Уитни танцевала четвертый танец с Полом Севарином, и тут Клейтон понял: Уитни ждет, чтобы он подошел к ней. Господи, как же он глуп! Она сделала первый шаг к примирению в церкви и, естественно, ожидала, что он сделает следующий.

Как только смолкли последние аккорды, Клейтон направился к Уитни.

– Рад снова видеть вас, Севарин, – вежливо солгал он и решительно взял Уитни под руку. – Кажется, следующий танец был обещан мне, – добавил он, сжимая ее длинные пальцы и увлекая в центр залы.

Хотя девушка ничего не возразила, Клейтон, однако, был немного удивлен вежливой, но равнодушной улыбкой, с которой она положила ему на плечо руку, как только раздались первые такты вальса.

Она казалась еще стройнее, чем раньше, и Клейтон властно привлек ее к себе, словно стараясь защитить. Это из-за него она так похудела!

– Вам весело? – спросил он новым, незнакомым голосом, в котором слышались нежность и сознание собственной вины.

Уитни жизнерадостно кивнула, не доверяя своему голосу и боясь, что расплачется, если попытается ответить. С момента появления Клейтона она остро сознавала его присутствие и, казалось, медленно задыхалась, словно невидимая огромная рука неумолимо выдавливала воздух из легких. Он похитил ее невинность, а потом хладнокровно разорвал помолвку, спокойно предложил ей выйти замуж за Пола и швырнул в лицо деньги! И при всем этом она едва удерживалась, чтобы не упасть к его ногам и умолять объяснить почему и упрашивать вернуться. Только одно вынуждало ее молчать – гордость, гневная, возмущенная, упрямая, оскорбленная гордость. Ее лицо болело от усилий сохранить будто приклеенную на нем улыбку, но она будет продолжать улыбаться, пока Клейтон не покинет этот дом. Ну а потом просто умрет.

Впервые за все их знакомство Клейтон не знал, что сказать. Он чувствовал себя словно во сне и боялся заговорить, чтобы не сказать что-то невпопад и не нарушить хрупкое очарование. Клейтон хотел сначала попросить прощения за все, что сделал с ней, но преступление было так велико, что простое извинение казалось жалким и неубедительным. По правде говоря, он умирал от желания попросить ее завтра же выйти за него замуж. Однако он уже лишил ее таинства первой ночи и теперь преисполнился твердой решимости устроить роскошную, блестящую свадьбу со всей пышностью, подобающей невесте герцога, свадьбу, о которой еще долго будет судачить весь Лондон. Она имеет на это право!

И поскольку он не мог молить ее о прощении или просить стать его женой, он решил сказать единственное, что имело для него значение. Глядя на ее склоненную головку, он произнес слова, которых не говорил никогда и ни одной женщине:

– Я люблю вас.

И ощутил, как Уитни на мгновение напряглась и застыла, но тут же подняла глаза, и при виде ее смеющегося лица герцог едва не споткнулся.

– Ничуть не удивлена слышать это! – весело объявила девушка. – Кажется, я в этом сезоне вошла в моду, особенно среди высоких мужчин. Вероятно, потому, что сама не столь уж миниатюрна. Должно быть, мужчинам очень неловко вечно сгибаться в три погибели, чтобы побеседовать с коротышкой. Или дело в том, что у меня очень хорошие зубы. Я так о них забочусь, и…

– Прекратите! – скомандовал Клейтон, пытаясь остановить поток бессмысленных фраз.

– Если вы против, в жизни больше не стану их чистить, – с притворной скромностью согласилась Уитни.

Клейтон смотрел в это изысканно-прекрасное лицо и не мог понять, каким образом вышло так, что, начав говорить о любви, он закончил никому не нужным обсуждением вопросов личной гигиены.

Не пытайся он так отчаянно поскорее все исправить, наверняка заметил бы, что слишком яркие глаза подозрительно поблескивают непролитыми слезами и жилка на стройной шее конвульсивно пульсирует. Но Клейтон был в таком смятении, что обычная наблюдательность ему изменила.

– Элизабет – самая прелестная невеста в мире, – пробормотал он, стараясь вернуть разговор к теме женитьбы.

– Все невесты красивы, – рассмеялась Уитни. – Так было установлено много веков назад, и, без сомнения, каким-то герцогом: все невесты обязаны быть красавицами и при этом мило краснеть.

