Умер он рано – в 50 лет – от рака лёгких. С 10 детских военных лет курил. Так спасались от голода, сигареты притупляли желание есть. У него был варикоз, и он сам оперировал себе вены под местным наркозом. Для этого нужно иметь определённый волевой характер. Когда учился в Военно-медицинской академии, долго жил у бабули Лизы.
Лемболово. Слева направо: дядя Веня, Ольга, дед Вася, Лариса Северинко, баба Лиза. В окне: Дима, Ирина, Алёша, папа с маленьким Митей. 1978 г.
На похороны Вениамина в 1981–м году пришёл весь Таллин – его многочисленные пациенты и коллеги. Первая жена Вени – Тося – тоже врач, их сын – Вадик – мой брат, сначала учился в Первом меде на лечебном, за двойки был переведён на стоматологический. Я шутила, значит, все стоматологи – двоечники. Вторая жена Вени – Ольга – врач-ЛОР, а его приёмная дочь Ирина – кардиохирург. Помню, мы с Вовой после свадьбы были у них в гостях в Таллине, и Ольга, которая совсем не умела готовить, решила побаловать нас котлетками. Веня страшно ругался, увидев, что котлеты в середине красного цвета, совершенно сырые. На следующий день к ним пришли коллеги, а Ольга была простужена. Одна из гостий, молодая красивая жена Вениного престарелого друга-хирурга, заметила нездоровье хозяйки. Развернулась, оделась и ушла. Я первый раз увидела поступок человека, не обращающего внимание на мнение окружающих.
Вспоминаю свою дорогую бабулю, Елизавету Алексеевну Ефимову-Разину – мать моего отца. Когда я родила Митю, а потом Машу, она приходила ко мне в роддома навестить и приносила передачи. Каждый раз скрупулёзно перечисляла, что положила в пакетик. Например: – яйца – 1 шт.; – творог – 1 пачка; – печенье – 1 пачка; – яблоко – 2 штуки и т.д. Это меня трогало до слёз.
Сидят: Алексей Ефимов, отец Лизы, Степан Разин, мой прадед, у него на руках – Толя Разин, мой отец. Евдокия, мачеха бабы Лизы, у неё на руках – Веня Разин, мой дядя. Фёдор Разин, брат Василия, у него на руках – Тамара Разина, моя тётя. Последний Андрей Разин, брат Василия, на руках – Зоя Разина, моя тётя.
Стоят (слева направо): Николай, Василий, Елизавета, Екатерина, Мария, муж Марии
Бабуля прожила трудную жизнь, и всё ей доставалось непросто, даже еда. Она тщательно всё учитывала, из самых простых продуктов могла приготовить великолепный обед. Особенно ей удавались котлеты и сладкий пирог с варёной сгущёнкой, а также всевозможные супы. Во время войны она спасла детей – увезла их на Урал в деревню Ялово. Там у неё родился третий сын Валерий, но он почти сразу умер. От тяжёлой работы он родился преждевременно – шестимесячным, и она слышала, как он плакал, но помочь ничем не могла – в деревне не было врача, его никто не спасал. Всю тяжёлую мужскую работу выполняли женщины, бабушка всё время таскала тяжести, и после войны её оперировали по поводу выпадения матки.
Помню, как на даче я по утрам делала интенсивную зарядку. Бабушка подходила ко мне с лопатой и говорила: «Ирина, чем просто так махать руками, держи и иди вскопай грядку!»
Дед Вася работал слесарем на Балтийском заводе, был очень квалифицированным рабочим и часто был в команде профессионалов, испытывавших новые корабли в Мурманске.
Балтийский завод основан в 1856 году.
