– А как вам заместители? Есть контакт?

Это была ловушка. Полковник ожидал, что Антон начнёт жаловаться.

– Товарищ полковник, замов не выбирают. Кто есть, с тем и работаю. Но, видимо, с замполитом придётся расстаться. Заместители по политчасти уходят из войск.

– Это вы верно говорите. Действительно, Андреев выводится за штат. Но должность ему мы подберём, может, и в вашей части. Посмотрим. А теперь о неприятных вещах поговорим. Прокуратура проинформировала о том, что вы планировали вывести технику в поддержку путча. Это что, действительно так?

Седов ожидал подобного вопроса и был к нему готов.

– Глупость, товарищ полковник. Я объявил в части учебную тревогу. Это моё право. Впрочем, и не только право, это моя обязанность – обучать подчинённые мне подразделения действиям в боевой обстановке. Проверив исходное состояние и готовность людей, я дал отбой тревоге. Двадцать третьего числа провёл разбор занятий. В части на днях действительно был работник прокуратуры, он мне задавал вопросы по поводу учений. Впрочем, это были не вопросы, это были сфабрикованные обвинения. Я не счёл даже возможным оправдываться. Глупость всё это и не более.

Беляев поднялся из-за стола, прошёлся по кабинету. В сторону Седова повёл рукой, дескать, сидите.

– Положим, это так, но ответить на вопросы вы всё же должны были?

Седов молчал.

– Ладно, пусть с этим прокуратура занимается. А что вы скажете по поводу хищений дизельного топлива в части? Тот же старший лейтенант возбудил уголовное дело по факту кражи двух тонн со складов.

И к этому Антон был готов. Дело в том, что накануне путча комиссия по проверке наличия горючих и смазочных материалов, назначенная им, доложила о серьёзной недостаче топлива. Формально, да, это было воровство. Однако бить в колокола он не стал. Дело в том, что начальник службы МТО обменял топливо на резину. И это была не первая бартерная операция в части. По сути, за этот обмен благодарить человека надо. Резины нет. И что, остановить движение техники? Их ли вина в том, что у него избыток дизельного топлива, а у соседей его нет. Но хищением называть подобную операцию он бы не стал.

Около часа провёл Седов в кабинете. Неприятно, что его и в пьянстве обвинили, и в грубости к подчинённым. Одним словом, облит грязью по уши. Заместители хорошо постарались. Предупреждал Сергеев: «съедят пришлого…», так и получается.

Домой Седов ехал с тяжёлыми думами. Анне не стал выворачивать душу. С детьми поговорил, к Наталье Ивановне зашёл. После их переезда та обосновалась в своей спальне, даже пианино туда затащила и кресло мужа, в нём большей частью вечера и просиживала. Но это когда дома находилась, а так больше на даче трудилась. Вот и сейчас только приехала из области, попила чай и отдыхала в любимом кресле.

– Наталья Ивановна, можно?

– Антон? Заходи, конечно. Что, врагов всех победили?

Антон улыбнулся и невесело заговорил:

– Кто их, врагов этих, видел. Все кричат: «Ату их! Лови!» А где враги, никто и не видел. А они партийные билеты попрятали, а то и выкинули, красные цвета закрасили и давай шуметь: «Даёшь демократию!» Такие вот дела, Наталья Ивановна.

– Ладно, не всё так плохо. Ты знаешь, племяш, а дачку-то я отвоевала. Оказалось, тот, кто землицей нашей интересовался, путч поддержал и уже показания даёт, так что не всё так плохо. Мне теперь её, землю эту, надо скоренько на тебя отписать. Пока другой желающий не нашёлся.

Неделя прошла спокойно, если не считать вызовы его подчинённых в прокуратуру по делу о воровстве. Но его пока не трогали.

И вот накануне выходных позвонил Кравцов.

– Антон Иванович, поговорить надо.

Лев Иванович назначил встречу на том же месте, где они уже встречались. Это был Парк имени Горького.

– Товарищ полковник, чем обязан?

Полковник был в той же тенниске и тех же светлых брюках. Он вновь напомнил Седову Меркурьева.

