После меня дежурил Дерек и до самого заката. Когда солнце начало скрываться на западе, мы уже собирали лагерь, предварительно перекусив. И в ночной прохладе, следуя за звездным небосводом, где встречались знакомые созвездия, двинулись дальше в путь. Ночью пустынная жизнь расцветала. Выползали из своих невидимых нор мелкие зверьки, похожие на мышей (Ир звал их тушканчиками), в стороне держались фенечки. Изредка проползали и змеи, они не подползали близко, но их стоило опасаться, некоторые были крайне ядовиты. Не приближались и большие, размером со ступню, скорпионы.

Так мы двигались еще три ночи. Вода стремительно начинала заканчиваться и последний бурдюк мы с Дереком растягивали, как могли. И вот к рассвету 25-ого числа Ир довел нас до небольшого оазиса. Три небольшие пальмы росли у самого берега, а желтоватая трава обрамляла водную гладь.

— Мелкая стоянка амуль’рапи, — огласил Ир, осматривая оазис впереди. — Тут и мы останемся до ночи.

Сейчас в ней было пусто. Никаких следов пребывания на этих землях людей. Пустынный народ никогда не сидел на месте, кочевал и передвигался от стоянки к стоянке, где лишь ненадолго делал привал и снова продолжал путь. Поставили лагерь, наполнили бурдюки, умылись теплой водой, напоили вербалов и стали готовиться ко сну.

— Отсюда еще два ночних перехода и войдем в Маха-бра-Хан, — говорил Ир. — Запаситесь водой и экономьте ее. Следующий оазис будет не скоро.

Ир удалился в палатку. Я пока остался с Дереком.

— Я уже мечтаю о Колдрамме, — произнес Дерек и как-то не весело усмехнулся.

— Да. Прохлады сейчас точно не хватает, — согласился я.

— Еще этот песок… — Дерек стряхнул из складки балахона горсть скопившегося там песка. — Он буквально везде. Хуже ариканийских мушек… Ладно, хватит ворчать. Выше нос!

— Я слышу нотки разочарования, — подметил я.

— Нет, Совор! — он присел на траву возле оазиса. — Просто… я тут, в пустыне, на другом конце света. А на Туурниле остались драконы, которые с каждым днем возвращаются. Да, у меня есть слово Кро’тууса. Но спокойней мне от этого не становится.

— Ты знал, что на это придется пойти. Скрижаль указала мне на пустыни. Сейчас Туурниль должен защититься сам, иначе нам не справиться вовсе.

— Плохие у меня предчувствия… Очень плохие, Совор.

— Но есть шанс на то, что все кончится более чем удачно. Теперь нам остается только двигаться дальше, — я положил Дереку руку на плечо. Он не ответил, а глядел на воду. — Не буду тебя тревожить.

И я удалился в палатку.

Через две ночи Ир сказал, что теперь мы в песках Маха-бра-Хан, Великой пустыни. Четкой границы не было, во всяком случае, в свете звезд я не видел отличий. Мы спустились с бархана в бескрайнюю песчаную гладь, исполосованную ветром.

Наступил рассвет, и мы остановились. Песок тут был немного другим, более жестким что ли, неприятным, мелким, да и цвет его был более темным, нежели в Хаа. Куда бы ни был устремлен взгляд, не было видно ничего и никого. С рассветом настала и жара. Было душно, парило. Сухой ветер жег ноздри, принося с собой мелкий песок, который попадал и в нос и в горло. Жар Хаа по сравнению с этим казался прохладой. Пить хотелось ужасно, не спасали ни маленькие палатки, ни многослойные халаты. Но как и советовал Ир, мы стали беречь воду. Сразу становилось понятно, почему для амуль’рапи она была священна.

Мы продолжали двигаться ночью, по звездам. Шли мы еще три ночи. И на рассвете четвертого дня достигли Элак’рам — первой крупной стоянки пустынного народа. Она виднелась издали. А верхушки зеленых пальм выдавали находящийся там оазис. Очертания редких построек показались уже по мере приближения. Из песчаного цвета кирпича низкие домишки стояли вокруг глади воды. Но больше всего было палаток, длинных и совсем небольших, трех или одно шатровых, из цветастых полотнищ и сливающихся с песком. Одни палатки стояли порознь от других. Над ними реяли разные знамена.

