Псалом 13 Ничего нет в мире, что бы удивило нас, Господи, Кроме самого мира. Ни вне мира, ни над миром — Ничего нет, что бы удивило нас. Только мир и есть мир, Господи. И что будет после мира, И что было до него — Пустой звук. Ибо и до, и после мира, — До после мира, Который есть, И которого не могло не быть. И непонятно, почему он есть, Господи! Ничто не удивительнее самого мира. И Бог, Господи, не удивителен. Не удивителен Бог, но страшен; Если есть Бог, то это страшно, а не удивительно. Не удивительно, потому что мир уже есть. И всегда будет какой-то Бог, Господи, Страх и ужас, этот Бог. Ибо как же Бог существует, Господи, Когда уже существует мир! Пусть Он существует вне мира, Пусть Он существует в мире, Пусть Он – мир и творец мира, Он как-то существует. И это «как-то» Бога возможно только после мира, В котором возможно все. И пусть Бог над миром, Все же мир – отсчет, В котором не начинается и не кончается, но свершается Таинственная одиссея нашего бытия. Так что же такое жизнь, если есть Бог! Да и есть ли жизнь, если есть Бог! Псалом 14 Ты, Господи, ходи Своими путями, А я буду ходить своими! Обижен я на Тебя, Господи. И обида моя велика. Не понимаю я Тебя, Господи. Псалом 15 Как жалок человек, винящий Господа, Как неблагодарна тварь к своему Творцу, Как нечестив ропот раба к своему господину. Как терпишь Ты, Господи, не терпящих Тебя! Как переносишь Ты тех, Кто не переносит одного лишь Твоего имени! Удивляюсь я Тебе, Господи! Псалом 16 Видел я улыбку младенца, Господи, И ожила душа моя, И окаменела. И понял я, что вся тайна мира здесь. Как светел и лучезарен взгляд того, Кто томился много лет во тьме чрева матери своей. Как он мог выйти на свет! Как он питался и дышал во тьме египетской, Что зовется утробой женской. Откуда знал он, как жить здесь, Выйдя из глубины подземелья. Как дитя человека превосходит всех детенышей животных тварей! Как он мал и беспомощен, Но как велик и страшен осмысленный взгляд его. Как беспорядочны движения рук и ног его, Но как целеустремлен и сосредоточен его взор, Смотрящий туда, куда не проникает взрослый, Всегда упирающийся в смертную тьму этого мира. И понял я в ужасе — Как непричастен человек к рождению человека, Как далек человек от всего того, что происходит в мире. Ты, Господи, зачинаешь, Ты, Господи, сохраняешь, Ты, Господи, понимаешь. Псалом 17
Как возможен другой человек, Господи! Как возможен! Не зря говорят: «Чужая душа – потемки». Ибо, что есть, в сущности, другой человек! Никто ведь не знает. Вот все такие же, как и я — Слишком близкие и совершенно чужие. И ничто более не чуждо, чем другой человек, Господи! И это невыносимо. Смотрит на меня брат мой — И сколько в его взоре холодного отчуждения, Сколько равнодушия и презрения. А если и с интересом смотрит на меня ближний, То лесть – мотив его. Нет любви и согласия; Дух вражды и ненависти, подозрения и зависти, злобы и подлости — Вот чем полны сердца человеческие. А все потому, Господи, Что непонятно, как возможен другой человек. Чем он жив! Подумаешь – и ужаснешься. Ничто не близко в другом: Все иное, все не то, все враждебно, все неприятно, Ни за что никто не хотел бы быть другим, Никогда жизнь другого не радость. И ты заставляешь нас любить друг друга! Смеешься Ты над нами что ли, Господи — Себя вынести не можем, Как вынесем друг друга! Псалом 18 Как темны ученые, Господи! Как безумны. Не понимают они, Господи, что не понимают. И что не понимают они, тоже не понимают. Почему не понимают – об этом нет и речи. А те, кто понимают, лукавят и лгут. Ибо нет сегодня более мудреца, Который мог бы обнажить пустоту своего ума, И веселиться в простоте своего сердца. Неужели и сегодня знание Может быть еще утешением и надеждой! Псом-рабом заскулить хочу я, Господи, у ног святых безумцев Твоих! Псалом 19 Видел я, как птица летела в небе, — И ужас объял мою душу. Как возможен полет ее, Такой безжизненный и страшный! Черная точка тоски как стрела заката — Путь ее. Взмах крыл ее как парус ненастья, — В тени его жизни наши. Крик ее в глухоту дня — Знак свирепой участи, Поджидающей нас на рассвете. Зов ее неземной стати — Призыв в келью смерти, И воля ее — Воля холодного ужаса, Воля белого дня и желтого неба, В которых нет нас. И смотрел я, Господи, в то страшное небо, Где птица вершила дело свое. И понял я, что все во власти дня, Имя которому – полет птицы. И спасенья от него нам ждать нельзя, Ибо взмах ее крыльев — Темная судьба наша. И неподвластно ничему земному ее гордое парение. Полет ее был столь недвижен и страшен, Что подумал я, — Вот смерть моя в ясном небе дня летит ко мне, И ничто не препятствует ей, никто не остановит ее. Зачем Ты, Господи, послал этих птиц на погибель нашу! |
