– А книжку?

– Возьми «Врунгеля», – сказал я. – Я сейчас ещё одну принесу, тоже, думаю, хорошо на море пойдёт.

И вот, пока я искал на полках «Робинзона Крузо», мне и позвонил Марк. Я выслушал его, удивляясь всё больше, признаться, я перестал думать об этом деле, пока Тани не было, вся эта история, казавшаяся такой странной и даже дурацкой, начала забываться, потому что Тани не было, и всё стихло. Даже Лётчик молчал об этом, не имея новостей. Выслушав Марка, говорившего, кажется, толково, но настолько растерянно, что я понял, он не знает, что делать. И особенно, что думать об этом. Я, надо сказать, я так же растерялся. Помочь понять, что происходит и подсказать, что делать, мог только один человек.

– Здорово, Лётчик, – сказал я, когда он перезвонил мне после моего сообщения по пейджеру. – У нас тут… странное происшествие…

Я рассказал всё, что услышал от Марка, Лётчик оказался удивлён.

– Ничего не знаю об этом… но я же всего лишь эксперт, мне о ходе расследования никто не докладывает, – сказал Лётчик, вибрируя горлом, что выдало его волнение. – Я всё узнаю, сообщу. Ты… уезжаешь, куда звонить-то?

– Звони Марку, – сказал я.

– Ну нет… – усмехнулся Лётчик. – Это ты меня уволь. Я тебе буду звонить, телефон-то у тебя всё равно с собой.

– Тане-то звонить ты можешь.

…Платон озадачил меня. Это дело, действительно, после всплеска, в ходе которого несчастного, лежавшего в холодильнике морга, несколько месяцев, наконец-то, захоронили, назвав могилу именем Курилова Богдана Борисовича 1967 года рождения, сообщив родным, которые из Владивостока, конечно, приехать не могли. И я, кстати, именно этот момент как-то неприятно переживал, думая, что могла чувствовать мать Курилова, получив такую весть. Тем более что я сам, несмотря ни на что, не верил, что этот мертвец был Курилов, уж очень уверенна была Таня в том, что это не он. Почему я верил Тане больше, чем собственной экспертизе, говорить излишне, но так я для себя и объяснял. Поэтому я сначала взялся за телефон, чтобы позвонить Кочаряну.

Но я остановил себя, уже набрав номер. Что я скажу? Нельзя поступать так глупо. Этим звонком я обнаружу, что я близко знаком с фигурантами и меня отстранят, а значит, я ничего не буду знать и ничем не смогу помочь. А я должен помочь, уже тем, что могу узнать, что именно произошло. Быть в курсе событий, это почти управлять. Но для информации мне нужен не Кочарян, который, конечно, сразу же закроется, а кто-нибудь другой. Никитский – первое имя, что пришло мне в голову в связи с этим.

Но и тут я себя остановил вначале. В самом деле, Никитский мне помог и помог неоценимо. Но Никитский мне не друг. А Платон – друг, при этом Никитский враг Платона. И то, что сам Платон так не считал, почему-то уверившись, что Никитский ничего ему сделать не может и едва ли не боится его, дела не меняло. Платон слишком уж надеется на то, как некогда повлиял на Никитского, напрасно ему кажется, что когда-то прижатый к стенке, Никитский так и остался там стоять. Москва – не Кировск, и, хотя власть прессы никто не отрицает и она, возможно, стала даже больше с тех пор, но и Никитский, здесь, в Москве за прошедшие годы не остался тем, кем был когда-то. Он так укрепился и оброс связями, что теперь его смахнуть, как комара не удастся. Платон не верит в то, что Никитский вообще может как-то навредить ему, уверенность сильных и правых людей. Или чересчур заносчивых.

– Если бы хотел, неужели ты думаешь, он отпустил бы Катю так легко? – легкомысленно сказал тогда Платон.

Логически размышляя, можно было с ним согласиться, прошло уже полтора года, как Платон и Катя жили вместе, теперь они были женаты, она ждала ребёнка, и, действительно, желай Никитский что-то сделать, он делал бы это сразу, как Альбина, что же откладывать? Или он такой необычайно хладнокровный и дальновидный стратег, что выжидал момента, чтобы ударить? Это возможно. Но… только если он был бы одержим целью мстить, или страстной любовью, но и то и другое как будто не о Никитском. Хотя откуда мне знать, что в действительности о нём?

