Я уверен, что только мои дети, возможно, достигнут вашей человеческой высоты. Он замолчал.

Елена была потрясена. Этот всегда во всё встревающий Яков, навязчивый и глуповатый, этот Яков способен на такую глубину чувств?

– Знаешь, Яша, повод для нашей встречи трагический, но я рада, что смогла лучше тебя узнать. И ещё я рада, что ты оказался человеком. Спасибо тебе.

Они стояли, крепко держась за руки, словно заряжая друг друга такой необходимой им сейчас энергией.

– Яков, брат! Смотрю и глазам своим не верю, – говорил высокий молодой человек, вышедший из притормозившей машины. – Ах, ну ты и хитрец же. Подумать только, наш аскет, наш женоненавистник и с такой красавицей! Смотрю и думаю: что это за пара такая влюблённая? Ну, Яков! Ну, что ты стоишь? Познакомь меня с девушкой!

Растерявшийся от такой неожиданной встречи Яков засуетился.

– Яков, не нервничай, – насмешливо продолжал Иван, разглядывая Елену.

Она решительно протянула ему руку, Иван ловко перехватил её пальцы и галантно раскланялся. Яков фыркнул и покрутил головой.

– Елена, – улыбнувшись, представилась девушка.

– Иван.

Оба внимательно разглядывали друг друга.

«Пожалуй, красив. Худощав, но крепок. Хорошо сложен. Короткая фигурная стрижка сделана хорошим мастером. Одет со вкусом. В лице ничего такого, чтобы выдавало в нём монстра или брутального психопата».

«Красива, ничего не скажешь. Что она нашла в Якове? Не понимаю».

Затянувшуюся было паузу, становящуюся уже неловкой, прервал Яков:

– Мама нас ждёт. Идём, Иван! Леночка, конечно, с нами.

Это не был вопрос, это было утверждение.

– Конечно, с вами, – тряхнув кудрями, засмеялась Елена.

Ей стало легко и весело. Грановские, да и Яков, так пугали её, так предостерегали от встречи с Иваном, что она внутренне была готова увидеть нечто ужасное, уродливое. А он, вот он, нормальный человек, даже более чем приятный, и с ним определённо возможен диалог.

Уже войдя в квартиру и пропустив вперёд Ивана, навстречу к которому бросилась маленькая седая женщина, Яков, придержав Елену за локоть, сказал:

– Не обольщайся, будь осторожна!

Стол был накрыт празднично, по-русски традиционно: гости приглашены на воскресный чай, а попали на пир с множеством различных салатов и холодных закусок. И уж, конечно, вот она, тоже традиционная бутылочка с вишнёвой наливкой. За таким столом сидят целый день, разговоры ведут, медленно наливочку тянут. А уж чай-то придёт позже, да с пирогами, шанежками и бубликами, на всякий вкус.

В комнате стоял возбуждающий аппетит запах, и вообще было очень уютно и чистенько.

– Мама, посмотри на нашего тихоню Якова. Я уверен, ты ведь тоже ничего не знала о Елене. Нет же?

Мать счастливо улыбалась и гладила Елену по руке. Ситуация была невероятно неловкая и требовала разъяснения, но у Елены не хватало духу сказать, что они просто сокурсники, товарищи по учёбе и не больше.

Яков хмурился и тоже молчал. Зато всё время говорил Иван. Он подшучивал над Яковом, вспоминая забавные ситуации из детства. Постепенно заговорили о Ленинграде, о будущем города.

– Вот вы, архитекторы. Что бы вы сделали прежде всего? Стали бы вы что-либо менять в архитектуре города?

– Зачем же сразу и менять? – заволновалась Елена.

– Как же, как же? Ленинград – это теперь революционный город. Дух мятежный в нём живёт. Это уж, простите, не тронный город царственных фамилий, где выпестовались самодержавные идолы. Всюду дворцы и храмы, словно стоят и ждут своих изгнанных народом хозяев. Меня это раздражает. Это теперь город Великого Ленина, и архитектура должна быть совершенно другая. Мы нуждаемся в других символах!

– А как же быть с историей Государства Российского? Каждый победный шаг, которого отмечен возведением храмов или поистине высокохудожественных памятников.

