Худощавая женщина лет сорока с каштановыми волосами, уложенными в простенькую прическу, одетая старомодно в белую блузку и темную юбку, сидела напротив меня, сбоку от Володи.

– Думаешь, следят? – спросил Володя.

– Уверена, – с безмятежной улыбкой отвечала она.

Я окинул взглядом кафе: еще семь человек находилось в зале – четверо мужчин и три женщины. Две пары, остальные сидели порознь. Если Нина права, то кто из них? Тот мужик неприметного вида справа от нас? Или эта парочка слева, появившаяся после нашего прихода?

– Надо было встретиться в другом месте, – недовольно проговорил я.

– Зачем? – искренне удивилась она. – Пусть видят, с кем я встречаюсь. Так больше гарантий, что побоятся что-нибудь сделать со мной. А то ведь у нас тут не церемонятся: неизвестная машина собьет или какие-то хулиганы зарежут.

Она принялась рассказывать нам с Володей о том, что произошло в Адыгее и соседних республиках после нашей зимней встречи в Москве: что и где учудили местные власти, правоохранители, что втихую сотворили республиканские. Это была важная для нас информация.

Позднее состоялся банкет, устроенный в нашу честь руководством Адыгеи. Президент и прочие начальники вели себя со сдержанной учтивостью, хотя мы прекрасно понимали, что им успели доложить о нашей недавней встрече. Нам говорили вежливые слова фразы, и мы отвечали тем же. Нам постоянно наполняли рюмки под благожелательные тосты, но в этот раз я постарался не перейти ту грань, за которой непременно возникают утренние проблемы. Когда прощались, президент, пристально взглянув в глаза Владимиру, а потом мне, произнес:

– В этом мире все очень непросто. Вот почему очень важно правильно отделять главное от второстепенного. Главное останется, а второстепенное отойдет.

Я не стал дерзить ему ехидным замечанием, что главное каждый понимает по-своему. Я промолчал. А Владимир после некоторой паузы многозначительно произнес:

– Постараемся.

На следующее утро мы отправились в конечный пункт нашего путешествия – Лазаревское на берегу Черного моря. Там у нас была запланирована встреча с представителями шапсугов. Белая «Волга» из гаража правительства Адыгеи резво катила по шоссе, бегущему через холмистую местность в различных оттенках зеленого цвета. Погода продолжала радовать.

– Ну что, последний пункт, и домой? – мечтательно произнес Володя.

Взгляд его был устремлен куда-то в сторону. Я понял, что он совсем уже соскучился по семье, готов мчаться домой прямо сейчас. Усмехнувшись, заметил:

– Я бы еще в Черном море искупался, прежде чем в Москву лететь.

– Ну… это от нас не уйдет. – Он посмотрел на меня и радостно улыбнулся.

Вскоре мы пролетели неприметный Апшеронск, а потом Хадыженск. Я уже не слишком внимательно смотрел по сторонам. Мои мысли витали где-то далеко от тех мест, где мы ехали. Я представил, что перво-наперво сделаю по возвращении в Москву: наверно, отыщу Кирилла и куда-нибудь с ним поеду или завалюсь спать на целый день, а может, плюну на условности и заявлюсь к Насте в институт, но подумал и об отчете, который надо написать по итогам поездки, и о том, что дома никаких продуктов и надо сразу идти в магазин.

Когда справа открылся вдруг широченный вид на море, я долго не мог оторвать от него взор. То ли наши глаза неизменно жаждут простора, то ли морская гладь обладает непонятной привлекательной силой. Есть что-то философское в морских пейзажах, успокаивающее, умиротворяющее, убеждающее, что наши невзгоды не вечны. Не по той ли причине, что когда-то, давным-давно, земная жизнь зародилась именно в океане?

