Владимир Владимирович Варава
Псалтырь русского философа
* * *
© Варава В. В., текст, 2020
© Объединённое Движение «Русская Философия», 2020
Вступительное слово
Нет, русская философия – это не философия в европейском смысле этого слова, – думал я, читая «Псалтырь русского философа». В ней нет удаленности, дистанции между тем, кто говорит, и тем, о чем говорится. В ней нет метафизики. В ней есть интимность, то, что можно почувствовать вблизи, лицом к лицу.
Русская философия возникает не как философия, а как литература. Ей не много лет. Она родилась очень поздно, в XIX веке. Чем писатель отличается от философа? Тем, что литератор завоевывает себе позицию внутри семемы слова. А философ пытается удержать себя в пространстве мысли.
Варава, как Платонов, устремлен к той библейской простоте языка, в которой приостанавливается работа рефлексии и слово сливается с вещью. И вещи начинают говорить сами. Ведь слово – это тоже вещь, которая служит для обозначения грез человека.
Федор Иванович Гиренок,
доктор философских наук, профессор философского факультета МГУ им. М. В. Ломоносова, научный редактор серии «Современная русская философия»
Предисловие к первому изданию
Верить современному человеку и труднее, и легче, чем тысячи лет назад. Труднее, потому что слишком долгим был путь, и терпение у людей иссякло. Легче, потому что еще очевиднее стала безысходность неверия и заметнее грубые извращения религиозного чувства.
«Псалтырь русского философа» – это исповедь человека, глубоко осознавшего как трудности, так и преимущества современного верующего, исповедь человека, не желающего отказаться от философского вопрошания и в то же время не удовлетворенного ответами чистого разума. В результате, мы оказываемся свидетелями и участниками напряженного процесса постоянного разрешения одних сомнений и возникновения новых.
Есть вера, которая не терпит сомнений. Она панически боится вопросов. Вернее, признает только те из них, на которые имеются готовые ответы. Вопрошание В. Варавы другого рода: «где Ты, Господи!»‚ «почему Ты молчишь!»‚ «зачем обижаешь смертных!»‚ «доколе нам мучаться!», «все ли на благо нам, что Ты посылаешь!», «кто смерть создал!»‚ «как вынести зло!», «как мог Ты умереть!»‚ «почему так много вер!»‚ «стал ли я мудрее от общения с Тобой!» и т. д. Это безответные вопросы. Потому они и ставятся без вопросительных знаков. Они близки к отчаянию, и восклицание здесь уместнее.
Бывает вера, похожая на спецодежду, применяемую для защиты от химического оружия. Одевают такой плащ и ходят все одинаковые, уверенные в спасении и защите – лишь бы все пуговицы были застегнуты и ритуалы соблюдены. Такая корыстно самоуверенная вера хуже неверия. Там хоть возможно исцеление, а тут вместо живой и проблематичной веры – искусственный материал.
Автор много говорит о смерти, и это прекрасно. Пожалуй, нет ничего страшнее для веры, чем перестать реагировать на смерть, не замечать ее. Такой верующий уже после двух бесед с проповедником или учителем вдруг узнает о перевоплощении, воскресении или бессмертии души и навсегда успокаивается. Уже и покойник в гробу, и могила вырыта. Кругом плач, а он высокомерно смотрит на плачущих и тупо произносит: «Смерти нет». Кто не прочувствовал до конца горе смерти, кого не страшит ее тайна, тот не способен поверить.
Автор не впервые касается темы смерти. Не так давно у него вышла очень хорошая книга «Этика неприятия смерти» (изд-во ВГУ, 2005). В работе, которую мы публикуем сейчас, продолжается развитие этой темы. Этика действительно не может смириться со смертью. Нравственна только та смерть, которая превосходит и попирает смерть. Но смерть не может остановить веру. Высшее проявление веры имеет место, когда человек и смерть готов принять без надежды на спасение, но не отрекается от Господа и верит Ему.
