Сверр проходит мимо меня, но с каждым его шагом ближе к дверцам какая-то сила удерживает его, не давая приблизиться. Казалось, будто он пытается преодолеть шквал силового энергетического поля. Парня пригибает к земле, от бешено вращающегося туловища псевдоларнийской змеи он начинает задыхаться, хрипит и сипит.

– Сверр! – кричу, пытаясь достучаться до него, внутри поселяется страх, что он может умереть, пытаясь выбраться наружу.

И тут, не успеваю я и шага сделать, как нас сносит в глубину фургона сильным ударом неведомой силы. А затем снаружи наступает тишина.

– Коли! – рычит кто-то вне грузовика, а затем раздается скрип открываемых металлических дверей.

От удара головой о стенку у меня кружится голова, болит затылок. Чувствую кровь во рту от прикушенного нечаянно кончика языка. Поднимаю ватную голову, чтобы посмотреть на тех, кто впускает внутрь лунный свет, но они толкают кого-то к нам и резво закрывают нас обратно. Уже четверых.

Прикрываю ненадолго глаза от какого-то странного сияния, которое исходило от нового плененного, а затем ощущаю, что все вернулось на круги своя.

– Радмила? – раздается растерянный и в то же время рассерженный голос незнакомца.

Я открываю глаза, и моему взору предстает лицо какого-то темноволосого мужчины. У него ярко выраженные скулы, прямой нос и черного цвета глаза. Что-то знакомое мелькает в его внешности, но тут обзор мне перекрывает мужская спина. Сверр, замечаю это с раздражением.

– Из какого ты клана? – не спрашивает двуликий, а скорее, рычит.

Его спина напряжена, тело излучает агрессию. Я же выглядываю из-за его спины, вижу изменившиеся звериные зрачки дракона, по-видимому.

– Нет, – отвечает как-то странно новенький, – ты не Радмила.

Обращается он ко мне, с интересом разглядывая мое лицо. Это порядком начинает мне надоедать. Что все принимают меня за двоюродную сестру.

– Отвечай! – берет, наконец, себя в руки Сверр и говорит холодным тоном.

– Какая колоритная компания, – хмыкает мужчина, и эта ухмылка навевает на меня воспоминания.

Вот оно! Он неуловимо чем-то похож на дядю Эла, словно… Его родственник.

– Драконы не забредают настолько далеко, – выступает также вперед Руан. – Что ты забыл на нашей земле?

Оба моих спутника чувствуют себя скованно, связанные змеями, но принимают защитную позу, не зная, чего ожидать от новоявленного обитателя фургона.

– Да так, – хмыкает мужчина и подходит к металлической стенке, вглядывается в то, что происходит снаружи. – Кое-что ищу.

И в этот момент у меня по позвоночнику проходит холодок, словно происходит что-то, что мне не подвластно, словно судьба ведет нас всех по извилистой дороге наших жизней. И за всеми этими мыслями только сейчас замечаю, что фургон уже движется, снова войдя в колею.

– А ты не скован, – вдруг говорит Руан, глядя на мужчину, которого в отличие от нас не опоясывают белые змеи.

– Нас ларнийки боятся, так что мне просто вкололи что-то, – мужчина наклоняет голову набок и трет шею, будто место прокола все еще доставляет неудобства. Затем его кожа будто движется волнами, казалось, что он пытается обернуться, но не выходит. – Заблокировали дракона, твари.

Дальше он выругивается хлеще, но я отвожу взгляд, делая вид, что не слышала. Краснею, хотя в стае, бывало, слышала и словечки покрепче.

– А драконье пламя? – спрашивает Руан, глядя на жителя Небесного Лога.

– Можем проверить, но вам это не поможет, – фыркает дракон, но затем Сверр рычит, все это время он так и не отходил от меня ни на шаг. – Я – Шад, кстати.

И сколько бы этот мужчина не пытался рассмотреть меня получше, ему это не удавалось. А я все это время задавалась вопросом, почему Сверр так странно себя ведет?

– Это не ларнийские змеи, а зачарованные магией, так что ваше пламя, господин Шад, способно разрушить наши оковы, – произношу и сглатываю, ведь у меня нет регенерации двуликих, и его дыхание причинит мне увечья, с которыми я не смогу справиться.

– Буду рад помочь, – как-то даже не улыбается, а скалится этот Шад, я же делаю шаг назад, упираясь в холодный металл.

– Я пас! – практически выкрикиваю, когда мужчина подходит уже к Руану.

