— Увы, — я глубоко вздохнул и начал спускаться по лестнице, борясь с желанием выхватить волшебную палочку. — Скорее, наоборот...
На полпути я встал как вкопанный. Реддл, как и в прошлый раз, сидел в кресле у потухшего камина, закинув ногу на ногу. На колене перед ним лежала книга, и на нее капала кровь. С порезов на лице, на шее, на руках... Кровь промочила воротник его рубашки, в которой был он в лавке; в ней были его пальцы и рукава, будто Том пробовал ее стереть; пятна темнели на обивке кресла, на полу, подлокотниках...
— Эпискеи, — донеслось до меня. — Репаро, — Реддл, теперь целый и невредимый, лучился улыбкой. — Маленькое шоу, мистер Ингард. Чтоб показать, каким вы меня оставили в «Горбин и Берк». Что же вы стоите? Можете пройти, сесть и выпить чаю.
Он что-то шепнул, и в камине вспыхнул огонь. Том перевел взгляд на меня.
— Не бойтесь, в отличие от вас я не прикажу пламени броситься на гостя.
Я занял предложенное место, а Том тем временем поднялся и отошел к огню, скрестив руки на груди. Ко мне подплыла чашка чая на белоснежном блюдце без рисунка.
— И все же, — он коротко взглянул на меня и снова отвернулся. — Не могу понять мотивов. Вы верите, что я убийца, нападаете на меня, сбегаете и вдруг являетесь ко мне домой. Убийца может вас убить, мистер Ингард.
— О, Том, — я рассмеялся. — Во-первых, не убийца — вы. Но вы... Вы не убьете меня. Для начала вам надо выяснить, о чем и кому я рассказал в Хогвартсе. Вы не верите, что мне известно что-то важное, но все равно тревожитесь. Ведь вы не знаете, что известно остальным. А несколько неважных фрагментов порой могут составить грандиозную картину. А во-вторых, все мои воспоминания: наши встречи, ваши реплики и фальшивые улыбки, непостоянные записи Горбина, бедняжка Похлеба — это все теперь хранится в Хогвартсе, — я сделал паузу в самоубийственной речи, переживая едва ли не физическое наслаждение от напряженного состояния Реддла. Он не оборачивался. — Дамблдор настаивал на том, чтоб я отправил их в Омут памяти, показал ему или другим профессорам, но я запечатал флакончик, Том. Своим заклинанием. Пока оно работает, никто их не увидит. Не сложит грандиозное полотно. Но вам известно, что происходит с чарами, когда их автор погибает.
Огонь горел бесшумно — такой же неестественный, как и волшебник, сотворивший его. Реддл, высокий, тонкий в обрамлении света, все не двигался. Затем заложил руки за спину, распрямил плечи, но обернувшись, опять ссутулился.
— И что — что вы намерены делать, мистер Ингард? — торопливый, едва ли не смущенный, ребяческий взгляд скользнул мимо меня и вернулся к огню.
— Поймать тебя, Том. И упечь в Азкабан за все, что ты совершил. Может, навещать иногда, чтоб видеть, как стремительно и вместе с тем медленно уходит из тебя жизнь. Я мог бы сделать карьеру фотографа в «Пророке». Вот у Тома Реддла начали выпадать волосы, и он не улыбается; вот у него нет зубов и лицо его похоже на череп; а вот он уже не поднимается с деревяшки, которая заменяет кровать... У тебя не будет там палочки, Том, и ты не сможешь все поправить словом «эпискеи». Да и не захочешь. Дементоры быстро присвоят твою жажду жизни, твои радости и счастливые воспоминания, — я делал все, чтоб ослабить его перед предстоящей сценой, и, похоже, мне удавалось. Реддл обернулся. Он был уже не так спокоен.
— И почему я должен верить вам? Ни у вас, ни у профессоров не может быть доказательств, потому что я не убивал никого, — тщательно скрытое раздражение все же проскользнуло в торопливой интонации. — Может, и про флакон с воспоминанием вы солгали.
Я догадался, что именно это и волновало его больше всего. Отставив чашку на стол, чтоб звон не выдавал моих дрожащих рук, я опустил ладони на колени.
— Мне говорили, что Хогвартс стал вам ближе, чем дом, — я улыбнулся, а затем нерешительно указал на свой висок. — Хотите увидеть его снова?