Война. Блокада
Когда началась война, папе было 10 лет, его сестре Тамаре – 5. Толя был в лагере под Ленинградом. Бабушка срочно поехала за ним, не дожидаясь приезда сына в город. Уже объявили начало войны. Три километра от станции бежала, не разбирая дороги, плакала. На семейном совете решали, ехать ли в эвакуацию или оставаться в городе. Родители Лизы (также как и родители Васи) решили остаться, главным аргументом было то, что война вот-вот кончится. Мария (сестра Лизы) с дочкой Ниной тоже осталась. Дед Вася работал на Балтийском заводе, был очень хорошим слесарем. Его забрали в рабочее ополчение. Лиза и её сестра Катя решили ехать на Урал. Своим непростым решением они спасли детям жизнь. Лиза с Толей и Тамарой работали в колхозе. Папа даже зарабатывал трудодни. У них была коза Ирка, кормилица. Деревня была в Пермском крае и называлась Елово. Бабушка много и тяжело работала. Приходилось таскать мешки с картофелем и овощами. Катя с сыном Веней, будущим военным хирургом, и дочерью Зоей были тоже на Урале, но в другом районе. Жизнь в эвакуации была очень непростой, но все остались живы. А сестра Кати и Лизы – Маша с дочкой Ниной остались в Ленинграде. Маша работала на заводе, хлеб отдавала дочке. Была зима, морозы стояли сильные. Спали они вместе, прижавшись друг к другу. И однажды утром Маша не проснулась. Девятилетняя Нина, увидев рядом неподвижную мать, долго тормошила её. А когда наконец поняла, что она мертва – оцепенела. От сильнейшего стресса у неё начался нейродерматит. Нина вся покрылась сухой тёмной похожей на пергамент кожей. От этой болезни она уже никогда не смогла вылечиться. У Нины было больное сердце, она не смогла устроить свою личную жизнь, ни мужа, ни детей. В конце жизни у неё был спутник Володя, но недолго, так как рано умер. Отец её погиб на войне. Мои прадедушки и прабабущки тоже погибли в блокаду и похоронены на Волковском кладбище в братской могиле. Когда умерла баба Лиза (ей было 86 лет), мы разбирали вещи в её комнате и нашли огромный мешок с сухарями, который она хранила на "чёрный день".
Хочется плакать. Однажды в гостях зашёл разговор о блокаде. Молодые люди высказали предположение, что не надо было держать оборону города, голодать, умирать. Лучше было сдать город, и все остались бы живы. Страшно было слушать. Знаем всю правду о блокаде, о складах продуктов, о сытых и довольных, о каннибализме, о бесчеловечности людей, но перечеркнуть и обесценить уже произошедшее невозможно. Ещё живы дети блокады, и некоторых я знаю. Люди, которые говорили о сдаче города, – не Ленинградцы. Они не гладили в детстве сфинксов по спинке, не бродили по залам Эрмитажа, не мерили ладошками стопы Атлантов на Миллионной улице, не смотрели на город с Исаакия, не катались на роликах вокруг Александрийского столпа. Не кормили уток в Таврическом саду.
Дневник Ирины Разиной
«Чукчу спрашивают: «А Вы Толстого читали?»
– «Нет.» «А Чехова?» – «Нет.»
-«Что, и Достоевского не читали?»
– «Нет, не читал. Чукча – не читатель, чукча – писатель.»
Август 1972
Здравствуй, новый дневник, прощай старый… Мне немного жаль тебя, старичок, ты был очень хорошим умным, добрым. Ты выносил всё, что бы я ни написала тебе, ты всё прощал. И погиб ты при очень трагических обстоятельствах. Сегодня мы прилетели с Кавказа, и вот я сижу на балконе нашей Фаты Морганы в Борисовой Гриве и вспоминаю, как всё было.
Мы ездили на Чегет, было здорово: горы, водопады, солнце, всадники-кабардинцы и Чегет. Красивая река, бурная и почти белая. Папа пошёл фотографировать, и я, как всегда, увязалась за ним. Мы стояли над обрывом и любовались рекой и волнами, бушующими между двух огромных скал. Дневник был у меня в руках – я всегда таскала его с собой – в школу в портфеле, на прогулку в сумочке, а иногда просто засовывала за ремень брюк. Вообще он был всегда со мной – это очень удобно: появилась хорошая мысль – записываешь, услышала удачный анекдот, умную шутку – опять записываешь. Вот мы стоим и смотрим, и вдруг папа говорит, что отсюда, наверное, плохо получится и надо немного спуститься, а внизу – обрыв. Папа полез вниз, я за ним. Тут он оступился и чуть не слетел вниз. Я испугалась, потеряла равновесие и выпустила из рук тетрадку в голубой кожаной обложке. Мне было очень жалко её. «Его унесли воды Чегета», – смеялась потом Наталья. Она не признаёт таких сентиментальностей, как дневники и прочее.