Только верующий человек по-настоящему «смертен», ибо он не просто умирает и не просто сознает свою смерть, но еще и видит в ней проявление какого-то скрытого и высшего смысла. Все остальные «бессмертны», хоть и умирают ежечасно. Животные и дети бессмертны, потому что не осознают своей смерти. Надеющиеся на воскресение тоже бессмертны, потому что собираются жить в другом мире. «Смертный» человек и в своей смерти видит истину, которая скрыта от него, но открыта Господу. Потому он и верующий. Верят не в спасение, а в искупление и исправление себя и мира.
Такое отношение к жизни, смерти и вере близко русскому человеку. Даже радуясь жизни, он всегда помнит о смерти. Перенося мучительные страдания, он не отрекается от жизни. Ничего не получая от Бога, он верит в благодать. В. Варава называет русский народ «доверчивым и бесхитростным», который в настоящее время «оболган и поруган». Враги впутали его, соблазнили легкой жизнью. «Погибает, народ мой, погибает!» – восклицает автор.
«Псалтырь русского философа» можно рассматривать как предупреждение русскому народу – не обольститься навязываемыми властями и раздуваемыми рекламой и шоу-бизнесом представлениями о молодости, здоровье, прибыли, телесных наслаждениях и материальном достатке как самыми главными составляющими человеческого счастья и не отвратиться от таких неизбежных и необходимых характеристик бытия как страдание, сомнение, боль, одиночество.
Русские люди не счастья ищут, а чего-то большего, но чего – не знают, а потому верят. Обычно считают, что от религиозной веры зависит характер и нравы того или иного народа. А я бы сказал так: «Каков человек, такова и вера». «Псалтырь русского философа» обнажает душу русского человека в его предстоянии Всевышнему. Помоги и Ты ему, Господи!
Владимир Петрович Фетисов,
доктор философских наук, профессор,
2006 г.
Псалом 1
Где же Бог, Господи, где же Бог!
Псалом 2
Скажи нам, Господи, зачем мы живем!
Скажи нам, Господи, зачем страдаем!
Почему не живем просто —
Как трава и ветер,
Как воздух и дым,
Как гладь речного покоя,
Как ровный полет птицы.
Почему страдаем и тоскуем,
Печалимся и томимся,
В сущности, не зная ничего,
В сущности, не зная для чего.
Ты всадил в нас волю к жизни,
Посеяв страх и тревогу,
Недоумение и печаль,
Сомнение и скорбь.
И вот —
Наше отчаяние беспредельно.
Наша боль безмерна,
Наша тоска бездонна.
Псалом 3
Где мы, Господи, где мы!
Как быстро проходят дни наши,
Как странно течет время;
Река времени, как река крови —
Потоки ее молчаливо несутся в холодную даль.
Небо над нами,
Земля под нами,
Бездна ужаса в начале,
Страх пустоты в конце.
А мир наш, где он!
Высоко парит птица дневная,
Глубоко живет красный червь смерти.
Как робко я смотрю на мир этот, Господи!
Как жадно я вглядываюсь в небо и землю!
Но где мы, Господи, где мы!
Теряемся мы, ибо затеряны,
Блуждаем мы, ибо потеряны.
Кто потерял нас, Господи, кто потерял!
Кто нас бросил в холодную бездну солнца!
Ведь потеряны мы и брошены.
И мир не знает, что он такое,
И птица не знает.
А река времени как река крови
Страшно течет в холодную даль тоски.
И не знает река, куда ей течь и зачем ей течь,
И красный червь смерти не знает, зачем он.
И человек не знает, Господи!
Ничего не знает человек, ничего.
Как же так, Господи,
Что человек ничего не знает!
Ты дал ему ум и глаза,
Дал и мир, чтобы видеть его,
Но ничего не знает человек,
Потому что не знает, куда течет
красная река времени,
И зачем красный червь смерти
вершит свою работу.
И мир, Господи, не знает, где он,
ибо не знает, кто он.
И есть ли, Господи, в мире хоть кто-то!
