– Миша, все будет нормально.

– Что все? – Он поднял на меня грустные глаза.

– И у тебя, и вообще, – нес я какой-то вздор.

– А что – вообще? – вяло отреагировал он. – Не знаю, когда будет нормально вообще. Пока что все предельно мерзко. Уйма нищих. Бандиты безнаказанно грабят, убивают. Школьники хотят стать бандитами, школьницы – проститутками. Всё благодаря тебе и твоим дружкам.

Что я мог ответить ему? Что всего этого нет?

– Неужели ты думаешь, что все это было целью власти?

– Не знаю, какая была цель у власти, но… «По делам их судите их», – монотонно произнес он слова из Евангелия.

– Дела еще не закончены. Далеко не закончены.

– Ладно. Не дергайся…

Мы выпили еще по одной, потом еще, после чего я отправился домой. Пешком до электрички. Как и год назад, не стал вызывать машину. Не хотелось никуда спешить. Да и Анатолию следовало дать передышку.

Переделкино… Было пустынно, казалось, будто люди покинули окружающие дома – исчезли неведомым образом. Невесомый снег летел с неба. Торжественную тишину портил хрустящий звук моих шагов. Природа словно приноравливалась к наступившему году. Мною овладело чувство умиротворения. Светлая вкрадчивая мелодия наполнила пространство – вновь это была так любимая мною вторая часть Третьей оркестровой сюиты Баха, названная композитором «Air». Поселок выпустил меня за свои пределы. Как славно было идти по дороге, ведущей к станции, глядя на бело-черный мир вокруг – на цепочки деревьев по обе стороны, на уходящее вдаль заснеженное поле слева. Минут через пятнадцать я миновал кладбище, на котором покоились Борис Пастернак и еще многие известные писатели, поэты – гордость отечественной литературы.

Потом я ехал в электричке. Спокойно разглядывал окрестности, проплывающие слева и справа. Думал о каких-то пустяках – о странном ходе времени, о полезной традиции отмечать праздники, о немногих попутчиках в вагоне – кто они, чем заняты, довольны ли своей жизнью? Строил предположения и ничуть не жалел о времени, которое тратил на эту чепуху. А еще признал правоту Михаила – не то получалось у нас, что хотелось бы. Пока что получилось не то. Бандиты и в самом деле стали нашей реальностью. Как и многочисленные проститутки. Как и побирающиеся старики. И нищие ученые, учителя, врачи. Все это вызывало печаль. И музыка звучала совсем печальная – Адажио соль минор для струнных, органа и скрипки соло Томазо Альбинони.

Следующие два дня я провел дома, полагая, что заслужил небольшой отдых. Я читал, и вовсе не справки и аналитические записки. Перечитывал Чехова. Сначала «Студента», потом «Степь». Потом «Палату номер шесть». Я наслаждался чеховским языком. Но не только. Погружаясь в другое время, я отдыхал от своего, предельно жесткого, чересчур стремительного.

Нравится не нравится – человек должен жить в своем времени. Попытки спрятаться от него бесполезны. Следующим утром я влез в привычный ритм существования. И будто не было перерыва. Опять аналитические записки, официальные письма, поручения президента. Впрочем, я не забывал о собственных интересах. Как только появилась возможность, я сразу пристал к Филонову с идеей превратить Общественную палату в постоянно действующий орган.

– Зачем? – недоверчиво поинтересовался он.

– Механизм обратной связи.

– Тебе мало Думы?

– Это разные вещи, – азартно принялся объяснять я. – В Думе партии. А в Общественной палате – всевозможные общественные организации. Они будут представлять неполитические интересы. Самый широкий спектр неполитических интересов.

Филонов обещал подумать, но как-то вяло, а мне очень хотелось добиться своего. Поэтому я схитрил: при первой возможности отправился к помощнику президента Льву Сухатову. Напомнил ему суть идеи, уже обкатанной, оставил записку. Сухатов сказал, что постарается ознакомить с ней Бориса Николаевича.

Через два дня меня вызвал Филонов, показал мне на стул, а потом положил передо мной мою записку, на которой рукой президента в правом верхнем углу было начертано: «Филонову. Прошу разработать меры по реализации. Б. Ельцин». Я сразу понял – сейчас будет разнос.

