Они приблизились к открытым Вратам и вошли в огромное здание, где потолок был так высок, что звезды, изображенные на нем, казались настоящими, а сам потолок – небом, но без солнца, которое появлялось тут по своему желанию, а не по закону. Амедей остался снаружи, а Наврунг в сопровождении Гьянга ступил внутрь.
Здание было огромным – даже для строителей-великанов: под шестьсот локтей высотой. Оно было как небо. Колонны вдоль стен поднимались вверх, и казалось, что вверху они изгибались, – так велика была их высота. Было очень светло, но почти не было окон, и потому было непонятно, каким образом свет появляется внутри. Казалось, что здесь сам воздух является источником освещения. Длина здания – в два раза больше высоты, так что, когда вошли в него, противоположный конец здания был едва виден. Атмосфера волшебства внутри здания была еще более ощутимой, сконцентрированной, но смысл голосов теперь был иной: как если бы все воины, все маги, все мудрейшие правители Земли и Небес ответствовали перед неизменным и непостижимым Законом, который не есть Закон, но всемирная вечная Правда, и, повинуясь ему с радостью и благоговением, оставляли бы здесь часть себя.
Казалось, мудрость и достоинство всех этих людей сейчас ощущал Наврунг, – он как бы ступал сквозь строй гораздо более достойных, чем он, и был хоть и меньшим, но братом им, и это чувство наполняло его гордостью за свой род и благодарностью Гьянгу. Преодолев три четверти пути, они подошли к некоему подобию алтаря, Гьянг остановился, но Наврунг продолжал идти, пока какая-то сила не приковала его ноги к земле. Обернувшись, он увидел улыбку Гьянга, и тут же поднявшаяся было тревога покинула его. Повернувшись обратно, он обомлел: появившись просто из ниоткуда, перед ним предстал тот самый старец с удивительными глазами, которого он видел вчера. По обычаю предков, атлант приветствовал старца самым уважительным поклоном, – стоя на одном колене и упираясь рукой в пол, склонив голову; так он стоял, пока рука старца не коснулась его темени. В этот миг Наврунг осознал смысл своей жизни: он понял, для чего родился, как жил и к чему идет сейчас его бесстрашная душа, и одна лишь радость осталась в душе. Как будто бы крылья выросли за спиной, он поднял голову и произнес:
– Я знаю, зачем явился в этот дом, и я готов принять свой жребий.
Старец медленно кивнул и превратился в звездный туман, сквозь который Наврунг увидел вход в подземелье. Он встал и пошел, как и подобает воину, идущему на самый важный бой своей жизни, – с радостью в сердце и достоинством во всей фигуре. Глядя ему в спину, Гьянг с удивительным спокойствием понял, что все у него получится.
ИСПЫТАНИЯ НАВРУНГА
Когда старец коснулся темени, Наврунг со всею силою ощутил, что за бой ждет его. В результате он должен или победить, или пасть. Третьего не дано. Нельзя выйти побежденным из «подземелья суровых испытаний». Египтяне говорили, что самый главный враг человека сидит в нем самом и одолеть его – означает одержать самую главную победу в свой жизни.
В подземелье Сынов Света этот внутренний враг выявлялся для Битвы, и если воин не готов был к встрече, то погибал. Но что есть этот враг? Это и предстояло выяснить храбрецу, спускающемуся в подземелье за испытанием.
Спрыгивая с огромных ступеней, оставленных здесь еще лемурийцами, Наврунг не забывал рассматривать стены. Свет струился мягким потоком откуда-то сверху, и стены были хорошо освещены. На них обнаженные мускулистые воины сражались с огромными чудовищами, превышающими в размерах воинов в разы, а прекрасные девы с крыльями и музыкальными инструментами парили над ними, вдохновляя воинов на победу. Чудовища извергали языки пламени, их рога были в половину туловища, а хвосты оканчивались заостренными наконечниками, которыми чудовища нещадно калечили истекающих кровью храбрецов. Девы пели, воины сражались, чудовища убивали их одного за другим, а Наврунг гадал…
Воину не дано познать страх, – иначе он не воин. Воину не дано познать поражение, – он сражается до последнего вздоха. Но перед сражением надо узнать врага. А что за враг ждал его впереди? Чем ниже спускался Наврунг в царство подземных богов, тем меньше света достигало стен, но объемные барельефы, казалось, подсвечивались изнутри, отчего картины как бы оживали и старались предупредить его о чем-то очень важном. Вот только о чем? Что нужно знать, чтобы победить, а не пасть?
