Как сказал бы их преподаватель: «Организм вошел в состояние энергосбережения и отсек всё ненужное».
Но сейчас она вернулась. И вполне вероятно, что вернулись и её сны. Значит, ей придется протянуть в этом сне ещё немного. Ада опять осмотрелась и медленно побрела по берегу наугад. Рано или поздно излучина реки куда-то да выведет. И она неторопливо шла, думая о том, что раз она вернулась, раз она дышит, то…
Нет, конечно нет. Он её даже на порог не пустит. Да и что она ему скажет?
Прости?
В это слово не уместить всего, что она чувствовала, всего от чего она бежала. Скорее всего, он уже вернул её вещи в её квартиру, в которой жила её подруга. А она ведь даже не спросила её о нём. В тот момент, когда она узнала о бабуле, всё перестало иметь значение, и она унеслась так быстро, что Софи наверняка могло показаться, что её возвращение той привиделось. Ну да ничего. Она закончит тут, у бабули, и спокойно потом обо всём расспросит Софи, когда вернётся домой. И отчего-то в этот момент ей показалось, что вернётся окончательно. И больше уже никуда не уедет.
И всё же ей стоит увидеть Вина. Пусть издали, просто удостовериться, что с ним всё хорошо. Она сама так хотела. Она сама ушла. И если он пережил и справился, ей ни к чему бередить старые раны. Вот только слова бабули о том, что и она бежит… Вместо того, чтобы остановиться… Только вот останавливаться надо было тогда, до поездки. Сейчас – это уже ровным счетом ничего не изменит.
Ада устало выдохнула и с удивлением поняла, что стоит перед небольшим пирсом, что спускался к самой реке. Раз есть пирс, значит – здесь есть жильё. Есть жильё – есть люди. А люди – уже хорошо.
*****
Ариадна с уверенностью направилась к единственному дому, в окнах которого колебался свет, а над входом горел факел, едва освещая вывеску. Сбоку дома у деревянного бруса были привязаны лошади.
– Ну что, Ада. Добро пожаловать на постоялый двор в чёрте каком году в неизвестной цивилизации, – тихо произнесла она.
Изображенный на вывеске петух с кружкой заставил её желудок недовольно сжаться в болезненно–голодном спазме. Она не знала где она, не знала в каком мире, месте, городе. У неё не было ничего, даже серёжек в ушах, чтобы расплатиться за еду, если тут таковая водилась. Но бесцельно блуждать она уже не могла. Пережитое и навалившаяся усталость притупляли чувство страха перед неизвестным. В конце концов, умирать во сне не так уж и страшно.
И Ада уверенно дернула кольцо двери на себя.
Она не ошиблась. Грубые столы, немного людей, преимущественно мужчин, две женщины в белых передниках, и с чепцами на головах. Судя по одежде мир-то средневековый. Она сделала ещё шаг и гул голосов стих. Все, как по команде, обернулись на вход и уставились на Аду. Одна из женщин вскрикнула и уронила деревянный поднос, закрывая рот руками.
– Живая! Свят–свят–свят…
Ада сделала ещё шаг, настороженно наблюдая за всеми. Сидящий поблизости мужик с густой бородой, демонстративно отодвинул чуть в право лавку, перемещаясь от Ады подальше, и сплюнул на пол.
Ада сделала ещё шаг, замечая, как пара мужиков перекрестилась. Вот только она так и не уловила: слева направо или справа налево. К чёрту, какая разница. Они явно знали кто она. Они явно боялись. И, наверное, ей это было на руку. Потому что страх отчего-то удерживал их всех на местах. Никто не кидался на неё. Заметив у огромного очага небольшой пустой стол, она направилась именно туда. Немного согреться. Даже несмотря на то, что она пережила пожарище. Босые ноги заледенели, а пальцы рук уже почти не сгибались.
– Всегда говорил, что она из Ада, её даже огонь не взял, выплюнул обратно…
По залу прокатился смех, а мужлан, что соизволил сострить, приподнял кружку, качнув ею в сторону Ады. Она замерла. Они точно её знали. Только вот… Кто она? И почему они так спокойно говорят о том, что её не сожгли? То есть вы все тут про всё знали и никто не рискнул помочь? Кто же она такая, что её так «ценят»?
