её. Революционное сопротивление против Короны, членами которого они оба когда-то были, плетя паутины лжи во дворце и сами в них утопая без шанса на спасение.

Как и друг в друге.

Она не знает, как такое — их встречи/галлюцинации/кошмары наяву — вообще возможны. Дарклинг — не шёпот, он — тень. Он её заклинатель, у него нет возможности проникать в чужую голову. Если только её собственная не сходит с ума.

— Девочка-солнце… — шепчет он вкрадчиво и жестоко, склоняясь над ней, шепча в самое ухо. Тело, подлое, предательское, отзывается вмиг — жаром, дрожью, сбившимся дыханием, — до чего же иронично, не правда ли? Твои друзья тоже это понимают, поэтому спешат слепить из тебя символ восстания. Что ж, народ любит подобную нелепицу. Народ этот широкий жест оценит.

— Убирайся, — жёстко обрывает Алина, не в силах мириться с навязанной компанией.

— Как грубо.

— Ожидал тёплого приёма? Могу устроить солнечные ванны.

— Чтобы спалить дотла? Благодарю, за беспокойство, но пока что в этом не нуждаюсь. Ты всегда любила убегать, правда? Побеги, предательства, попытки спрятаться и слиться с толпой — всё это для тебя отдушина, не так ли?

— Убирайся! — кричит Алина, стукая ладонями по деревянному столу, и встаёт, чтобы оттолкнуть это воплощение чистого льда и мрака, зная, что наткнется на пустоту, потому что он — бестелесный, он — плод воображения, он — головная боль, но не больше.

И каково же её удивление, постепенно переходящее в ужас, когда вскинутые ладони утыкаются ему в грудь, сползающие по чёрному военному мундиру. Стук живого сердца. Не обледенелого, не мёртвого. Это не звук гулкой пустоты. Не звук червоточины.

— Как это в-возможно? — она спотыкается на полуслове-полушаге-полужизни. Разумеется, об него.

— Сам не знаю, что в нас такого, — его глаза, чёрные, глубокие, мерцают насмешливо. Где-то на их дне он прячет её отзеркаленное замешательство. — Но проклятие это или дар мне он сослужил хорошую службу. Знаешь, в другой жизни я, правда, приревновал бы тебя к щенку Ланцову. Ваши милые беседы на пристани и под звёздами поистине забавное зрелище.

Алина дрожит всем телом, осознавая, что он здесь. Она не сходит с ума от бремени, возложенного на плечи, от постоянных тренировок, встреч с союзниками и обсуждения планов. И даже издевка, закинутая с целью подстегнуть её, устыдить, дать понять, что вся интимность тех моментов с Николаем стала достоянием Дарклинга, не имеет смысла, потому что она, чёрт побери, не сходит с ума.

— Нужно было давно догадаться, что тактичность для тебя пустой звук. Как и верность, как и любая привязанность.

Нужно напрячь пальцы, воззвать к свету и ослепить его, забить тревогу, чтобы сюда сбежались все солдаты и её личная стража — сделать хоть что-то, а не продолжать пререкаться и цепляться за чёрные одежды врага в необъяснимой потребности повременить со столкновением (Красной и Серебряного, света и тьмы, Святой и Еретика — до чего же всё просто, правда? Для тебя, Алина, мир поделили на добро и зло, а ты всё равно сомневаешься, зная, что всё — наглая ложь, потому что оттенков намного больше, подводных камней больше), разглядеть в его глазах проблески прежних обещаний и клятв. Уступка наивной Алине, которую никак не получается подавить внутри себя.

— До сих пор не могу понять, почему ты питаешь такую привязанность к Красным. Потому что долгое время считала себя одной из них?

— Когда-то я и к тебе питала привязанность.

Его удивляют эти слова — он вздыхает тяжелее, словно в него ударили камнем. До чего же приятно!

— Мы могли бы править вместе, ты знаешь это, — тихо напоминает Александр, неожиданно приникая ближе, накрывая её руки своими. Как когда-то давно самозабвенно и чувственно, оттого лишь усиливается боль вокруг сердца, что и по сей день сродни тысячам иглам, вонзающимся медленно и бескомпромиссно. Её солнечная сила тянется к нему, зачарованная, загипнотизированная, глупая и наивная, в ожидании ласки и признания, — знала и отказалась.

— У нас могло быть всё. Всё это.

Они — лжецы, с ног до головы, обученные по одной методичке, выбравшие друг друга в лице экспериментального варианта, мишени, главной цели. Поэтому Старкова смягчается, поглаживая чёрную ткань, натягивающуюся при каждом вдохе-выдохе.

Но если всё — ложь, то почему так трудно дышать? Почему приходится вытаскивать из себя чуть ли не клещами каждое слово, бьющее с силой забитого в крышку гроба гвоздя? Почему складывается ощущение, что в дыхательных путях что-то застряло?

— Но что сделал ты? Предал меня. Что теперь? Сломаешь так же, как все свои обещания? Ты никогда не был на моей стороне, Александр. Ещё помнишь? Ни одно твоё лживое слово не стоит и гроша. Никого из тех, кто меня окружает сейчас. Убирайся, пока я не спалила тебя дотла.

— Не надорвись, моя милая Алина, — Александр улыбается холодно и смиренно, заправляя выбившийся локон ей за ухо, скользя пальцами по щеке и шеи. — Мы оба знаем, что вставать на колени проще, чем с них подниматься.

========== про генералов и заклинателей, попеременно теряющих внимание ==========

Комментарий к про генералов и заклинателей, попеременно теряющих внимание

AU, Алина - Дарклинг, а Александр - заклинатель солнца.

Александр надсадно, загнанно дышит, тяжело привалившись к жёсткой коре дерева, по правде говоря, именно что-то обычное (привычное) — запах сырой земли, шелест пожухлых листьев или умиротворение среди деревьев — напоминает, что он всё ещё жив. Обдирает в кровь ладонь, лишь бы заземлиться. Где-то неподалёку лежит разрезанный пополам фьерданец, чей гортанный голос, со всем присущим ему отвращением произносящий «дрюсье», ещё фантомно раздаётся в голове, а перед глазами плывёт искаженное в гримасе боли лицо.

Ещё бы секунда и без какой-нибудь важной части тела остался он сам, но Дарклинг не медлила — она отточенным рывком собрала тьму в острейший клинок и метнула разрез прежде, чем дрюскель опустил топор на горло Александра, прижатого к земле чужим весом. В ухе от удара всё ещё звенит, а разбитая губа саднит и истекает кровью, где-то на фоне мельтешит целитель Максим, помогая другим, обрабатывая открытые раны, останавливая кровь, вправляя кости и выравнивая дыхание.