– А вы? Вы станете краснеть? – взволнованно осведомился Клейтон.

– Ни за что, – ответила она, старательно улыбаясь, несмотря на перехваченное рыданиями горло. – Теперь у меня не осталось никаких причин краснеть. Правда, я ничуть не возражаю, поскольку всегда презирала женщин, которые заливаются румянцем и падают в обморок при малейшем намеке на…

Клейтон был так ошеломлен происходящим, что невольно понизил голос до шепота:

– Что случилось? Вы были совсем не такой сегодня утром у церкви…

Нефритово-зеленые глаза широко раскрылись в очевидном недоумении.

– Так это были вы?

Не обращая внимания на откровенно любопытные взгляды гостей, Клейтон рывком притянул ее к себе.

– А кто же, по-вашему, это мог быть, черт побери?

Уитни неожиданно почувствовала, что сердце вот-вот разорвется.

– Откровенно говоря, я была не совсем уверена. Это мог быть… – она кивнула в направлении двух шаферов, не отходивших от нее всю ночь, – лорд Клиффорд или лорд Джилмор. Оба утверждают, что обожают меня. Или Пол. Он тоже обожает меня.

Или даже Ники, или…

Одним быстрым движением Клейтон вывел Уитни из толпы танцующих и оттолкнул от себя, глядя на нее с ледяным бешеным презрением.

– Я думал, что у вас есть душа, но вы всего лишь обычная пустая кокетка! – еле слышно, но от этого не менее зловеще процедил он сквозь зубы.

Однако Уитни, по-видимому, ничуть не испугавшись, лишь скривила губы с насмешливым пренебрежением:

– Вряд ли можно отнести меня к разряду обычных! Не всякой удастся обчистить герцога на десять тысяч фунтов, и, кроме того, стоит мне улыбнуться, как он покорно ложится к моим ногам, словно послушная собачонка! У нас нет ничего общего с вами, милорд! Я законченная кокетка, ну а вы… вы просто надменный глупец!

На какую-то долю секунды Уитни показалось, что Клейтон вот-вот ее ударит. Но вместо этого он повернулся и быстро направился к двери. Она смотрела, как он проносится мимо глазеющих гостей, мимо стоящих у порога слуг, и знала, что только сейчас они расстались навсегда.

Сверхъестественным усилием воли сдерживая проклятые слезы, Уитни отыскала взглядом Эмили.

– Эмили, – прерывающимся голосом пробормотала она, опустив голову, – пожалуйста, объясни Элизабет, что мне внезапно стало плохо… и я… я… словом, пусть твой кучер отвезет меня домой и тут же вернется.

– Я поеду с тобой, – поспешно предложила Эмили.

– Нет, предпочитаю остаться одна. Мне так нужно.

Поздней ночью, вернувшись к себе, Эмили и Майкл остановились у двери спальни Уитни, прислушиваясь к душераздирающим рыданиям, чуть приглушенным подушкой.

– Пусть поплачет, – сочувственно вздохнул Майкл. – Ей это сейчас необходимо.

Однако когда на следующее утро Уитни не спустилась к завтраку, Эмили поднялась в комнату подруги и увидела ее сидящей на кровати с подтянутыми к подбородку коленями так, словно хотела свернуться тугим клубком. Уитни выглядела бледной и измученной, но при виде Эмили умудрилась слабо улыбнуться.

– Как ты себя чувствуешь? – мягко спросила Эмили.

– Я… сегодня гораздо лучше.

– Уитни, что случилось на балу?

– Не нужно, – напряженно выдавила Уитни. – Пожалуйста, не нужно.

Эмили кивнула, и Уитни, мгновенно обмякнув, благодарно взглянула на подругу:

– Я решила забыть обо всем и весело провести в Лондоне оставшееся время. Не возражаешь, если иногда ко мне будут приезжать визитеры?

– Конечно, нет. Собственно говоря, вчерашние шаферы уже сейчас дожидаются внизу и просят разрешения тебя увидеть.

Несмотря на внешнюю жизнерадостность, голос Эмили предательски дрогнул. Сев на постель рядом с Уитни, она обняла подругу за плечи.

– Майкл и я просим тебя побыть у нас сколько захочешь. Он знает, что ты мне не просто подруга, а роднее сестры.

– Сестры всегда ужасно ссорятся. Друзьями быть лучше. – Уитни крепко прижала к себе Эмили и благодарно улыбнулась ей.