Храбрые юноши поражали драконов с копьевидными хвостами, быков с огромными рогами и чудовищными копытами, девы пели, но теперь уже картины не просто как бы оживали, – появилось нечто такое, что делало эти картины действительно живыми. Что-то неуловимое… Но что? Он понял – музыка. Она стала исходить от стен мягким фоном. Она завораживала, возвещая бой, и была столь вдохновенна, что Наврунг невольно почувствовал себя одним из этих храбрых атлетов, короткими мечами пытавшихся изрубить на мелкие куски демонов, значительно превышающих их в размерах.
Волна удали и жажды боя стала подниматься в его груди, а мелодия становилась все громче и призывнее. Он стал уже различать отдельные голоса, и струны музыкальных инструментов стали звучать столь отчетливо, что сомнений не было: он становился участником этих сражений, а великолепные девы действительно ободряли его перед встречей с Неизведанным.
В определенный момент Наврунг понял, что ему уже не важно, что будет впереди, – он был полностью настроен к бою с любым чудовищем; и сила, грандиозная сила, в пружину сжавшаяся в нем, готова была распрямиться в любой момент. По зову боя выстрелить ею как метательным снарядом! Не было ни суеты, ни ослепления – спокойствие бури и сила выпущенной стрелы. И как только это состояние было достигнуто им, вдруг появился туман. Белый, как молоко, и плотный, как вода, он сковал движения и, казалось, попытался проникнуть внутрь. Наврунг понимал, что враг будет силен и хитер, но… как сражаться с туманом?
Тугая белесая масса окутывала, как полотно для пеленания умерших воинов, и сила движений неуклонно гасла в этом испытании. Спеленатый, но с ясной головой, он стал замечать, что тени мелькают вокруг. Они показались ему частями тел огромных и свирепых чудовищ, которые искали его в этом тумане; искали, но пока не могли найти. Было ясно, что найдут, и тогда мало не покажется. Но что делать? Бежать было бы благоразумнее всего, но отсюда нет иного пути, кроме пути победителя. Песни дев прекратились, как только туман накатил тугой массой; казалось, он такой плотный, что звуки не проходят сквозь него.
Наврунг сел на корточки, сгруппировался и, готовый выстрелить мышцами в прыжке, чтобы пронзить эту тугую массу, стал ожидать. Но тут огромная тень наступила на него, и показалось, что туман стал серым, почти черным – так огромна была тень. Но кто это? Враг? Нет, УЖАС – огромный, вселенский ужас сковал его члены, повалил его на землю и парализовал волю. Даже сил встать и бежать не было: ужас заточил душу в темницу, а руки сковал самыми крепкими путами – оковами страха, так что от низа живота до горла стало холодно и жутко, холодный пот заструился между лопаток и по лицу. И тут до Наврунга как-то особенно ясно дошло, что враг не животное и не человек. Враг – это ужас, живущий в нем самом и теперь вырвавшийся на свободу.
Воин лежал на земле. Гьянг смотрел на него открытым духовным зрением и, прозревая в мучительность и беспомощность состояния своего подопечного, ничем не мог ему помочь. Но Гьянг был опытным наставником и потому он просто ждал. Ужас не бывает вечным. Как и всякая волна. Он накатывает лишь для того, чтобы откатить обратно.
Первая волна ужаса, захлестнувшая Наврунга, смела с него всю бодрость и уверенность. И вот он лежал, – раздавленный этой колоссальной плитой отчаяния и страха, не в силах пошевелить ни рукой, ни ногой. И когда подумалось, что ужас отнимает, казалось, саму жизнь, Наврунг в своей душе сделал последнее усилие. И как две стены пламени в лесу, сталкиваясь, тушат друг друга, так и отчаяние атланта и ужас его души, встретившись, на мгновение потушили друг друга. Ясность и бодрость показались воину как свет в окошке, и он, как утопающий, хватающийся за соломинку, стал с надеждой на спасение смотреть на них. Это было подобно полностью замерзшему в зимней степи человеку, увидевшему вдалеке огонек – огонек надежды, загорающийся в душе.
