В конце сентября того же года в страну прибыла германская военная миссия с целью обсудить условия охраны нефтяных разработок, от которых будет зависеть количество нефти, экспортируемое в Германию. Румыния, как и страны ОСИ, наконец сделала, по всей вероятности, не совсем обдуманный шаг, ведущий к неумолимо приближающейся катастрофе – войне мирового масштаба. Но это было зафиксировано гораздо позже в виде исторического пробела, по сути, не желающей воевать страны.

В первые три месяца проживания в новом для неё государстве маме удалось немало, хотя всё определялось сообразно тем меркам, которые хотелось употребить. Она «пробила» относительно сносное жильё. Ей, как одиночке, не обременённой семьёй, и как «молодому узкому специалисту», выделили комнату в общежитии джутовой фабрики им. Воровского, недалеко от парка им. Т. Г. Шевченко. В комнате проживала ещё одна девушка, швея по профессии. Как ей объяснили, проживание в общежитии было временным. Пока не подыщется комната или даже квартира в обычном жилом доме. Мама подружилась с этой весёлой, никогда не унывающей симпатичной соседкой по комнате, которая свято верила, что её поколение будет обязательно жить при коммунизме. На этой почве у мамы возникало много вопросов, и она с удовольствием слушала рассказы девушки, очень похожие на фантастические грёзы и мечты. Со своей стороны её соседка была поражена образованностью мамы, обширным знанием иностранных языков.

– Ты могла бы работать переводчицей в любом правительственном аппарате, – восхищённо говорила она, замирая и закрывая глаза, по всей видимости, представляя маму в этой роли.

Вскоре, по прошествию ещё двух недель, мама нашла работу с небольшим, но твёрдым окладом. В стране, в самом деле, была острая нехватка специалистов. Её взяли в аптеку при областной больнице.

Конечно, деньги были небольшие, но учитывая, что многие обиходные расходы были совершенно незначительные, маме даже удалось откладывать маленькую часть зарплаты про запас. Она по-прежнему рассматривала мысль о том, что её родители, возможно, захотят переехать в Одессу, и её материальное положение сыграет решающую роль в их планах. В конечном итоге, так оно и случилось. После 6-ти месяцев её пребывания в СССР, маме выделили двухкомнатную квартиру в одном из жилых домов неподалёку от работы. Она тут же принялась ходатайствовать о переезде своих родителей.

Мой отец, Сонов Филипп Борисович, родился в 1912 в небольшом посёлке городского типа под названием Голованевск, поначалу Подольской, а в конце 1920-х годов Одесской области. В местечке этом к началу 20 столетия проживало не более 7,500 человек, из которых чуть больше половины были евреи. Значительное скопление евреев объяснялось довольно просто. До революции 1917 года евреям разрешалось жить исключительно в пределах черты оседлости, то есть в определённых местах, указанных царской властью. Такое строгое предписание чётко определил живший в то время граф И. И. Толстой, который на тот период занимал пост министра народного просвещения. Он писал: «…Русская Государственная Власть в отношении черты оседлости исходит из соображений, что евреи основательно испорченный, преступный и почти неисправимый народ…» Это откровенно негативное видение евреев со стороны властей постепенно перешло в народ. Недовольство людей, обычно возникающее от неудовлетворенного быта, с одной стороны, а также неумения, а то и нежелания властей что-либо изменить, как правило ведёт к поиску «козла отпущения». В данном случае этим бесправным козлом оказались евреи, которые по тем или иным причинам, вынужденно проживая среди этнически схожих групп славян, были не способны ни дать достойный ответ, ни, тем более, противиться обидчику. В конечном итоге движение славян против евреев вылилось в череду погромов. Период с 1891 по 1915, то есть вплоть до начала гражданской войны, можно охарактеризовать, как время методичного террора еврейского народа. Немалую роль в этом открыто враждебном отношении к ним возымело осознание своей полной безнаказанности. Однако то ли по какому-то необъяснимому стечению обстоятельств, то ли вдруг проявившемуся желанию встать с колен на ноги, евреи Голованевска организовали так называемый комитет общественной безопасности (КОБ), задачей которого стала защита в первую очередь местных евреев, а затем и евреев, проживающих в близлежащих окрестностях. Благодаря ряду успешных отражений погромщиков, основной состав группы вскоре принял решение переименовать комитет безопасности в Отдельный Отряд еврейской самообороны. В результате бойцы созданной группы на протяжении почти 15 лет были самодостаточным и эффективным авангардом, охраняющим евреев на многие километры вокруг. Не раз и не два давали они отпор многочисленным попыткам различных вооружённых группировок расправиться с евреями не только в Голованевске, но и в окружающих городах и сёлах. В итоге разросшийся до 500 бойцов отряд продержался до сентября 1919 года, когда всё же был разбит отборными белогвардейскими войсками генерала Слащева.