И три взгляда скрещиваются на мне: один теплый, два других – настороженные.

Вот только еще один вопрос меня гложет. Не слишком ли это подозрительно? Хотя может, наши похитители просто глупцы, что посадили с нами дракона, пламя которого единственное способно разрушить оковы псевдоларнийских змей…

Все молчат, только Шад вбирает в себя воздух. Вижу, как накаляется жаром его гортань, просвечивая алым даже через кожу. Прислоняюсь к стенке, стараясь встать позади Сверра так, чтобы в случае чего меня не задело. Чертова привычка прятаться за отца или брата до сих пор сохранилась. Скриплю зубами, раздраженная тем, что мое подсознание выбрало защитником не доброго и более адекватного Руана, а этого… Сына Архонта Южного Удела, в общем.

– Сейчас запахнет жареным, – не к месту блещет черным юмором темноволосый двуликий, нагоняя на меня еще больше страха и жути.

Будь я двуипостасной, уверена, сейчас на загривке у меня бы вздыбилась шерсть. Казалось, воздух наэлектризован, так и фонит напряжением.

– Давай, – пусть Руан и бравирует все это время, но в нужный момент все равно закрывает глаза.

Я же нахожусь в ступоре и наблюдаю за всем происходящим из-за спины Сверра, который так и не отошел, прикрывая меня своим телом. Изо рта Шада вырывается шквал огня, но не бесконтрольный, как это часто бывает при лесных пожарах, а направленный четко в цель. Вижу, как пламя охватывает торс Руана, как в муках корчится псевдоларнийская змея, как стискиваются изо всех сил челюсти парня. Боюсь даже представить, какую боль ему причиняет первозданный огонь – дыхание дракона. Становится тяжело дышать, температура в фургоне повышается, казалось, даже атмосферное давление пригибает нас к земле, настолько все перед глазами плывет от жара. Как вдруг все прекращается. И Руан падает на колени, с его губ впервые вырывается стон боли. На лбу выступает испарина, ладонями он опирается на пол. Тяжело дышит, опустив голову, рубашка висит на нем ошметками с подпалинами на концах. А тело… Кожа кровоточит, от чего мое сердце делает кульбит. И тут мне взор перекрывает спина Сверра.

– Не смотри, – оборачивается и глядит на меня, поджав губы.

И почему мне кажется, что в глубине его глаз тлеет сожаление? Наши взгляды встречаются на пару секунд, но ощущение такое, что проходит целая вечность. Меня затягивает в омуты его глаз, но затем наше оцепенение нарушается голосом Шада.

– Ну, кто следующий? – его бодрый веселый голос оседает оскоминой на языке.

– Ты как? – снова отворачивается Руан и спрашивает у пришедшего в себя друга, раны которого прямо на моих изумленных глазах затягиваются.

Нет, я, конечно, знала, что двуликие способны к отличной регенерации, но воочию видеть, как это происходит при таких серьезных увечьях, мне не приходилось. Отец оберегал меня от всего, что касалось защиты стаи и травм. А со временем и Валир стал следовать примеру отца, чтобы не огорчать «своих девочек», как нас с матерью часто называл отец. И тут, отвлекая меня от происходящего, в голове возникают вопросы. Папа ведь всегда считал нас с матерью драгоценностями рода, так почему же вдруг решил отдать меня замуж за мужчину, которого я не знала? Была ли тому веская причина? Или все гораздо сложнее, чем мы все можем себе представить?

– Умирать не планирую, – врывается в мое сознание усмешка Руана, затем следует хлопок по мужскому плечу от Сверра. – Не сегодня уж точно.

На место темноволосого встает блондин, и все повторяется, не успеваю я прийти в себя от шока. Вот только стиснутые челюсти и дергающаяся жилка на шее парня действует на меня иначе, чем страдания брюнета.

– Ррр, – вдруг раздается откуда-то волчий рык.

Дергаюсь, оглядываясь по сторонам, но это ведь ерунда, с нами в фургоне, кроме нас четверых, больше никого нет. Но на всякий случай отхожу от стенки, как-то тревожно становится. А когда смотрю на остальных, замечаю их настороженные взгляды. И все бы ничего, вот только направлены они в мою сторону. Сверр после чужого огня тяжело дышит, его грудина мощно поднимается-опускается. Вот только его раны действуют на меня странно, словно я чувствую его боль сама, каждой клеточкой тела. И это вызывает такое состояние, какое бывает при занозе, впившейся в тело.