– Осмелюсь напомнить, – выпалил Йегахонон, – что наши рытники всё-таки победили.

Илия картинно рассмеялся.

– Пятьдесят воинов Храма кое-как справились с одним приспешником Азаря! Нам очень повезло, государи мои, что во время набега Безумного рива, Гааталия оставался в темнице. Уж не знаю, отчего ему не удалось оттуда выбраться, боюсь, тогда никакой обряд Ронаха нам бы не помог. Кому из вас хотя бы отдалённо известно, как Гааталия сделал это? – Илия встал и обвёл всех троих тяжёлым взглядом.

Конечно, все понимали, что голос Синода имеет ввиду несколько последних ударов отступника, которые повергли в шок всех без исключения священнослужащих.

– Увы, Гааталия продемонстрировал в ту роковую ночь нечто новое, – честно признался Саддок. – Ни один рытник не обучался подобному и, соответственно, не способен на такое. И Гааталия унёс в могилу секрет своей магии. Но мы разберёмся, Илия.

– Да уж постарайтесь, – хмыкнул преподобный. – На это у вас ровно неделя. Если через седмицу вы не покажете мне как минимум двух рытников, способных на такую магию…

– То, что? – вскинулся Евтифрон.

– То это будет значить, что вы стали слишком стары для этого места.

Илия несколько раз постучал указательным пальцем по столу и вышел. Отцы-настоятели проводили его испепеляющими взглядами.

Илия читал «Молот ведьм» пять дней. Постоянные дела не давали ему толком углубиться в чтение, а книга эта требовала самого тщательного изучения. И когда голос Синода с ней закончил, даже у него на голове волосы встали дыбом от того, сколько глупых домыслов и бредовых суеверий умудрились уместить туда бесноватые Якуб и Генрикс. Разумеется, «Молот» содержал в себе и изрядную долю истины. Как человек, много лет прослуживший в тайной канцелярии рытников, Илия не понаслышке знал о ведьмах с колдунами и тех методах, что воины Храма применяли к ним. И мог отделить одно от другого.

Перед мысленным взором преподобного отца запылали костры инквизиции. Он даже примерно смог прикинуть, сколько на самом деле безвинных, но подходящих под описание ведьм из книги, людей пойдут на аутодафе. Где-то задней мыслью, тайком даже от себя, голос Синода подсчитал и прибыль для церкви от всех этих процессов. Подсчитал и тут же отмёл эту мысль, как заведомо греховную.

Очевидно, Генрикс и Якуб, действительно, преследовали благородную цель искоренения ереси и недопущения зла, но зашли они явно слишком далеко. Иные их излияния по поводу малефиций, то есть злодеяний, вызывали у Илии откровенный смех. Как то, например, склонение женатых и замужних людей к плотским утехам. Илия не первый день топтал землю и прекрасно знал, что для этого никаких ведьм или бесов не требовалось. Чего только стоил один Захария, который любил полакомиться новыми симпатичными послушницами. Едва ли он каждую ночь подвергался злокозненному колдовству.

В чём-то подобном по настоянию Синода обвинялся и приснопамятный Азарь. Для чего было вводить в дело это глупое и смешное обвинение, Илия не понимал до сих пор. Особенно если учесть, что реальных грехов и преступлений у Азаря было предостаточно.

Кстати, о ересиархе. То, что предлагали бесноватые святые братья, чем-то очень отдалённо напоминало предложение самого Илии Азарю. Но если преподобный предлагал ересиарху выдавать нескольких человек и с некой периодичностью, то костры инквизиции грозили ежедневными жертвами. Десятками жертв. Особенно если подкрепить эти процессы «Молотом ведьм». И Азарь бы выдавал виновных по всем статьям, кто уже совершенно точно запятнал себя служением еретическому учению. А здесь поди разберись, кто правда ведьма, а на ком навет? Да и будут ли разбираться на самом деле? Учитывая последнее условие святых братьев – всё имущество уличённого в малефициях списывается в пользу церкви, а десятая часть его отходит тому, кто предал ведьму в руки инквизиции.

Так до конца и не определившись, что делать с опасной книгой, Илия сунул её в заплечную котомку и покинул свою келью.