Рядом со столом остановилась вторая женщина, уверенно опустив на стол кружку, в которой что-то плескалось.
– Только не проклинай, вино ещё молодое, а из еды только хлеб.
– Сойдет и горбушка хлеба…
Женщина кивнула и отошла. Ада поймала себя на мысли, что не знает где она, однако может спокойно общаться и понимать. Вроде – язык родной. А могут ли люди спокойно говорить на других языках во сне? Ну, это же сон… Помнится в институте они долго мусолили байку о том, что под гипнозом человек может раскрыть все свои тайные грани, в том числе и способность говорить на других языках. Чем сон не гипноз?
Она понимала, что зациклилась. Что её разум усиленно твердит, что это сон. Потому что организму и ей самой было так легче воспринимать окружавшую сейчас её действительность. Иначе бы она неизбежно билась бы в панике, не хуже той девушки в горящем кругу. Воспоминание всколыхнуло пережитое, и Ада опустила глаза в кружку, подняла её, принюхалась, улавливая запах бродившего вина и рискнула выпить.
Вино было не просто молодое. Оно только-только начало «гулять»: в напитке ощущались волокна ягод и характерный острый вкус дрожжей. Вину было от силы три дня и его здорово сдобрили сахаром. Либо же сам сорт винограда был сладким сам по себе.
«Хорошо, что не уксус», – подумала Ада, делая второй глоток.
Ей принесли хлеб и она с наслаждением отправила в рот оторванный кусок тёмной корочки. Она будет сидеть тут столько, сколько потребуется для окончания сна. Ибо сил у неё катастрофически мало. И молодое вино, скорее всего, через несколько минут вообще притупит последние отголоски страха. И будь что будет. Главное – она живая. И почти чувствует ноги. И пальцы вроде как гнуться. И если они все продолжат сидеть всё также тихо, она будет просто счастлива.
Сколько прошло времени она не знала, её кружка опустела и её сменила вторая. Она всё так же понемногу отламывала хлеб, стараясь растянуть кусок и удовольствие. Ада едва не подпрыгнула, когда распахнулась дверь, ударившись о заграждение снаружи, и в помещение вошел высокий человек в плаще с капюшоном. Гул голосов снова стих, внимательно следя за незнакомцем, и наблюдая как тот, вальяжным шагом дошел до стойки, за которой скрывался хозяин этой богадельни. Рука пошарила в кармане и в воздух взлетела большая серебристая монета, прокручиваясь в воздухе и ловя своими гранями отблески от свечей.
Хозяин уверенно поймал монету и едва кивнул головой.
– Пожалуй, сразу две кружки, надо промочить горло, – незнакомец поднял руку и откинул капюшон, чуть разворачиваясь и оглядывая, куда ты ему уронить своё бренное тело. Ада поперхнулась крошками. Глядя сейчас на этого странного незнакомца она поняла, что узнала бы его из тысячи.
Вин.
Это был Вин.
Да нет. Откуда. Но чертовски похож. Его профиль она знала до мельчайших деталей. Каждую морщинку, изгиб брови. Легкие всё же требовали воздуха и она откашлялась, прикрывая рот рукой и не отрывая взгляда от незнакомца. Он повернулся на звук и замер. Его серые глаза вцепились в лицо Ады. Он настороженно следил за ней, медленно поднимая руку и стягивая с руки перчатку. Никто не произносил ни слова. Все словно следили за ней и им. Словно ожидали, что сейчас что-то произойдёт. Ада рвано и поверхностно дышала. Она не думала, что увидев похожего на Вина человека, испытает такой шквал эмоций. Она отчаянно пыталась докричаться до своего разума, но тщетно. Все её столь тщательно скрываемые чувства грозили вырваться и поглотить её с головой. Она и не осознавала, как она соскучилась по нему. По Вину, не по незнакомцу. Как она соскучилась по его рукам и грубым объятиям, как она жаждет ощутить их привычный солоноватый вкус поцелуя, от капель крови, что неизбежно появлялись на месте прокушенной губы.
Незнакомец замер. Прислушался, не веря тому, что он ощущает. Взгляд не отпускал девушку, сидящую в углу у очага. Это была она и не она одновременно. Он лично видел, как несколько часов назад мышеловка захлопнулась, обрекая мышку на смерть. Но несмотря на все его убеждения – она сидела напротив него живая и невредимая.
