Дойдя до кассы, я так ничего и не выбрал. Девушка-кассирша вопросительно посмотрела на меня, заметив, что в руках у меня ничего нет. Я попросил пачку сигарет, а она попросила у меня паспорт. Документов у меня не было, да я точно и не знал, есть ли они у меня вообще, может, они лежат дома, а может, потерялись во время ограбления. Ни секунды не мешкая, будто я говорил это тысячу раз, я произнес следующее:

– Я лежу тут рядом в больнице, и паспорт, удостоверяющий мой возраст, находится там.

– Тебе не дашь восемнадцати, парень. Сколько тебе?

Я замешкался и неуверенно произнес:

– Двадцать пять, если не ошибаюсь.

По всем законам кассирша могла мне не продавать сигареты, но что-то заставило ее поверить моим словам, и она пробила пачку сигарет вместе с зажигалкой.

На следующий день меня снова навестили родные – в полном составе.

А после того как семья оставила меня в покое, одного на больничной скамейке, я, слегка приподняв подбородок вверх, смотрел на закат, что красиво горел вдали за зелеными деревьями. Земля была густой и жадно дышала цветущим летом, уже успела зазеленеть трава, а на деревьях лопнули и распустились почки. Не хотелось ни о чем думать. После потери памяти на душе было скверно и темно. Но пришла жажда жить, при этом обязательно влюбляться по уши и страдать от неразделенных чувств.

Когда мой взор опустился ниже – до уровня людей, на другой стороне больничного двора я увидел девушку примерно моих лет. Впервые за все время нахождения здесь я увидел человека, не ковыляющего, ее походка была легка и энергична.

Ее рыжие волосы и белая кожа сразу же привлекли мое внимание. Она шла в наушниках и тихонько, себе под нос что-то напевала, не обращая внимания на окружающих. Не трудно бы догадаться, что сейчас ей очень хорошо. Глядя на нее, я даже немного позавидовал ей – в каждом ее движении читалась такая беззаботность! Я, как это обычно бывает со мной в подобных случаях, жадно впился в нее взглядом.

Видимо, человек всегда чувствует, когда на него кто-то пристально смотрит, и она обернулась на секунду… А я в этот момент резко повернул голову в противоположную сторону. Мне было страшно снова взглянуть на нее, пришлось, словно калеке, у которого проблемы с шеей, держать голову так, чтобы у окружающих не возникло и мысли, что я смотрю в сторону девушки.

Поднявшись, я побрел к больнице. Теперь я свободно поднял голову, не думая, что незнакомая рыжеволосая искусительница может пойти в мою сторону. И тут я оторопел… Она шла в моем направлении. Когда мы поравнялись, я посмотрел на ее ноги, и у меня изо рта вырвалось громкое «привет!». Она не расслышала и, сняв наушник, спросила:

– Что, прости? Мне показалось или ты сказал «привет»?

– Да я всего лишь хотел поздороваться…

И тогда она без лишних эмоций ответила:

– Привет.

Еще секунду она стояла, держа в руках наушник, и смотрела прямо на меня. Я же в этот момент смотрел будто сквозь нее.

– Ты тоже лежишь в этой больнице? – наконец выговорил я.

– Да, меня только позавчера поселили в этот отель, – девушка сняла второй наушник. – Скучно у вас тут, но мне скука по душе, – добавила она.

– Что слушаешь? – спросил я лишь бы продолжить разговор.

– Прям сейчас слушаю тебя, а до этого в наушниках играла Земфира. Знаешь такую?

– Кажется, что-то припоминаю, не она ли случаем является обладателем награды королеве поп-музыки? – и, не дожидаясь ответа, добавил, словно это был не вопрос а утверждение: – Я давно ее не слушал, наверное, за это время у нее вышло много новых… много новых… Как это слово? Вылетело из головы… синглов. Точно, много синглов вышло.

– Я точно не знаю про новые синглы, но зачем они нужны, если есть хорошие старые?

– Как тебя зовут? – спросил я.

Она так же стояла боком, как и в начале нашего разговора. И в тот момент, когда она назвала свое имя, она повернулась ко мне лицом, так что я смог разглядеть его.

– Меня зовут Лера.