– Теперь я, уважаемый Антон Иванович, полковник с приставкой – «полковник запаса». Вот так! И это ещё хороший выход. В путчисты, видите ли, меня записали. За неделю после ГКЧП всю страну поделили на «наших» и «не наших». Не хочу муссировать эту тему, просто не хочу. Я почему вам позвонил? Должок перед вами есть. Ведь это я вас сюда сосватал. Знал, дурак старый, съедят нового командира, знал. Вот и съели.

Седов насторожился. Он всего ожидал, но не такого откровения от внушающего ему доверие, во всех смыслах приятного и порядочного человека. Он попытался отшутиться:

– Кто же меня съест, я несъедобный.

– Не шутки это, Антон Иванович. Прокуратура вами занялась, и довольно плотно. А что сейчас после путча скажешь? Сейчас «новый тридцать седьмой» пошёл. Однако не будем в дебри лезть. В общем, дела неприятные. Но есть выход, и я готов помочь вам, поскольку, как и говорил, сам в эту историю впутал. Смотрел ваше личное дело. Вместе с камчатскими у вас четверть века службы за плечами. Полная пенсия есть. Возраст позволяет найти новое применение своим силам. Может, вам уйти из армии? Я хотя и уволен, но управлять кадровыми делами ещё могу. Организую всё быстро, по уму. Подумайте. На этих гавриков, Мыльцова и Андреева, управу можно найти, поверьте, у этих людей рыльце в пуху. Однако кто ими заниматься будет? Да и чтобы разобраться с этим гадюшником, время нужно. Знаю одно: пока вы в части, ни Мыльцов, ни Андреев не угомонятся. Я разговаривал на днях с Беляевым, вариант с вашим уходом по собственному желанию он и предложил. Вы увольняетесь с пенсией, да ещё через военкомат в очередь на жильё встанете.

Кравцову был неприятен этот разговор, Антон чувствовал. Он слышал, что говорил полковник, слышал, но пока не понимал суть разговора. А тот продолжал:

– Антон Иванович, на раздумье времени нет. Вы посоветуйтесь с супругой и мне завтра перезвоните.

Седов действительно не понимал Кравцова. В запас? А почему? Только из-за этих дурацких претензий следователя? Так их разбить никакого труда не стоит.

Кравцов как услышал подполковника.

– Не всё так просто, Антон Иванович, поверьте. Мне кажется, выход я предложил достойный – увольнение по выслуге лет, а не с другой, тяжёлой формулировкой. И мне кажется, вы с благодарностью потом меня вспомните. Итак, жду звонка. Звоните на домашний.

Дома, на удивление, новость, которой Седов поделился с женой, обрадовала Анну Петровну.

– Мысль прекрасная! И почему ты раньше об этом не думал? Боже мой! Уже двадцать пять выслуги… Антон, и не рассуждай, пиши рапорт, с твоими руками и головой ты миллионером станешь.

Он страшно на неё обиделся. Ничего не сказав, закрылся в комнате. К ужину не вышел, лежал на кровати, повернув голову к стене.

Говорить о том, что ночь была бессонной, не стоит. Да, он не спал. И не просто не спал, он всю ночь думал: что делать дальше? Что на чаше весов? Жизнь? Но как жить? Себя вне армии он не представлял. Уйти? Это значит конец всему: карьере, будущему, в конце концов, это просто предательство, он присягу давал Родину защищать. С другой стороны, на этой чаше не только его жизнь. А семья? Дети? Он их всю свою армейскую службу видел лишь по вечерам, и то не всегда. Интересы семьи были на втором плане. Прежде всего служба, служба всегда в приоритете. А уж потом семья, просто жизнь. А правильно ли?

Антону и обидно, и больно. Четверть века отдано наиважнейшему, как он считал, делу. И вот финал: он выдавлен из привычной колеи, из привычной военной атмосферы, где всё организовано, стройно, подчинено единому руководству, вполне ему понятному. Ему сорок, он силён, крепок, обучен, организован и нынче вынужден искать в этой жизни свою нишу, осваиваться со своим новым положением – добытчика денег. Это не только обидно и больно, это ещё и смешно. Думал ли он о таком завершении карьеры? Да нет, в страшном сне такое не приснилось бы. Конечно, он понимал, служба не бесконечна и жизнь на пенсии когда-нибудь да наступит. Но так чтобы в сорок лет…

К утру решение вызрело: как бы обидно и неприятно ни было, надо увольняться.