Вся эта красота форм, пропорций, гармонической сочетаемости с окружающей природой или архитектурой – это гордость, созданная, кстати сказать, руками простого народа. Это же памятники в честь русского зодчества! – пылко говорила Елена.

– Ух, как горячо! – потягивая наливку, небрежно произнёс Иван. – А скажите-ка, голубушка, кто строил Исаакий? Русский зодчий? А? Француз, не так ли?

– О, Господи! – с досадой произнесла Елена. – Иван, вы же умный человек. Ну, вы же не можете не понимать, что никакая культура не может существовать изолированно от мировой культуры с её огромным опытом мастерства в строительстве. Слияние многих направлений обогащает любое творчество, будь это архитектура или другое искусство. И не имеет значения, кто строил, важно, во имя чего было построено.

– Во имя чего? Во имя Государя Императора? – лениво спрашивал Иван.

– Нет! Нет! Во славу мужества, таланта и долготерпимости русского народа. Да! Именно так и не иначе! – щёки Елены пылали, ей казались неубедительными её доводы, и она была не довольна собой.

Иван молча крутил пустую рюмку в руках. Яков суетился, передвигая тарелки на столе, а мать, влюблённо оглядывая сына, сидела притихшая и робеющая перед этими, казавшимися ей непостижимо умными молодыми людьми.

– Ну, что же, подведём итог неожиданно разгоревшегося спору, как я понял, вы против новых революционных символов?

Яков, поперхнувшись, закашлялся.

– Нет, новые символы придут, но они должны быть достойными своих предшественников.

– И, тем не менее, я не услышал от вас ответа, Елена. Вы – за? Или вы против новых символов?

Яков не выдержал и раздражённо заметил:

– Как раз Елена больше других сделала для создания нового социалистического искусства. Ты же знаешь о её выставке…

– А другие? Значит, другие молодые архитекторы думают иначе? Я правильно понял?

Лицо его не изменило выражения. Казалось, он был совершенно равнодушен к этой теме разговора, принявшей неожиданно опасный оборот, и Елена это почувствовала.

Она выдержала паузу и сказала совершенно уверенно:

– Мы все поклоняемся истинно высокому искусству и возьмём в основу всё, что обогатит и прославит наш народ. И так думают все наши друзья.

В дверь комнаты кто-то осторожно постучал. Мать, которой уже порядочно наскучил этот спор, кинулась к двери. Пришла соседка, напомнила о пироге, который ещё сидел в печи.

– Ах, ты Господи, курья моя голова. Забыла, совсем забыла про пирог-то, – сказала она и исчезла за дверью.

Пирог оказался на славу. Он пыхтел, ещё сохраняя тепло печи, зарумяненная корочка была невероятно аппетитна. Молодые люди оживились, спор, казалось, был забыт. Иван разрезал пирог, который вздыхал при каждом прикосновении ножа и безжизненно оседал, очутившись на тарелке.

Все стали вспоминать, какие пироги, когда и где удались, и вообще разговор принял гастрономическое направление. Разрумянившаяся от стопочки наливки и от горячего пирога хозяйка весело угощала своих гостей. Иван пошучивал над матерью, над её вечной озабоченностью как бы посытнее накормить всех, Елена смеялась, и только Яков хмуро молчал и казался недовольным.

Где-то за стеной раздался бой часов, и Иван резко поднялся.

– Ну, голуби мои, мне пора.

Он обнял мать, хлопнул Якова по плечу и, протянув руку Елене, сказал:

– Мне уже давно не было так приятно посидеть за чашкой чая. Вы, Леночка, волшебница, с вами перестаёшь замечать время. Спасибо.

Сердце Елены тревожно забилось: ну как же так она не воспользовалась предоставленной ей возможностью, ничего не предприняла. «Курица, мокрая курица», – ругала она себя, – «чего расселась-то? Надо тоже идти, конечно же, надо выйти с ним!»

– Да, мне тоже пора, – заторопилась Елена.

– Спасибо большое, пирог был великолепен, – обратилась она к хозяйке, – я такие помню только у бабушки.

Мать Якова казалась расстроенной.

– Ну, осталась бы ещё немножко, Леночка. Посумерничаем, а?

И толкнула Якова:

– Ты-то что молчишь? Кавалер, тоже мне.

Яков смущённо улыбнулся.

– Если Лена сказала, надо идти, значит надо. Да вот Иван её может подвезти на своей машине.