У предлагаемой истории нет никакого философского или морального подтекста, только та незатейливая мысль, что даже «радклифианские» и «кафкианские» замки не могут соперничать по таинственности и мрачности с мегалитами советской техносферы. Странно, что ни одно из таких мест не увековечено в современных романах. Я могу это объяснить только нелюбопытством современных литераторов и, может быть, чувством вины, которое вызывали у них люди, продолжавшие в то время работать на умирающих предприятиях. Впрочем, индустриальных заповедников такого рода наверняка уже нет, – они остались там, в далеких 1990-х годах.

Перед тем как войти, я для приличия подвернул разорванный рукав демисезонной куртки. Дверь оглушительно хлопнула.

– Извините! – Я уперся в турникет. – Есть здесь кто-нибудь?

Не дождался ответа, ударил костяшками пальцев по фанерной перегородке.

Стеклышко в окошке вахтера задребезжало – противно и визгливо, как голос кляузника. Но голос действительно прозвучал.

– Что вам? – уже разборчивей переспросил вахтер, и стеклышко отъехало в сторону.

Из любопытства я попытался просунуть в окошко голову.

За перегородкой стоял седовласый мужчина в телогрейке канареечного цвета и омывающими движениями грел руки над самодельным калорифером. На запачканной бумаге поверх горизонтального стеллажа с прорезями для пропусков лежали куски черной пористой резины. Это были длинные мазкие ленты, похожие на обугленных угрей. Воняло старыми покрышками. Откуда-то сверху доносилось неясное бормотание радио, передавали не то сводку новостей, не то прогноз погоды.

– Это проходная Заврезтехизда?

Мой голос почему-то тоже звучал неприятно и незнакомо – трескуче и сипло.

– А? – Вахтер повернулся к окошку.

– Здесь находится проходная завода резинотехнических изделий? – стараясь скрыть раздражение, повторил я.

– А ты кто? – насторожился вахтер.

– Я к замдиректора Сукису Валентину Николаевичу.

– Может быть, Скулису?

Проснулась неуверенность, я вытянул из нагрудного кармана бумажку и сверился.

– Ой, извините, Скулису.

– Вам заказан пропуск?

– Да, должен быть! Не подскажете, где бюро пропусков?

– Снаружи, соседняя дверь направо.

Я вышел, натолкнулся на запертую дверь и, вернувшись, с порога объявил:

– Там закрыто!

– Конечно, закрыто! Они до двух работают. Кто будет работать за такие деньги? Может быть, ты?

– Почему я?

– Потому что если ты хочешь работать за гроши, тебе в отдел кадров, снаружи соседняя дверь налево. Но там тоже закрыто. Нужно с утра приходить.

– У меня договор о поставке конвейерных лент. Я договорился о встрече со Скулисом.

– Зачем тебе ленты? Смотри! – всплеснул руками старик. – У меня есть ремни клиновые, ремни вентиляторные, уплотнители для автомобилей, все по договорной цене! Вот эти резиновые коврики – пятьдесят рублей, резиновые сапоги – сто рублей!

– Да не нужны мне сапоги!

– И как же ты собираешься пройти туда без сапог? – усмехнулся вахтер и мотнул седой головой. – Туда, безумец, и без сапог?

– Позвонить хотя бы можно?

– Телефон в бюро пропусков.

– Ну, позвоните сами!

– Молодой человек, это ваша проблема! – Вахтер потянулся к облупленному телефонному аппарату и приподнял болтающуюся под трубкой пеструю косу проводов.

Телефон, очевидно, не работал.

– Хорошо, я буду ждать здесь, у турникета! – Я развернулся и замер перед доской объявлений.

– Да жди сколько угодно! Испугал! – пробурчал вахтер и захлопнул окошко.

Прошло полчаса. Мне показалось, что я проснулся в узком пространстве между дверью и турникетом. От обстоятельного бормотания радио из-за перегородки болела голова.

– Да выключите вы, наконец, это радио? – вдруг вспылил я. – Или включите погромче! Ни слова не понятно в этом бубнеже!

Окошко распахнулось.