Жил Илия вместе с остальными служителями Храмовых скал. Его келья не отличалась ни богатым убранством, ни большими размерами, чем у какого-нибудь заштатного дьячка.

По сути, Илия был единственным членом Священного Синода, кто остался в своей самой первой келье, куда его поселили ещё до окончания семинарии, предпочтя её просторным палатам с лепниной и фресками. По слухам, например, в одной из комнат, принадлежащих святому отцу Иерониму, стоял небольшой фонтан.

Илия знал об этом. Как знал и о многом другом. В его бедняцкой келье был целый тайник, где содержались бумаги. Опасные бумаги. За каждую из которых он легко мог бы расстаться с головой. Сейчас в Храмовых скалах ждало слишком много неотложных дел. Но как только с ними будет покончено, Илия всерьёз возьмётся за всех недобросовестных и злоупотребляющих своим положением священников. Сперва нужно вымести сор из избы, а потом уже приниматься за двор. И быть может, «Молот ведьм» окажется небесполезен и здесь.

Жилые кельи находились на севере от главного храма, почти за всеми важными постройками. И путь от кельи до рабочих покоев занимал у Илии в среднем чуть больше часа. За это время преподобный успевал свидеться со многими простыми служками, а с некоторыми и переброситься парой слов.

В тот день Илия пребывал в скверном расположении духа. Не останавливаясь для разговора хоть с кем-нибудь, преподобный отец дошёл до главного храма и нырнул в зев распахнутых настежь двустворчатых дверей.

На девятом этаже третьей из семи башен главного храма заседал Синод. Все члены уже были на своих местах и ожидали только Илию. Комнаты, где работали высшие чины Храмовых скал, назывались столами. Каждый стол заведовал своим направлением: чёрный – челядью, кашевой – продовольствием и питанием, был и тайный, что ведал разного рода прознатчиками, наушниками, лазутчиками и даже рытниками. Синод относился к большому столу.

Большой стол располагался в просторном трёхкомнатном помещении с высокими сводчатыми потолками, усыпанными фресками. Своды подпирались изящными колоннами с лепниной, на стенах висели иконы в богатых золочёных рамках. Высокие стрельчатые окна давали много света, но кроме них с потолков свисали тяжёлые золотые канделябры, усыпанные сотнями свечей. К стенам тулились лампадки и каганцы на треножниках. Вдоль боковых стен тянулись высокие стеллажи, заставленные внушительными фолиантами в кожаных переплётах. Сами члены Синода восседали на резных стульях, обитых красным бархатом, за круглым столом красного дерева с зелёным сукном в середине.

Илия вошёл хмурый и поздоровался со всеми только кивком. Сев на своё место между Захарией и святейшим Мелехом, он бросил котомку перед собой и сложил ладони в замок.

– Извините за опоздание, господа, – сказал Илия. – Я работал до поздней ночи, но увы, плоть слаба. Под утро меня сморил крепкий и беспробудный сон. Вы что-то уже начали обсуждать?

– Будет вам, преподобный Илия, – отмахнулся рыхлый Алеф, сидевший напротив голоса Синода. Алеф вальяжно потирал пепельную окладистую бороду и будто бы вообще мало интересовался всем происходящим: – Вы опоздали всего-ничего.

– И, тем не менее, мы обсуждали кое-что невероятно важное, – произнёс Нахор, в упор глядя на Илию, и поправил изящное пенсне на орлином носу.

– Я весь внимание, господа, – виновато развёл руками Илия.

К нему повернулся сидящий слева Мелех и, натянув потуже на голову капюшон, заговорил глухим, почти загробным голосом.

– Это всё Сота.

– Мироградский князь? – удивился Илия. И отметил про себя, что что-то слишком часто он в последнее время стал удивляться.

Мелех кивнул и продолжил.

– Мироград развязал войну одновременно с Одоленем и Тигарьском.

– На что он надеется? – не удержался Илия.

– Учитывая его недавнюю авантюру с Лихобором, то видимо, на что-то надеется, – невозмутимо ответил Мелех. – Но для нас это стало бы безделицей, если бы не одно «но»…