Я понимал, что необходимо постоянное взаимодействие с общественными организациями. Дабы обеспечить его, еще в прошлом году я придумал Общественную палату из представителей разных объединений, союзов, движений. Лев Сухатов, помощник президента, выслушав меня, в сомнении покачал головой: шеф навряд ли оценит столь непривычную для него идею. В январе я поделился ею с Филоновым. Он обещал подумать. И конечно, забыл в суете дел. Когда я через два месяца напомнил ему, озабоченно проговорил:

– Ты подожди. Не спеши. Не до этого сейчас… – Немного поразмышляв, продолжил: – Давай-ка мы лучше твои предложения приспособим для более актуальных целей. Я сейчас приступаю к подготовке Конституционного совещания. Давай-ка мы твои предложения приспособим для совещания.

Я был не против опробовать идею в такой форме. Немедленно взялся за дело. Как и две мои сотрудницы – Ира и Валя, оставшиеся со мной еще со времен работы на референдуме в Татарстане. Ира в прежние времена трудилась в «почтовом ящике» – предприятии, производившем военное оборудование, в качестве инженера. Дотошная, старающаяся проникнуть во все детали, – более надежного сотрудника я не знал. Очень привлекательная брюнетка средних лет с неудавшейся личной жизнью: она была замужем, но с мужем развелась, а детей не заимела. Для нее не существовало ничего, кроме работы, на которую она приходила рано, а уходила совсем поздно. В отличие от нее толстушка Валя была замужем, частенько опаздывала на работу и старалась побыстрее убежать домой. Она любила получать четкие задания, дабы не мучиться размышлениями, лишний раз не напрягать извилины, хотя все оговоренное исполняла прилежно. Втроем мы принялись подбирать общественные организации, налаживать контакты. Общественная палата должна была включить в себя двести пятьдесят человек, уважаемых, представляющих самые разные сферы общественной деятельности, – творческие союзы, корпоративные, ветеранские, экологические и прочие организации.

За повседневной суетой, съедавшей и время, и силы, я не забывал о Насте. Я понимал, что это нехорошо, но любую возможность побывать в Институте государства и права использовал для того, чтобы повидаться с ней. Пусть для короткого разговора. Один раз мы пошли пообедать в расположенный неподалеку, в начале Старого Арбата, ресторан. Настя была чересчур задумчива, напряжена. Больше молчала, чем говорила, смотрела в сторону. Потом вдруг спросила:

– Тебе не кажется, что мы стоим на пороге гражданской войны?

Признаться, я опешил – вот что тревожит ее. Пробормотал:

– Есть такая опасность.

– И что? Опять жертвы? Опять свои будут убивать своих?

Опасность гражданской войны была реальной. Но я не хотел пугать Настю.

– Думаю… в наших силах избежать такого варианта развития событий… Уверен, до гражданской войны не дойдет.

Она глянула на меня тихими глазами, в которых надежда мешалась с неверием, и промолчала. А я ощутил себя обманщиком.

В другой раз, когда мы стояли у окна в коридоре института, она после долгой паузы вдруг посмотрела на меня с тревогой и спросила, смущаясь:

– Скажи… если только это возможно. Ты веришь в Бога?

Сдержанно улыбнувшись, я принялся излагать свои воззрения:

– Я верю, что есть Творец, создавший этот мир, что он един для всех – православных, католиков, мусульман, иудеев, буддистов. Ну просто не может быть иначе, если он есть… Я уверен, что нет никакого рая и ада, есть мир, в котором живут души, он главный для нас. А сюда мы приходим, чтобы пройти разные испытания. Можно сказать, что этот мир – школа. Мы здесь учимся. – Я смотрел на нее все с той же мягкой улыбкой.

– Чему? – серьезно спросила она.

– Быть людьми. Выстраивать нормальные отношения. Учимся любить. Не в смысле физиологической любви, а той самой – к ближнему, о которой сказано в Библии.

Она долго молчала, глядя в сторону, потом опять посмотрела на меня.

– Знаешь, Эдик стал истово верующим. Столько лет был атеистом, а теперь каждую неделю ходит в церковь. Библию регулярно читает. Я просто не понимаю, как к этому относиться.

– Спокойно, – вырвалось у меня.