Я затрудняюсь сказать, каким образом мой отец, ну и конечно дед, Сонов Борис Давидович, унаследовали такую нееврейскую фамилию. Но то, что фамилия была «настоящей», я это знаю достоверно. А вот об одном неожиданном повороте, связанным именно с моей фамилией, я хочу рассказать. Думаю, это будет не только интересно, но и к месту. Так вот, буквально недавно, просматривая архивные статьи в интернете, я случайным образом узнал, что в Голованевске Подольской области в 1890 году в семье мелкого торговца Якова Неуды был рождён некий Исай Сонов. Семья их вскоре перебралась в Одессу, а в 1920 сам Исай с женой эмигрировали в Берлин. Дед же мой, тоже рождённый там же, в том же 1890 году, никаких родственных связей с Исаем Соновым не имел. Могли ли существовать в одном местечке среди нескольких тысяч евреев два чужих, но с одинаковой фамилией человека, рождённых в один и тот же год, очень даже сомнительно. Тем более с такой не еврейской фамилией. И хотя при выдаче мне паспорта фамилия моя писалась Сомов, в метрике моей всё же фамилия моя значилась Сонов, а не Сомов, так что я никогда не сомневался, что мы Соновы. Каким образом Исай, сын Якова Неуды, стал Соновым, я объяснить затрудняюсь. Разве что возможен вариант, что человек этот, прибыв в Берлин и начав почти сразу публиковаться в еврейских и русских периодических изданиях, решил использовать каким-то образом запавшую ему в голову нашу фамилию, которую он решил сделать своим писательским псевдонимом. Утверждать этого за неимением достоверной информации не буду. А вот что касается того вопроса, как мы вдруг стали Сомовы, я узнал от отца, что чиновник, выдающий паспорта, букву «Н» принял за «М», а когда дома обнаружилось, что нас переименовали, возвращаться в паспортный отдел и исправлять такую незначительную ошибку было, как говорится, себе дороже. Поэтому отец решил, что не стоит ввязываться в волокиту, да ещё с письменными объяснениями, как да почему, да и не по собственной воле букву «Н» приняли за «М». Никому из администраторов эта замена близких по созвучию букв мешать не могла. Тем более, что с указанием национальности в документе ошибки не произошло. Каждый член семьи в паспорте числился евреем. Правда из-за этой чисто русской фамилии я на протяжении всей своей жизни испытывал всяческие неудобства не раз и не два. Но об этом расскажу в других, более подходящих к рассказу эпизодах. Кстати, была ещё одна веская причина, почему отец не стал ратовать за исправление изменённой фамилии. Но об этом тоже позже. А пока будем все вместе довольствоваться данным на то время объяснением отца.

Рассказывая об отце, да и о дедушке, я не могу не описать их чисто внешние характеристики. Оба голубоглазые привлекательные брюнеты, хоть и невысокие, но можно сказать рослые, были они по комплекции чуть полноваты, правда не рыхлые. Дед, так тот вообще отличался необычайной силой. О его богатырской мощи я не только узнавал из рассказов родных дядек, тётушек, да и самого отца, но и сам несколько раз был тому очевидцем. Отец тоже не был «хилым», однако не шёл ни в какое сравнение с дедом. При всей этой незаурядной силе дед, как рассказывал отец, был чрезвычайно добрым и весёлым человеком. Помнится, как, приезжая в гости, он частенько показывал мне и брату «фокус», заключавшийся в том, что он при желании мог вытащить из уха один свой глаз, а затем водрузить его в пустую ямку для глаза, становясь таким образом обыкновенным «смертным» с двумя глазами. Зато по своей же воле мог стать одноглазым пиратом и до нас, детей трёхлетнего и четырёхлетнего возрастов, конечно, никак не доходило, что дед был просто одноглазым инвалидом со стеклянным муляжом вместо второго глаза. Как я выяснил, Голованевск, по сути, был местом лишь детских лет проживания отца. Семья их в полном составе в 1923 году перебралась в Одессу, город значительно «притихший» с окончанием гражданской войны, но тем не менее удивительно колоритный, благодаря смешавшимся в нём представителям разных народов. К тому времени у отца уже было три младших сестры. Он был самый старший и скорее всего именно поэтому самый серьёзный из всех детей. Потому ничего удивительного не было в том, что, когда отцу исполнилось восемнадцать, он с разрешения отца женился, а через год в его молодой семье родился сын, которого нарекли Виктор. Материально отец в то время уже не только не нуждался, но и самостоятельно обеспечивал семью, открыв небольшой ресторан в районе Греческой площади. В СССР в те годы проводилась политика НЭПа, разрешавшая частное предпринимательство, и отец, как и многие из его соотечественников, воспользовался разрешением свободной торговли. Его успех заключался в том, что он сумел наладить контакт с крестьянами Голованевска, к которым он ездил раз в месяц скупать излишки муки, картошку, другие не скоро портящиеся продукты. Однако уже через два года ресторан был национализирован в связи с постановлением, принятым в 1931 году о полном запрете частной торговли в СССР. Отец остался на должности директора ресторана, но теперь получал выделенную государством зарплату. Связи свои он, однако, сохранил, и ему удавалось сбывать излишки муки в виде мучных изделий в своём ресторане. Небольшая прибыль приносила заметный достаток, и семья его по-прежнему ни в чём не нуждалась.