Разительная перемена произошла в нем. На лице Тома отразилось мучительное недоверие, словно ему только что сообщили о неожиданной смерти близкого. Меж бровей появилась складка, будто он сосредоточенно искал подвох в моих словах. Медленно, не сводя с меня взгляда, он вернулся в свое кресло. Я успел заметить лишь, как Реддл чуть потянулся вперед и...
Я едва удержался от окклюменции. Ощущение было таким, словно под кожей зазмеилась холодная вода. К тому же, как и предсказывал Дамблдор, Реддл сразу же попробовал присвоить все, начиная с моих детских лет. Стараясь не терять самообладания, я удержал его там, где и полагалось ему быть — в трех последних днях, начавшихся с Выручай-комнаты.
Устроенный мной переполох, коридоры Хогвартса, новые ученики, мои обвинения и догадки, возражения Диппета, просьбы показать воспоминания и, наконец, предложенная Дамблдором гарантия моего спасения — все это вдруг оказалось перед Реддлом. Даже слова о том, что я должен допустить легилименцию, если хочу остаться в живых.
Он бросил меня также внезапно, как и начал сеанс. Сидел и смотрел на меня пустым, немигающим взглядом. Я чувствовал озноб. Провел ладонью по лбу и понял, что взмок от холодного пота.
— Фрагментарная окклюменция. Похоже, вас учил сам Николас Уоллден, — в его руках мелькнула книга, которую он полчаса назад заливал кровью. Показал чистую теперь обложку — «Мастер окклюменции», учебник Уоллдена для курсантов Отдела обеспечения магического правопорядка. — Такого уровня я еще не встречал. Вам посчастливилось попасть в число тех, с кем Уоллден занимался лично?
Достав платок, я промокнул лицо и тщательно вытер губы. Во рту остался привкус застоявшейся воды, и я с трудом боролся с тошнотой. Я мысленно поклялся себе, что это был первый и последний раз, когда я добровольно поддался легилименции.
— Благодарю за похвалу, — теперь я вытирал руки. — Имел честь взять несколько уроков.
— Видимо, вы были талантливым учеником, если за «несколько уроков» научились делить и блокировать не просто фрагменты, но отдельные фразы.
— А, — я понял его намек. — Профессор Диппет спросил меня о семье. Ничего важного, но слишком личное, чтоб выставлять напоказ.
— О да, личное вы защищали, не жалея сил, — он кивнул, имея в виду, должно быть, мой потрепанный вид.
— Как и вы. Такая спешка... — при этих словах глаза Реддла сузились. — Не хотели, чтоб я заметил, что привлекло ваше внимание, и какие чувства вызвало? Увы, Том, я заметил. Не тратьте время, изображая, что вас интересует что-нибудь еще, кроме объявлений о диадеме, которые висели во всех коридорах. Да, в Хогвартс тоже попадают слухи. Тот счастливчик, что найдет ее, будет освобожден от экзаменов. Так что у вас появилось множество талантливых конкурентов. Но в отличие от них только вы располагаете козырем, который позволит вам опережать их в поисках на несколько шагов, — я поднял руки и встал из кресла.
— Вы собираетесь предать Министерство?
— Я собираюсь отправить вас в камеру Азкабана. А успешное расследование может иметь лишь одну главную цель. Остальное становится средством.
— Даже если я получу диадему? — Том поднялся из кресла с таким заинтересованным видом, словно я пообещал ему пост Министра.
— Даже если вы разобьете ее и по кусочку продадите Грин-де-Вальду. Хотя нет, Министерство сажает за это в Азкабан.
Моя миссия была успешно окончена, и я направился к выходу.
— Как Уоллдена? — тихо спросил Реддл. — Он, правда, продал Грин-де-Вальду свою память?
Мне показалось, что на меня свалился весь холод Азкабана. Пауза тянулась бесконечно долго. Повезло мне лишь в одном — Реддл не видел моего лица.
— Если вы жаждете рассказов об интригах в Министерстве, найдите себе более осведомленного собеседника. Или менее способного к окклюменции.
— Мистер Ингард... — позвал Том, когда я шел к лестнице. — Возьмите книгу.
— Благодарю, — я усмехнулся и, не обернувшись, поднял руку, — но у меня такая есть.
— Та, что подписана Уоллденом «Моему лучшему ученику»?
На этот раз вопрос буквально пригвоздил меня к месту. Все ледяные ручейки под кожей промчались к сердцу и сковали его. Я обернулся с чувством, будто Реддлу удалось больше, чем одолеть приемы окклюменции. Парень выглядел самодовольно, но это не уменьшало ужаса.
