- Петти, не кричи, - пытается воззвать он. – Петти. Петунья!

Гаркнуть у него выходит довольно громко, девушки вздрагивают обе. Он всовывает Лили в ладонь стакан, в нём на четверть воды и резковато пахнущее успокоительное. Второй стакан он предлагает Петунье, та выпивает автоматически, как-то разом остолбенев.

- Вот так, милая, а теперь присядь, - уговаривает её Вернон, усаживая на диван, гладит по плечу, и какое-то время все молчат, но потом Петунья заводится по новой.

- Ты никогда ничего не делала для мамы… - укоряет она сквозь выступающие слёзы. – Тебе всегда было наплевать… Дома только летом, и то – с утра до ночи вечно шаталась где-то с этим Снейпом… Думаешь, письма писать раз в неделю – этого достаточно?.. Один раз в жизни я прошу тебя – помоги ей. Но ты и сейчас…

Лили хочется осесть на месте и разреветься в голос, Вернон, похоже, чувствует момент.

- Лили, иди наверх. Хватит с вас обеих на сегодня.

Та кивает и очень старается поскорее дойти до спальни и запереться, но Вернон догоняет её у лестницы.

- Лили, послушай… Может, ты действительно могла бы что-то сделать… Петти не имеет в виду ничего плохого – если ты не делаешь потому, что злишься…

Лили задыхается. Накрывает так, что раскалываются на своих местах тарелки в мамином буфете. Наплевать на то, что Петунья якобы не хочет её задеть – накрывает не от обиды, а от непроходимой, неописуемой магловской тупости.

- Это и моя мать, Вернон! Если бы я могла что-то сделать, я сделала бы немедленно!

Лили бросается прочь из дома, оставляя Вернона жевать усы и бормотать вслед хорошо различимое: «Сумасшедшая».

На улице свежо, брызгают под ногами лужи, вечереет. Прочь, прочь, прочь, из дома, с родной улицы, из собственной жизни – потому что остро нельзя жить вот так, теряя самых-самых близких…

К дому Северуса ноги несут её сами, этому нет внятных объяснений, в конце концов, это просто опасно… кто знает, сколько зла затаил на неё Северус. А если он сейчас обездвижит её и вызовет своих товарищей, чтобы развеять скуку этой ночью?

Но эти мысли кажутся гротескными, поверить в подобное всерьёз сейчас невозможно, и Лили отстранённо наблюдает за собой, вступающей на старую мостовую, а потом глядящей в завешенные окна. Затхлый запах грязной реки отдаётся сырым привкусом, и Лили думает – а может, и хорошо было бы, попади она сейчас в руки Пожирателям. Физическая боль вытеснила бы эту кошмарную, жилы тянущую муку, а потом ей дали бы умереть…

Лили стоит на крыльце минуту, другую, не решаясь всё-таки постучать или уйти. Может, Северуса нет дома. Может, он вообще переехал. И потом, даже если он не собирается убить её в собственной гостиной, с чего она взяла, что ему будет приятно её общество?.. Дверь вдруг приоткрывается, совсем чуть-чуть, так, чтобы можно было увидеть бесстрастного бледного Северуса, задрапированного чёрным. Он смотрит молча, без вопросов или приглашений войти, но сам факт, что он открыл двери, достаточно красноречив, чтобы шагнуть на порог.

Лили закрывает за собой дверь и застывает в неловкости – кто они друг другу? Что сейчас происходит? Кажется, Северус не собирается нападать, складывает руки на груди, запахивая мантию – непривычный жест; Лили поднимает глаза от его скрещенных рук к лицу и замечает чужую, неправильную жёсткость знакомых черт. Взгляд у него почти равнодушный, и Лили теряется. Зачем она пришла? Зачем он её впустил?

- Мамы не стало… - бормочет Лили, как будто оправдываясь.

На мгновение в его лице что-то меняется.

- Это не мы.

- Я знаю… - это просто автокатастрофа, абсолютно ничего сверхъестественного, - я не поэтому пришла. Не для того, чтобы тебе что-то предъявлять. Просто мы с Туньей поссорились, и я… - она неконтролируемо улыбается, это смешно, как будто ей снова двенадцать, поругалась с сестрой и убежала к другу, только друг больше не друг, и сестра… как будто и не…

Смех и слёзы, её трясёт, и страшно от самой себя, чудовищно, это всё слишком чудовищно, это не вмещается в сознание…

Северус ещё секунду смотрит ровно, а потом подходит и всё-таки обнимает, и это объятие растерзывает Лили окончательно – потому что он держит бережно и нежно, совсем как раньше, и это невозможная правда среди безразличных взглядов и сложенных на груди рук.

