Питеру было страшно интересно, вот только голова почему-то не держалась прямо и все норовила упасть на грудь. В конце концов он сдался и позволил ей болтаться, как хочет. Он наелся, шар мягко обволакивал его со всех сторон, и в целом он чувствовал себя вполне неплохо. Только созрел еще один вопрос – и, кажется, он его даже задал:

– А как его звать-то… ну, Полуликого?

Инза зевнула и сделала еще глоток из сосуда.

– А-а-а, у него нет имени. Не полагается. Все его зовут Полуликим, стало быть, и ты тоже…

Питер хотел возмутиться – как это, нет имени? Что за дурацкая идея?

Но в этот миг Инза и картинки на стене начали темнеть и постепенно куда-то исчезли.

И Питер, как это ни досадно, исчез вместе с ними.

Исчезновение оказалось частичным – окружающий мир как бы отодвинулся и начал существовать сам по себе, без участия Питера. Он смутно видел сквозь смеженные веки, как Инза закинула в рот еще одну капсулу, охнула, встряхнулась. Потом с силой потерла лицо и движением руки вызвала перед собой уже знакомую матово-белую картину с черными пересекающимися линиями. Глубоко вздохнув, девушка погрузилась в работу.

Питер, похоже, все-таки уснул – пришел в себя от голосов, которые резонировали в его бедной голове, точно в пещере. Но первая же фраза оказалась настолько любопытной, что он усилием воли остался в прежней позе, стараясь дышать глубоко и спокойно, как спящий.

Говорил Полуликий – Питер впервые по-настоящему слышал его голос. Он ласкал слух, как мягкое журчание полноводной реки.

– Спасибо тебе, – произнес Полуликий, а Инза тут же фыркнула:

– Не придумывай. Но имей ввиду, я не собираюсь жить в одной комнате с незнакомым мужиком, даже ради тебя.

– Об этом и речи нет. Камера для кресел вполне подойдет, мы ею все равно не пользуемся.

– Там же дышать нечем!

– Оставим люк открытым. На складе еще хуже, сама знаешь. Кстати, что это с ним?

– Дрыхнет, – Инза хихикнула, – мы с ним выпили… совсем немножко.

– Почему тогда ты трезвая, а он спит? – в голосе Полуликого послышался мягкий укор, и Питер вздрогнул.

– Я хотела и ему амиланина дать, да он вырубился, – виновато промолвила Инза. – Ничего, зато лежит себе тихонько и не мешает. Настырный до ужаса!

– Воздержись от таких экспериментов, пожалуйста. На Дебатах он мне понадобится живым и здоровым.

– Да поняла, поняла, больше не буду.

Сердце Питера забилось сильнее – интонации последних фраз напомнили ему отца и маму. Неужели… между Полуликим и Инзой что-то есть?

Если задуматься, это вполне естественно. Вдвоем в Башне, оторванные от всех… как говорил Брат Всемогущего Патрик, опекавший их деревню, – мужчина и женщина наедине и не подумают возносить молитвы Всемогущему.

Мысль эта обожгла Питера, и он осторожно приоткрыл один глаз.

Полуликий сидел в мягком шаре напротив Инзы. В руках он держал полупрозрачную пластину, внимательно всматривался в нее, временами хмурился, потирал лоб и проводил по пластине пальцами.

В зале не было окон, но с потолка струился рассеянный свет, и кое-что Питеру наконец удалось рассмотреть.

Внешность Полуликого можно было определить двумя словами – растоптанная красота.

Безупречность черт – точеный подбородок, совершенная линия скул, большие синие глаза с белыми узорами на радужках – разбивалась об огромное уродливое родимое пятно. Оно багровой тенью закрывало левую скулу, щеку и часть лба и уходило за линию волос. В контрасте с белоснежной кожей правой половины лица это смотрелось устрашающе.

Однако Питера это не сказать чтобы ужаснуло – наоборот, он даже слегка расслабился. Поведение Полуликого и Инзы готовило его к гораздо худшему.