И всё же мне не хотелось говорить с ним об этом странном деле и обнаруживать свою заинтересованность, обнажать отношения с Платоном, Таней… Так не хотелось, прямо, как мнительная старуха. Конечно, я мог бы поговорить с любым другим прокурорским следователем, но не сомневался, что Никитский неизбежно узнает об этом, и что я выиграю в результате? Проиграю. Так что я отправился всё же к Никитскому.

– Что ты говоришь? Дело Курилова? – спросил Никитский. – И что там?

– Да, понимаешь, Таня Олейник была… на опознании, не опознала, но, оказалось, ошиблась, мы тут по зубам установили его.

– Ну ошиблась и ошиблась, ерунда, бывает. Что тебя взволновало-то? – сказал Никитский.

– Да понимаешь, Олег Иваныч, Кочарян её в подозреваемые взял.

Никитский расхохотался.

– Да ты что! Ох, я не могу… я чего ей убивать-то его? Что есть за что?

– Там завещание есть.

– И богатое наследство?

Пришлось дождаться, пока он отхохочется.

– Да не знаю я, Олег Иваныч, насколько мне известно, нет, она куда состоятельнее. Но…

– Ладно, понял я, – сказал Никитский. – Я узнаю всё, расскажу тебе.

Приятно было иметь с ним дело, надо сказать. И на следующий день он сам приехал ко мне на Хользунова. Приехал, конечно, по своим делам, но зашёл ко мне и по моему делу.

– Здорово, Валерий Палыч, – он протянул руку для пожатия и сел на диван. – Я быстро, спешу, уж прости. Узнал я насчёт твоей Тани. Там… вишь ли, действительно, есть улики. Свидетели.

– Свидетели чего? – я раскрыл рот, уронив ручку со стола, потом оказалось, перо треснуло, пришлось выбросить «Parker», линолеум так и остался с пятнами.

Никитский посмотрел на меня своими рыжеватыми глазами.

– Оказывается, нашлись те, кому Таня заказала убийство Курилова.

– Что? Этого не может быть.

– Я тоже так думал, – кивнул Никитский. – Но, видишь ли, у Тани весьма знаменательный муж, весьма состоятельный, а Курилов маячил, пытаясь вклиниться. И не хотел отставать.

– Он же уехал.

– Именно, она и отправила его за границу, в надежде, что… Ну, словом, он вернулся, претендуя на продолжение связи. Она и…

– Олег Иваныч, бред сивой кобылы…

Он посмотрел на меня.

– Представь, что у тебя жена, ну не знаю… Президент московской биржи, а какая-то любовница взяла и решила шантажировать… захотелось бы убить?

– Мне тебя убить? – разозлившись, спросил я. – Чё ты городишь?

– У Лиргамира обширные связи среди бандитни, а Таня его правая рука. Правая рука в самом правильном древнем смысле, она в курсе его дел. Так что избавиться хоть от кого-то, ей раз плюнуть.

– Так скорее он бы… ну, этот, муж, избавлялся от соперника.

Никитский засмеялся.

– Вот видно, Валерий Палыч, что ты в делах этих совершенно ничего не понимаешь. В современных семьях «новых русских», – самодовольно сказал он. – Лиргамир себе таких тань три мешка найдёт, если захочет, а она, твоя Олейник, в его лице билет из общаги сразу на Поварскую получила, понимаешь, о чём я?

Никитский выразительно посмотрел на меня.

– Он ей нужен, не она ему. Он женился на смазливой провинциалке, чтобы иметь представительство, а она с каким-то одногруппником валандается. Заменить на другую – раз плюнуть. И она-то тоже это понимает, не дура, поди, если отхватила такого Лиргамира. И во-о-о-от, тут он узнаёт, что она, как говориться, на рога ему яйца наматывает. Что он сделает? Пинком под зад. И куда полетит твоя моделька, уж прости? Правильно, в «благородную» службу эскорта, как теперь стыдливо называют проституток, думая, что поднимают их так до статуса парижских куртизанок прошлого века. Х-хех!.. – он качнул головой, усмехнувшись самому себе, и достал сигареты, кажется, «Честерфилд». – Не понимают у нас, что в Париже куртизанка – это профессия, а в Москве шалава всегда шалава, сколько за услуги ни бери, хоть тыщами зелёных, хоть бутылкой водки.