– Значит, Валерия… – кончиками пальцев она легонько коснулась моей протянутой руки и в этот момент электрическая искра пробежала из ее руки в мою руку, но виду никто не подал.

– Меня редко кто так называет, хотя в паспорте именно так и написано. – Ее голос звучал монотонно, и мне показалось, будто ей не интересен наш разговор.

– Меня зовут Фаруш, – в тон ей сказал я.

– Необычное имя у тебя, Фаруш.

– Да, многие так говорят. Это имя придумали мои родители.

Она не придала значения моему имени, хотя я им очень дорожил – мне всегда хотелось им гордиться, но такие случаи выпадали крайне редко. Мы оба без лишних слов побрели в сторону больницы. Лера, как оказалось, лежала в том же корпусе, где и я, только на пару этажей выше. Прощаясь, мы договорились как-нибудь пересечься здесь же. Никто из нас не знал, как надолго мы здесь задержимся, но точно знали, что увидимся еще.

По дороге к себе в палату я остановился в комнате отдыха. Так как мест, чтобы присесть, не оказалось, да мне и не хотелось сидеть, я прислонился к стене напротив телевизора. С экрана лилось то же, что и с утра, только диктор поменялся, впрочем, по-моему, только лицо – тот же монотонный голос, тот же темный цвет пиджака, даже громкость была такая же. Понаблюдав за присутствующими, я резко захотел спать.

Из дневника

Любовь. Как можно относиться к этому высокому чувству с таким пренебрежением? Я себя спрашивал, как можно вот так взять и создать союз с женщиной в надежде найти любовь чуть позже, где-то там, в будущем? Сходиться с кем-то исходя из инстинктов, приравнивая это к такому высокому чувству, как любовь, просто бесчеловечно.

Любовь – это мимолетный взгляд, секундная остановка дыхания и резкий укол прямо в сердце. Перенести

Отсюда, откуда я наблюдаю за всем, что меня окружает, все выглядит весьма опасным. Часто приходится говорить себе нельзя. Еще не успев ничего сделать руками или высказать словами, я делаю работу над ошибками. Но зачем мне что-то делать, когда я знаю, чем все это закончится? И еще один вопрос: если бы я тогда знал, чем закончится наша встреча с Лерой… для меня. Запретил бы себе, смог бы запретить себе то, что начиналось как простое любопытство?

Остается сидеть и плакать, но мужское воспитание мне этого не позволяет, хотя иной раз слеза пробивается, но точно не из-за себя. Мудрость, чертова мудрость, о которой все без умолку говорят, пришла ко мне. А что толку? Одни страдания принесла она моей душе. Конечно, опыт сейчас мне талдычит, что каждый факт должен быть мною пересмотрен и поставлен под сомнение, каждый принятый факт, отпечатанный в сознании большинства, должен быть раскритикован мною, любая истина, даже в которой я был уверен, должна быть разобрана и собрана из тех же деталей, но определяющим фактором при сборке должен стать метод, а методы всегда должны отличаться друг от друга, притом что функция их одна и та же.

В очередной раз убедился в том, как же все-таки легковесно слово – подкидывая слова вверх, можно жонглировать ими как душе угодно… Но как ни верти жизнь, она скажет свое слово, и оно окажется последним.

Мы встретились с Лерой, или, как я ее называл, Валерией, намного позже завтрака, или за пару часов до обеда. Все это время я болтался ничем не занятый, как многие другие в нашем корпусе, находясь под воздействиям безделья я потащился на улицу, а что мне еще оставалось, как не пуститься на поиски чудного образа, всколыхнувшего задремавшие чувства. Я не нашел ее ни во дворе, ни в парке, не было ее и среди сидящих на синих лавочках, зато мои легкие нашли свежий воздух, которого так не хватало в больничных палатах.

В этом месте ничто так не важно, как свежесть воздуха, ведь она – самое главное лекарство от всех болезней. Уже разуверившись в том, что обнаружу ее своим пытливым взглядом, я не нашел ничего другого как повернуть обратно. Напоследок заглянул за калитку, и – вот она, сидит, опустив голову так, что подбородок едва не касается ключицы. Несмотря на это, Валерия была по-прежнему хороша, особенно с распущенными волосами. Подойдя к калитке вплотную, я негромко окликнул ее, наушников на ней не было.