– Не разрешается. Но ты прислушайся! Черти! Опять все топят в дерьме! – причитал вахтер, помешивая ложкой в кружке. – Чая хочешь?

– Нет, спасибо.

Дверь проходной хлопнула. Вошел скуластый мужчина средних лет в сером ратиновом пальто и выжидающе остановился:

– Молодой человек, разрешите пройти!

– Проходите, ради бога! Кто вам мешает? – отпрянул я.

– Добрый день!

– Добрый день! – поздоровался вахтер.

Провернулся турникет. Хлопнула задняя дверь.

– Что ж вы у него не спросили пропуск? – не выдержал я.

– Что ж, я не знаю Скулиса? А вот ты не знаешь! А еще говоришь, с договором пришел!

– Слушайте, вы пожалеете!

У меня получилось просунуть в окошко руку и ударить по стеллажу, но я тут же отдернул ее, стыдясь рваного рукава.

– Да ты не кипятись! А то сейчас милицию вызову.

– Как же! У вас телефон не работает! – съязвил я.

– А тревожная кнопка на что, олух?

– Я не олух!

Вахтер неторопливо залил кипятком пакетик чая.

– Послушай, – сказал он, и по интонации было заметно, что он смягчился. – Мне надо отойти в туалет, а он в соседнем корпусе. Веди себя тихо. Если кто подойдет, скажи, что я скоро буду. Потом я тебя пропущу. И ищи хоть Скулиса, хоть Сукиса.

– А если я, не дождавшись, пройду?

– Да проходи, ради бога. Только на выход, пожалуйста, с разрешением, подписанным комендантом и директором!

– Ладно, – согласился я и встал, гордо облокотившись на турникет.

Вахтер выбросил чайный пакетик в урну и, причмокивая, стал пить.

– Значит, никого не пускать, понял? – Старик освободил на столе место для пустой чашки и выдернул из розетки калорифер. – Пойдем, Монте-Кристо!

Из-за калорифера выполз огромный пятнистый кот и, громко чихая «Иф! Иф!», поплелся за хозяином.

– Эх, Россия, гнилосоломная страна! А ведь я был Паганини монтажа! – донеслось из коридора. Краем глаза я видел, как два силуэта – канареечный и пятнистый – исчезли за дверью.

Прошло, наверное, полчаса. Дважды в зарешеченном окне мелькнула рогатая тень троллейбуса. Наконец я не выдержал, перелез через турникет и вылетел во двор. В ноздри ударил запах краски и сырого камня – приторно-сладковатый, как трупное разложение кирпича и бетона.

Внутренний двор представлял собой ровную прямоугольную площадку, заполненную чавкающей грязью. Посреди площадки голуби доклевывали горбушку. Голые, черные от сажи тополя, склонившись над деревянным настилом, образовывали что-то вроде аллеи, ведущей от проходной к отдаленным корпусам. Метрах в тридцати настил причудливо заворачивал, огибая наполовину затонувшую в грязи автоцистерну.

Осторожно ступая по раскисшей от влаги, продавливающейся древесине, я направился к самому крупному строению. Откровенно говоря, я был настолько заворожен этим строением, что несколько раз обошел корпус кругом. В нем не было входа – только окна, заложенные кирпичом, и металлические ступени цвета жженой умбры, ведущие к двери на втором этаже.

Под лестницей невыносимо пахло мочой. Превозмогая отвращение, я стал взбираться.

Площадка, на которой я оказался, дрожала, как корзина воздушного шара. Поскользнувшись, я вцепился в перила, но тут же отдернул руки: прутья текли ржавчиной, как бурое мороженое. На зарешеченной двери болтался замок. Тщательно вытерев руки носовым платком, я стал спускаться.

Не доходя до следующего строения, деревянный настил резко сворачивал к группе индустриальных мегалитов. Я покорно свернул и вскоре вышел к деревянному мосту. Под мостом протекал мелкий ручей, рассекающий территорию завода на две части. Вдали, у забора, горела резина, и вверх к суконному небу поднимался черный гриб, похожий на мантию духа огня.