Особенно поражало даже не пятно, и не очевидное сходство с отцом, а то, что Полуликий казался гораздо старше него. Человек на стене был молод и полон сил, Полуликий же выглядел лет на сорок, если не больше. Морщинки залегли на переносице, в уголках чудесных глаз и по обеим сторонам сурово сжатого рта, нежного и розового, как цветок шиповника. На этом лице, прекрасном, несмотря ни на что, казалось, навсегда застыло озабоченное и несчастное выражение.

Разглядывая Полуликого, Питер вдруг вспомнил, что у того нет имени, и его охватило негодование. Бросить своего ребенка – одно это уже казалось полной дичью, но не дать ему имени! До какой степени нужно ненавидеть беззащитное дитя!

Инза права, отец Полуликого – мудила, каких поискать, что бы это слово ни значило.

Но почему Полуликий не выбрал себе имя сам, когда стал взрослым, а предпочел унизительное прозвище? Фантазия Питера работала на полную катушку, перебирая варианты имен… и вдруг он заметил, что Полуликий как будто приблизился, оставаясь при этом неподвижным. Словно бы кресло-шар потихоньку подтаскивало его к Питеру.

Он пригляделся получше и убедился, что так и есть. Кресло не только приблизилось – оно развернулось, двигаясь буквально по миллиметру, и теперь спокойное, сосредоточенное лицо Полуликого было видно гораздо отчетливее.

Питер подивился такому странному своеволию мебели… и тут внезапно понял, что ему надо удовлетворить некую потребность.

Точнее, не так уж внезапно, потребность уже несколько раз заявляла о себе, да Питеру было не до нее. И вот теперь вопрос о ее удовлетворении встал, что называется, в полный рост.

– Иди спать, – внезапно произнес Полуликий, не отрываясь от своей пластины, – восемнадцать часов на ногах.

Питер чуть не вскочил, но вовремя понял, что реплика предназначалась не ему.

Инза зевнула и поднялась.

– Тоже верно. Ты же тут справишься?.. Не смотри на меня так, я просто спросила! Все, ушла.

Легкие шаги, тихий шорох открывшейся и закрывшейся двери – и все стихло. Полуликий переменил позу и, покачивая ногой в узком черном сапоге, продолжил изучать пластину, словно нашел в ней что-то необыкновенно интересное.

Питер взмок.

Он понял, что крупно сглупил. Надо было «проснуться» до ухода Инзы, с которой, как ему показалось, у них сложились вполне приятельские отношения.

А теперь вот что? Сказать этому необыкновенному существу, которое, небось, и по нужде-то не ходит, куда ему надо… кроме того обстановка однозначно намекала – даже не рассчитывай на что-то простое, типа выгребной ямы.

Но деваться некуда, прижимало все сильнее, и Питер начал с того, что слегка откашлялся.

Полуликий быстро провел ладонью над креслом, и оно слегка развернулось. Питер открыл глаза, старательно изображая пробуждение… и уперся взглядом в тонкий светлый профиль, с которого на него смотрел единственный синий глаз.

И, утопая в этой бездонной синеве и содрогаясь от мысли, что вот это будет их первый настоящий разговор, Питер хрипло произнес:

– Мне нужно… кое-куда.

– Куда? – переспросил Полуликий, хмуря темно-золотые брови.

«Что ж ты такой красивый и такой недогадливый!» – Питер чуть не ляпнул это вслух и вновь покрылся испариной.

– Ну… туда, – он поерзал на шаре и кивнул в сторону коридора, но тут же понял, что комната Полуликого в той же стороне. Хотя, если именно там расположен дозарезу нужный ему объект, выхода как будто и не было…

Несколько секунд они играли в гляделки – Полуликий одним глазом, Питер двумя.

– А! – наконец произнес Полуликий и, к изумлению Питера, покраснел как девчонка. Сначала заалела нежная мочка уха, с нее румянец перекинулся на высокую скулу. Полуликий резко отвернулся и взмахнул рукой – ремешки на запястьях и лодыжках Питера расслабились сами собой и упали на пол.

– Идем.

Питер вскочил и посеменил за ним. До катастрофы реально оставалось всего ничего.

К огромному его облегчению они прошли мимо жилых комнат – за ними обнаружилась еще парочка неприметных дверей. Ближайшая к ним со свистом скользнула в сторону, за ней вспыхнул мягкий голубоватый свет.