Он не дожидается, пока она успокоится – быстро, невесомо трогает губами её лоб и отстраняется, чтобы взмахнуть палочкой и призвать тёмную бутыль с вином и пару бокалов.

- Тебе лучше выпить, - сухо поясняет он.

Лили не спорит, хотя Вернон совсем недавно напоил её какими-то каплями; она падает на жёсткий неровный диван и вытирает лицо, стараясь прийти в себя. Северус откупоривает бутылку, кислый запах вина ударяет в нос резко и тошнотворно, Лили бросается в ванную, очень надеясь не перепутать двери с непривычки.

Возвращается она нескоро, хорошенько умывшись холодной мутной водой. Взгляд у Северуса цепкий, неласковый, он быстро оглядывает бледную Лили и чуть прищуривается.

- Наверное, нервное.., - бормочет Лили, снова садясь на диван, Северус молча взмахивает палочкой, накладывая чары обследования.

- Диагноз? – уточняет Лили, всё-таки добираясь до бокала с вином.

- Беременность, ранние сроки, - отстранённо сообщает Северус. – И сильное нервное потрясение.

Лили глотает вино залпом, стараясь не вдаваться в запах и вкус.

- Поздравляю.

Лили хмыкает и запускает пальцы в волосы.

- Смотрю, ты безумно рада, - ровно замечает Северус, снова складывая руки на груди.

Лили не отвечает.

Господи Боже, у них с Джимом будет ребёнок…

Таким вещам не радоваться вроде бы нельзя, но прямо сейчас она не ощущает вообще ничего, кроме желания спрятаться немедленно в самый дальний и тёмный угол. Хватит, хватит с неё сегодня новостей, переворачивающих привычный мир с ног на голову.

Больше Северус не заговаривает, Лили тоже не в состоянии поддерживать беседу, они соприкасаются плечами и иногда переглядываются, но долго выдержать взгляд не получается ни у неё, ни у него.

Хочется, чтобы время замерло, и можно было так сидеть, пока не получится всё осознать. Мамину смерть, внезапную беременность, чужого мужчину рядом, который переводит взгляд знакомых до ресницы чёрных глаз на её губы – всего единожды, но Лили замечает.

В какой-то момент Северус поднимается:

- Иди за мной.

Лили хорошо помнит потайной ход и лабораторию. Они варили у Северуса редко, но исключительно интересные составы; миссис Снейп смотрела на гостью неодобрительно, но молча, в двенадцать и в пять заходила к ним, чтобы со стуком уронить на разделочный стол разномастные тарелки с бутербродами.

Северус достаёт из шкафа с ингредиентами узловатый длинный корень имбиря, вручает Лили без слов: и так обоим известно, что имбирь – основа зелья против тошноты. Вытащив чистый пергамент, Северус открывает чернильницу. Лили не выдерживает и ныряет ему под свободную руку, сама придерживает лист; Северус притягивает рыжую голову к своему плечу, не отвлекаясь от написания рецепта.

Лили закрывает глаза, уходя с головой в ощущение его тепла, его прикосновения, и шепчет:

- Всё должно быть не так. Всё.

Северус ничего не успевает спросить – где-то в глубине дома гудит камин. Отстранившись, Лили заглядывает Северусу в глаза.

- Уходи, - говорит тот с непроницаемым лицом, глядя совсем близко, и отдаёт ей рецепт. – Это Люциус. Трансгрессируй немедленно.

Лили сжимает веки и исчезает из лаборатории.

Дома Петунья всё ещё плачет – уже в спальне, слышны приглушённые утешения Вернона. Он очень устал, но старается этого не показывать – тон у него ласковый, раздражения в нём только самая чуточка. Лили долго стоит, опершись спиной на дверь своей комнаты, и смотрит сквозь строчки усовершенствованного рецепта зелья от тошноты. Узкие буквы, тесно и аккуратно составленные в слова… слишком знакомый почерк, и не ей одной – лучше убрать рецепт куда подальше…