— Есть вещи, которые я могу себе позволить, и вещи, которые позволить не могу.

В подтверждение слов его пальцы медленно скользнули к подолу юбки, очертили по узору, задев ногу, и сжали бедро. Их могли увидеть. И от репутации тогда бы ничего не осталось. Алина до боли закусила внутреннюю сторону щеки, лишь бы отвлечь всё внимание на боль. Увести его от безобидного прикосновения. Но мысли, точно мотыльки на огонь, стремились лишь к нему. Жар пожирал шею и заставлял алеть щёки.

— Нап-пример? — споткнулась она на полуслове.

— По-моему, достаточно стертых границ на этот месяц, — шёпот полоснул по уху. По чему-то глубоко внутри неё. — Ты так не считаешь, Алина?

— Вы впервые назвали меня по имени, — Алина с колоссальным трудом отыскала крупицы самообладания и повернулась к нему лицом. Их носы соприкасались, стоило ей чуть-чуть приподнять голову. Хотелось поцеловать его. Хотелось ударить за эти игры в кошки-мышки. — Это тоже та вещь, которая непозволительна?

«Не отвечай, трансгрессируй нас куда-нибудь. Просто. Трансгрессируй. Пожалуйста…»

— Отметь день красным в календаре и празднуй ежегодно, — сильнее надавив пальцами на бедро, улыбнулся Кириган. — Ты достаточно способная ученица, чтобы понять, что я имел ввиду, не так ли?

Александр поправил подол её юбки, напоследок скользнул пальцами по коленке и встал из-за стола, а затем под её участившееся сердцебиение наклонился опасно близко и, взяв стакан, осушил его до дна.

— Всё тот же вкус.

— Вы должны мне выпивку, профессор, — съёрничала Алина, бесконечно разочарованная, скрывающая тяжёлое дыхание и мучительное томление внизу живота. — Частично моя способность схватывать всё налету заслуги моего требовательного учителя. Но обычно, со временем… запреты, которые накладывают на определённые вещи, я нарушаю. Что насчёт вас?

— Время покажет.

========== про провокации, сильдройр и сомнительные способы согреться ==========

Комментарий к про провокации, сильдройр и сомнительные способы согреться

Что-то вроде AU, завязанном на мыслях книжной Алины толкнуть книжного Дарклинга в воду, но в исполнении сериальной Алины, с одной моей претензией на второй сезон и с сотней её претензий насчёт её же Тёмного Принца.

— Поверить не могу, что мы оказались в этом положении, — бормочет Алина, сидя на кровати, задвинутой в угол, и кутаясь в чей-то красный кафтан, норовящий сползти и оголить плечи, и ворох мехов в бывшей капитанской Штурмхонда.

Щёки горят, в лёгких хрипит и только мысль о том, что гриши не болеют, отвлекает от вероятности переохлаждения. Что ж, может, затея и впрямь была безнадёжной глупостью.

Зуб на зуб не попадает, но Алина стискивает челюсти посильнее, внутренне сражаясь с желанием позвать сердцебитов, чтобы помогли вернуть оптимальную температуру прежде, чем она окоченеет, и/или с желанием кинуть что-нибудь Дарклингу в спину, чтобы не вёл себя так, словно ничего не произошло, чтобы отдал ей — одной ей — больше крупиц человечности, на которые только способен. Как там, в море, когда она, разозлившись, пошла на поводу у вредности и, схватив его за руку, обернув вокруг собственной талии, рухнула в ледяную воду, утянув и его, на глазах у всего экипажа «Волка Волн», замерзшего в неверящем оцепенении.

Согреть себя силой не удаётся, стоит им выбраться из воды, дрожащим, еле переступающим с ноги на ногу, теряющимся под отяжелевшими от воды одеждами, с мокрыми волосами, липнущими к лицу и шеи и покрывающимся снежным налётом, с красными щеками и бешено стучащими сердцами, как на её руки Иван тут же надевает кандалы. Силуэт Мала на другом конце корабля напрягается, силясь узнать, в порядке ли она. Ответить непросто, держаться на ногах-то — непосильный труд, не то, что раскрыть рот и убедить Оретцева в своей невредимости. Как только Алина всё же делает попытку, Дарклинг хватает её за запястье и тащит в каюту, не обращая внимание ни на понимающую ухмылку слишком умного лиса, ни на перешёптывания гришей и команды, ни на беспокойство Жени.