– Да я спокойно отношусь. Но как-то странно. Такое ощущение, что я совсем не знаю человека, с которым живу столько лет.

«На то он и чекист», – подумал я, но вслух не сказал.

В конце апреля, когда основательно потеплело, на Васильевском спуске состоялся концерт в поддержку президента. Я решил сходить туда. Едва миновал Спасскую башню, увидел впереди, метрах в двадцати, группу мужчин в строгих костюмах. В центре – двое: один высокого роста, массивный, шагал неспешно, хотя и не совсем уверенно, другой, щупленький, семенил, пошатываясь, рядом. Остальные окружали их на некотором расстоянии. Президент и министр внутренних дел направляли в сторону смонтированной накануне сцены, от которой неслись звуки музыки.

Как только я поравнялся с группой, главный охранник – грузный мужчина в черном костюме, подскочил ко мне с крайне озабоченным лицом:

– Олег, слушай, может, ты его остановишь? Видишь, он выпивши. А там корреспонденты, телевидение.

Я тут же пристроился к президенту.

– Борис Николаевич, там все нормально. Пришло много народу. Вам вовсе ни к чему там появляться.

– Люди собрались, чтобы меня поддержать. Я должен поблагодарить их, – упрямо проговорил он, не сбавляя шага.

Оставалось одно – опередить президента и найти около сцены кого-то, кто сможет уговорить его не выступать. Так я и сделал – добежав легкой трусцой до сцены, прошел туда, где сидели и стояли, ожидая своей очереди, певцы и музыканты. Мой взгляд метался по их лицам – кто? И тут я увидел Валентину Толкунову, известную певицу. Схватив ее за руку, потащил к выходу, приговаривая: «Это очень важно. Очень важно». Потом быстро объяснил ей, в чем дело, закончив просьбой: «Надо остановить его».

Понимающе кивнув, Толкунова тут же встретила президента, заговорила мягким, стелющимся голосом. Он остановился, стал ее слушать. Я замер в некотором отдалении. Вскоре услышал его вопрос: «Валечка, ты считаешь, что мне выступать не нужно?.. Хорошо, не буду». Показав красноречивым жестом, что всё понял, президент бодро повернулся и пошел назад, к Спасской башне. Министр, стоявший с отсутствующим видом рядом, с большим опозданием сообразил, что уже надо возвращаться, с трудом повернулся и поспешил за президентом.

И тут какой-то корреспондент выскочил сбоку, нацелил фотоаппарат и громко им защелкал. Мгновенно к нему подбежал один из охранников, выхватил дорогущую камеру и с размаху грохнул ее о брусчатку. Осколки брызнули во все стороны, а лицо парня отразило глубокое отчаяние.

Проводив президента и его окружение долгим взглядом, я прошел на сцену. Выступал популярный пародист Александр Иванов, худой, высокий. Слушали его внимательно, бурно реагируя на шутки. Я не собирался мешать ему – хотел оценить, много ли народа собралось. Люди стояли на пространстве до Большого Москворецкого моста и на всем Васильевском спуске. «Тысяч десять, не меньше… Если бы он вышел к народу и начал выступать – ничего бы страшного не случилось. Ей-богу. Но лучше было обойтись без этого», – с прощающей улыбкой заключил я.

Вскоре замелькали майские дни. В Москве обосновалась теплая погода. Так тянуло на природу, что я в ближайшее воскресенье, отставив крайне важные дела, забрал Кирилла и отправился в Коломенское. Мы гуляли по высокому берегу Москва-реки, смотрели на местные достопримечательности. Кирилл облазил все старинные пушки, расположенные под открытым небом. А я наслаждался открывающимся за рекой простором. Так прекрасно было ни о чем не думать, просто радоваться хорошему дню, теплу, тому, что не нужно в очередной раз напрягать мозги. И тому, что мой сын рядом. А потом явилась мысль: зря не позвал Настю и Василия. Она была бы сейчас рядом, говорила со мной, слушала меня. Мне хотелось видеть ее лицо, любоваться им. И слышать музыку, поднимающую все внутри. Пожалуй, более всего для этого подходило адажио из «Ромео и Джульетты» Прокофьева… Я не стал звонить ей. Завез Кирилла домой и поехал к себе. Выпив стакан водки, завалился спать. Чтобы утром вновь отправиться в Кремль, место моего нынешнего обитания.