Когда знамена стали различимы, Ир резко одернул поводья своего вербала.

— Что-то не так? — поинтересовался Дерек.

Ир замешкался, но ответил:

— Все нормально. Едем дальше.

Как было ясно, тут остановилось сразу несколько племен пустынного народа. Они могли враждовать или быть родственными, но возле оазиса это ничего не значило. Место, где была вода, было священно, и каждого кто проливал кровь или устраивал распри, могли изгнать, как и все его племя.

На подступах к стоянке были выставлены стражи. Одеты они были в такие же многослойные халаты, как и мы, а на головах были повязаны платки. Но у кого халат был цветастым, у кого украшен орнаментами, у кого на лице была маска с узкими прорезями для глаз, а на голове повязан тюрбан, да и руки тоже были обвязаны тряпками от плеча до пальцев. Представители разных племен защищали общее стойбище. Людей было много, даже отсюда был слышен легкий гул. Это обескураживало после нескольких недель в глухой пустыне.

Стражи были вооружены, кто ятаганом, кто двумя, кто пикой, кто алебардой или глефой. Поверх халата у некоторых красовалась нагрудная латная пластина. Без каких-либо вопросов нас пропустили в лагерь. Для них мы были всего лишь скитальцами пустыни, как и они сами. Углубились в улицы, образованные палатками. Как рассказал Ир, долго они тут не простоят. Еще несколько дней и какой-нибудь хамул двинется дальше, затем еще и еще, пока у оазиса не останутся лишь пустые дома, открытые всем ветрам.

Возле каких-то палаток были разбиты прилавки, где торговали одеждами, тканями, едой, пряностями, оружием, украшением и коврами. В других были устроены столовые, в третьих шатрах жили люди, где по одному, где целыми большими семьями. Через широко раскрытые пологи или поднятые в виде навеса можно было рассмотреть что убранство шатров было скромным — только то, что необходимо: спальные места в виде лежанок, много подушек разбросанных на подстилках и низенькие небольшие столики, да такие же тумбы, не считая необходимого скарба в виде чайника, сковороды и прочего. Одним словом все то, что можно было быстро собрать и без каких-либо затруднений возить за собой из одной части пустыни в другую.

Преодолев ряды шатров и палаток, сквозь шумные толпы амуль’рапи, которые просто занимались своими бытовыми делами, мы добрались до домиков у берега оазиса. Дома выглядели очень старыми, но ухоженными, где-то виднелась новая кладка, где-то прикрытая тростником дыра в крыше. В них, как мы успели убедиться, сейчас тоже жили. В основном тут размещались старики и младенцы. Каждый дом принадлежал определенному племени, о чем говорили реющие на стенах или возле них разные знамена.

Ир вел нас все дальше, пока мы не оказались возле самого крайнего длинного дома, стоявшего у глади воды. Напротив него, посреди желтоватой травы, в тени пальм, был сооружен загон, где разделенные перегородками паслись вербалы и черной масти кони разных племен.

У длинного дома мы спешились, привязали вербалов к ближайшей пальме.

— Думаю, еще не опоздали. Давайте деньги, иданиб, — сразу же произнес Ир. — И прихватите с собой пустие бурдюки.

Дерек достал из седельной сумки мешок с заранее оговоренной суммой и отдал Иру, тот развязал его, высыпал на ладонь несколько монет, а остальное убрал в седельную сумку. Я взял три пустых бурдюка у себя и два у Дерека. Ир же, взяв с собой свой, отправился к длинному дому, а мы последовали за ним.

Тут было тихо и прохладно. В главном зале был установлен видавший виды деревянный стол, на котором было расположено два толстых тома. За ним восседал амуль’рапи с сединой в бороде и волосах. Возле стола расположились скамьи, на которых сейчас отдыхали смуглолицые амуль’рапи. Каждый хоть и в халате, но в особенном. Трое же сейчас нависли над столом и восседающим за ним старцем.

Ир объяснил нам, что старец — это Служитель, тот, кому духами дозволено делить воду. А все собравшиеся в зале люди — лураши, (или вожди). Сейчас они как раз выписывали себе нужное для работы и жизни племени количество воды, ни больше, ни меньше.