– Зачем ты мне отдавал, если ты напрямую с президентом работаешь? – Он говорил скорее устало, чем раздраженно. – Может, я вообще здесь не нужен?

– Сергей Александрович, я за дело переживаю. Очень важно, чтобы появилась Общественная палата. Для страны важно.

– Есть много чего важного для страны… Ладно, разрабатывай меры. Когда разработаешь, мне дашь, а не президенту. Мне. Потому что вон там, наверху, написано: «Филонову». Ясно?

– Ясно.

Через день я вручил Филонову проект указа, предложения по организации работы палаты, регламент работы и список общественных организаций, которые могли делегировать в нее своих представителей. Большинство из них уже делало это в прошлом году. Теперь мне оставалось только ждать. И заниматься другими делами, которых, как всегда, хватало.

Меня продолжал мучить вопрос: кто стрелял в людей прошедшей осенью? Все мои усилия не дали результата: не удалось ничего узнать. В конце концов я опять пошел к Льву Сухатову. Попытался убедить его, что надо попросить президента дать распоряжение органам безопасности разобраться во всем. Выслушав меня и поразмышляв, он предложил:

– Ты для начала вот с кем переговори, – Сухатов назвал имя главного охранника. – Возможно, он что-то знает. В любом случае, ему проще информацию получить по своим каналам. А Бориса Николаевича не стоит беспокоить, пока надежной информации не будет.

Идти к главному охраннику ой как не хотелось. Не нравился он мне. Но я пошел. Очень уж настроился докопаться до истины.

– Да они сами стреляли, – услышав, о чем речь, без тени сомнения выдал главный охранник. – Те, которые в Белом доме сидели.

– В своих соратников? – усомнился я.

– Да. Чтобы нас потом обвинить. Они и в солдат стреляли.

– Солдат ранили, а своих убили? Да еще столько?.. – Я с сомнением покачал головой. – Не могу поверить. Чтобы обвинить, достаточно убить пять, ну десять человек. А там около сотни погибло.

Он пристально смотрел на меня.

– И кто это, по-твоему?

– По-моему, это ваши бывшие коллеги, – четко выговорил я.

– Да? – картинно удивился он. – И зачем они это делали?

– Хотели скинуть Ельцина.

Он задумался, посмотрел в окно, на Ивановскую площадь, на соборы, поднимающиеся за ней, шумно вздохнул и вновь глянул на меня.

– Слушай, не лез бы ты в это дело. Победили, и слава богу. Виноваты те, кто затеял переворот. И они за это ответят.

Через две недели после нашего разговора Государственная дума приняла решение об амнистии для лиц, участвовавших в событиях сентября-октября девяносто третьего, независимо от квалификации их действий по статьям уголовного кодекса. Расследование, начатое в ноябре, не было завершено: следственную группу распустили. Я не сомневался в том, кто уговорил президента отказаться от попыток ворошить недавнее прошлое. У всех были свои скелеты в шкафу. У людей из ближнего окружения Ельцина – тоже.

Февраль принес не только разочарования – появилась наконец Общественная палата. Созданная распоряжением президента, она была правомочна обсуждать самые разные вопросы и давать рекомендации президенту. Мне и моей группе предстояло обеспечивать ее работу. На следующий день я приехал к Топорнину, назначенному председателем палаты. Я обсуждал с ним первое заседание нового органа.

– Он должен открыть заседание, а фактически работу палаты, напутственным словом, – говорил я.

– Лучше Бориса Николаевича вообще не тревожить. – Топорнин, тоже Борис Николаевич, был весьма осторожным человеком. – Поговорим о направлениях работы, составим какой-то план. И его ознакомим.

– Нельзя начинать работу без его напутствия, – возбужденно настаивал я. – Он создал палату своим распоряжением. Он должен сказать какие-то слова в начале ее работы.

– Откуда возьмутся эти слова?

– Я их напишу. – Он смотрел на меня с большим сомнением, и я добавил с некоторой небрежностью: – Уже не раз писал.