— Поправка: это ты поставила нас в такое положение, — фыркает Дарклинг, обнажённый по пояс, и продолжает внимательно изучать карты, скользя длинными пальцами по их кромке, по чернилам, горным цепям и затерявшимся в глуши деревенькам с накренившимися крышами. По картам, к созданию которых, возможно, она приложила руку когда-то давно — в прошлой жизни. Сквозь толстое стекло круглых окошек кормового отсека падает свет, смягчая все цвета до пастельных или приглушённых. Судно мерно покачивается в чёрных водах, точно младенец — в руках у матери, напевающей колыбельную.

Волна гнева окатывает её лицо, как вполне реальная минутами ранее — ледяным потоком. Но стоит подметить, как мелко дрожат его руки или сильнее натягиваются мышцы спины, она сметает все чувства под чистую, оставляя только одно — сладкое злорадство.

— Похоже, есть вещи, которые даже вечность готовы сбить с толку. Например, ледяные воды Костяной тропы, — с сарказмом говорит Алина, ладонями растирая ноги до ошпаривающего жара, и едва не стонет от того, что усилий оказывается недостаточно.

Не вслух, конечно, делает пометку: никогда больше не кидаться с Дарклингом под мышкой в ледяное море, захлебываясь и инстинктивно хватаясь за руки единственного человека поблизости — злейшего врага.

— Или безрассудные маленькие заклинательницы, желающие утопить? — его голос лязгает злостью и металлом, как сердитый меч. — Позволь Ивану помочь. Ещё чуть-чуть и у тебя выскочит сердце из груди. Ты нужна мне.

— Живой, — добавляет Старкова. — Вот, что тебе нужно, чтобы нацепить на меня чешую Морского хлыста, чтобы вновь завладеть моей силой и повязать ещё одной цепью, за которую ты будешь дёргать, когда тебе заблагорассудится.

— Я предложил тебе помощь, а ты вернулась к нашим разногласиям.

— Разногласия? — бешенство бьётся о рёберную клетку не хуже морской пены, набегающей на борта корабля. — Так ты это называешь? Сними с меня цепи и я согреюсь, мне не нужна помощь твоего сторожевого пса. Воспользуйся его услугами сам, пока не упал без чувств.

— Я не какая-то кисейная барышня.

— Да, но ты, как это не скверно признавать, живой человек.

— Гриши не болеют, — непринуждённо возражает Александр, косясь на неё, оставляя в стороне карты.

— Вот и посмотрим.

— Что тебя так злит? — он оборачивается, и взгляд Алины прикипает к светлым линиям шрамов на его лице, к её разочарованию, совсем не делающим его похожим на монстра, и складывает руки на груди, облокотившись об стол. — То, что я не реагирую на твои истеричные вспышки или то, что я без рубашки? Ты не спускаешь глаз с меня.

Алина мигом поднимает глаза к потолку, нахмурившись, и старательно изображает крайнюю беспристрастность. Чёртов прорицатель.

— Не обольщайся. Я мысленно нашпиговываю тебя раскаленными кинжалами, — клянётся она, пытаясь скрыть своё смятение, но тщетно.

— Чтобы согреть? — ленивое уточнение заставляет его лицо расплыться в улыбке. Ещё одно попадание, досадное для неё и крайне любопытное для него. — Ты похожа на мокрого воробья, по собственной глупости упавшего в воду. Ах, точно. Ты ведь так и поступила. Скажи, что тебе нужны утренние прогулки по палубе, и я предоставлю тебе такую возможность, раз рассудок помутила нехватка свежего воздуха.

— Мне не нужны твои подачки, вымоленные на коленях, — отрезает Алина, поздно поняв, как двусмысленно звучат слова.

— Про молитвы на коленях я ничего не говорил. Ты сказала.

Дарклинг внезапно отталкивается от стола и медленно приближается, пока Алина плотнее запахивается мехами, щекочущими нос и колющими обнажённое тело. В который раз обрушивает на себя нелестные эпитеты за невероятную идею поплавать.

— Отойди от меня, — шипит, как только Александр приподнимает её подбородок пальцами и слегка сжимает. — Не прикасайся. Иначе я удушу тебя цепью, соединяющей кандалы. Хочешь проверить, сдержу ли я слово?

— Не сомневаюсь, — его голос отчего-то хрипит, запуская стаю мурашек по коже, пробуждая что-то тёмное глубоко внутри, — что сдержишь, но хочешь узнать, что я вижу, когда смотрю тебе в глаза? Всё то, что ты себе запрещаешь. Абсолютно противоположное тому, что кидаешь мне в лицо. Подойди ближе. Прикоснись. Надень чёртову рубашку.