В Лазаревское мы приехали к обеду. Нас ждали. В душной комнате здания поселкового совета собралось двенадцать человек. Они представляли интересы более двух с половиной тысяч шапсугов – здешних коренных жителей. Это были решительно настроенные люди, большей частью мужчины, женщин среди них оказалось только три. Они требовали создать в Лазаревском национально-автономный округ, причем с территорией, охватывающей не только побережье, но и часть горной местности, северная граница которой странным образом соприкасалась с территорией Адыгеи. И в перспективе должна была, в случае объединения, дать Адыгее выход к морю. Мы с Володей уже слышали про эту идею от Нины, которая утверждала, что шапсугов – адыгский субэтнос – подбивало на подобную инициативу руководство Адыгеи. Мы пообещали сообщить президенту о пожелании шапсугов, а они всё повторяли и повторяли в разных вариантах свои доводы: желание говорить на родном языке, восстанавливать свои культурные традиции, отмечать свои праздники. Нам оставалось лишь кивать с понимающим видом в ответ на эти вполне законные требования.

Распрощавшись с делегацией шапсугского населения, мы тотчас отправились на берег. Даже обедать не стали. Купаться! Прежде всего – купаться!

Мы выбежали на берег в том месте, где чуть правее река с трудным названием Псезуапсе впадала в Черное море. А слева у самого берега стоял ровнехонько, увязнув в песке, большой пассажирский теплоход. Как он тут оказался, я не мог даже предположить, разве что его забросило штормом. Прямо посередке между речкой и теплоходом мы ринулись от берега, стараясь попасть туда, где поглубже. Какое это было наслаждение – плавать в ласковой прозрачной воде, нырять, кувыркаться, ощущая себя абсолютно беззаботным человеком.

Мы торчали в воде, наверно, около часа, не в силах насытиться удовольствием. Это напоминало мне детство, когда я, купаясь в реке или море, находился в воде до тех пор, пока меня не начинало трясти от холода в погожий летний день.

Обсохнув и немного понежившись на солнышке, мы пообедали в первом попавшемся кафе, после чего отправились в Сочи. Рассчитывали поселиться в гостинице и пойти гулять по городу, в котором прежде ни я, ни Володя не бывали. Утром нам предстоял перелет в Москву.

В гостинице нас ждали. И не только дежурный администратор. Едва мы начали оформляться, к нам подошли трое мужчин, одетых в темные костюмы, явные уроженцы Кавказа.

– Вы из Москвы? Вы – те двое, что приехали проверять? – взволнованно спросил один из них, шедший впереди, старший по возрасту.

– Да, – озадаченно произнес Володя.

– Нам надо поговорить.

– Ну… пожалуйста. Только сначала дайте нам оформиться.

– Конечно, – мужчина смешно махнул рукой. – Вы простите. Простите… Мы подождем. Мы вас давно ждем. Со вчерашнего дня.

Последние слова удивили. Кто они? Зачем столь долго ждут нас в этом холле? Я размышлял об этом, заполняя анкету. И ничего толкового не придумал. Ясно было только одно: эти люди не собираются причинить нам зло. Они хотят помощи от нас.

Получив ключи, мы с Володей сказали ожидавшим нас людям, что отнесем вещи и спустимся.

– Как думаешь, кто они? – озадаченно спросил меня Володя, едва мы оказались в лифте.

– Представления не имею. Но у них какие-то проблемы. И они явно, хотят поведать нам о них. Что будем делать?

– А какие варианты? Придется выслушать.

Мы забросили вещи в номера и спустились в холл.

Они оказались абхазцами, эти трое мужчин, распираемых желанием рассказать про ситуацию в республике, граничащей с Россией. Там назревала война.

– Мы хотим одного: чтобы грузины ушли. Это не их земля. Пока Сталин не включил Абхазию в состав Грузии, все было нормально. А после, как включил, началось заселение грузинами. И такие пошли порядки, что на каждом месте начальник только грузин. На нашей земле. Наш народ недоволен засильем грузин. Они должны уйти.

– Куда? – осторожно поинтересовался Володя.

– К себе в Грузию. Пусть там живут. Они хотят независимости, а мы хотим быть с Россией. На своей земле, но с Россией. Мы готовы приехать в Москву с делегацией самых уважаемых у нас людей.

– Но сейчас Абхазия – часть Грузии, – напомнил Володя.

Они прямо задохнулись от нахлынувших чувств:

– Это неправильно. Это Сталин сделал. Мы не грузины, – наперебой стали доказывать они. – Мы должны жить отдельно от грузин. В составе России. Это желание всех абхазцев. Понимаете, вам надо сказать Ельцину, что Абхазия – часть России. Что мы не хотим быть в Грузии. Мы всех грузин выкинем и выйдем из Грузии.