Шоу заканчивалось, как обычно, банкетом, но мы с Володей сбежали с него, оба в жажде уединиться, на самом деле, хотелось сделать это там же, на месте, но не было ни одного помещения, хоть мало-мальски укрытого от чужих глаз. И вот мы ввалились в его квартирку на «Белорусской», хохоча и целуясь, раздеваясь на ходу, прямо на пороге…

Я чувствовала себя, как пьяная, видимо, температура поднялась выше тридцати восьми. Но ни спать, ни уходить отсюда мне не хотелось. Мне было так хорошо и легко сейчас, как бывало только с Володей, столько в нём было воздуха и жизни. Столько восхищённого огня в глазах, что было не оторваться. К тому же дома обиженный, а может быть, и разъярённый Марк, я теперь и не знала, что от него ждать после того, как он не пришёл на шоу, в подготовке которого тоже участвовал едва ли не больше меня. Ни разу прежде он не проявлял такой неприкрытой ревности, и сейчас мне казалось, что он ждёт меня с лопатой, чтобы треснуть по башке, и после этого сразу закопать и забыть. Или выговаривать, какая я наглая дрянь со своим наглым рокером. С тех пор, как ни Боги, ни Вальдауфа почти не было в моей жизни, Марк будто решил, что нужно полностью ограничить мою свободу, и это было обидно, потому что я ею почти не пользовалась, хотя она была мне обещана и не один раз. И теперь я была обижена на него, такое впервые, мы впервые поссорились, и я не знала, к чему это приведёт.

Поэтому, целуясь и смеясь сейчас с Володей, я не думала, что меня ждёт дома.

– Я купила тебя постельное бельё, привезу в следующий раз.

– Надеюсь, шёлковое? – засмеялся Володя.

– Несомненно, – улыбнулась я. – А ещё посуду, и заказала кое-какую мебель. Ванную и кухню придут переделывать через неделю, поживёшь пока у меня.

– Всё же взяла шефство надо мной, – сказал Володя.

– Хочу приходить в красивый уютный дом, а не в халупу.

– Получается, я не смогу шмар сюда водить.

– Придётся шмар у них на квартирах трахать, – сказала я. – Да шучу я, не напрягайся, води, сколько влезет.

Володя улыбнулся, притягивая меня к себе.

– Я – однолюб, Танюшка, – сказал он с удовольствием, и провёл по моим волосам, отодвигая их с лица и шеи.

– Одно другому не мешает, – улыбнулась я.

– Почему ты такая? Почему не ревнуешь меня? Временами это бесит.

– Володь, тебя сегодня хотела половина зала на нашем шоу, все женщины и ещё половина мужчин, как бы я стала жить, если бы ревновала?

Володя улыбнулся, обнимая меня.

– Это успокаивает немного. Чуть-чуть…

Он поцеловал меня, а я целовала его, уплывая от земли на волнах наслаждения… и лихорадки.

Я проснулась около полудня, чувствуя, что сознание моё затуманено лихорадкой. Обернувшись на постель, я посмотрела на спящего Володю, у меня было два выхода, остаться сейчас и заставить его заботиться обо мне, потому что я чувствую, что я на грани потери сознания, или вернуться домой в надежде на то, что Марк ещё хочет видеть меня. Но даже если нет, там мой дом. Быть может, мой муж хотя бы вызовет мне помощь… Я не хочу весь мир обременять собой, Володю особенно. Поэтому я собралась с силами, оделась и оставила записку Володе. И ушла, стараясь не шуметь, чтобы не будить его…

…Я остановился на крыльце, тщась унять взбесившееся сердце. Господи, как я ненавижу себя, и за то, что я ошибся семь лет назад, что я поверил в то, что Таня уехала, что поверил, что она могла меня бросить, не любить меня. От ревности поверил тогда, и сейчас во мне билась та же всё сжирающая ревность.

Да, они с Книжником не играют любовь, она была у них когда-то и продолжалась теперь. Но я знаю о ней и другое. Я знаю, я видел её глаза несколько дней назад, я испытывал то же, что и она, я уверен, потому что я всегда чувствовал её.

– Отменное шоу, – услышал я за спиной. – А, Валерий Палыч?

Я обернулся, Никитский с ухмылочкой щёлкнул zippo, и прикурил мерзкие коричневые сигареты с ментолом, которые так любят дешёвые шлюхи, и что Никитскому, нормальному мужику пришло в голову курить эту дрянь.

– Да не смотри, самому противно, – Никитский посмотрел на сигарету, сплёвывая. – Одна цыпочка забыла у меня, а мои, представь, кончились.

– Да мне-то что, кури ты хоть анашу, – сказал я.

– Ну и не без этого, – самодовольно ухмыльнулся он.

– Возьми, – сказал я, протянув ему свои нормальные «Marlboro».

– Спасибо, – Никитский кивнул и взял сигарету, выбросив свою. – Что, ничто прекрасное тебе не чуждо?

– Ты тоже неравнодушен, как я вижу.

– Моя жена здесь, хоть и бывшая, но пока единственная. Ты на свою тоже, небось, сходил бы посмотреть, если бы… хотя нет, полагаю, ты не пошёл бы на свою смотреть после всего. А ты… на главную «звезду» приходил взглянуть? – он хохотнул. – И чего вы все от неё прётесь, прикольная, конечно, девчушка, но что бы уж так бледнеть как ты всякий раз при виде её, как ты… Или так, за компанию с приятелем своим, Платоном?

– За компанию, успокойся.

– Ну да, я так и подумал. А чё сбежал раньше времени? Или на банкет не приглашён, как и я? Может, так пойдём, выпьем?

– Да я не пью пока Олег Иваныч, у меня суд скоро.

– Суд? А… всё та же прошлогодняя гнусная история не закончилась, – кивнул он, вспомнив. – Ладно, давай, хоть подвезу, мученик трезвости?

Через неделю примерно ко мне в кабинет заглянул Кочарян.

– Валерий Палыч, ты рентгеновские снимки с того, неопознанного Курилова делал?

– Делал, конечно. Но кости раздроблены, с фото не сопоставишь, если только скальпировать, и собирать по осколкам, но это адова дорогущая работа, реконструкция, компьютерная программа не наша, сам понимаешь, кто на неё деньги даст, Николай Второй он, что ли? – сказал я со знанием дела, приходилось участвовать в экспертизе царских останков.

– А зубы снимал?

– А как же?! И зубы снял тоже. Зубы целые, кстати, если будет с чем сравнивать, вполне получится, – я знал, о чём говорил, немногие наши соотечественники имели зубные карты, или хотя бы отдельные снимки зубов в поликлинике. Если этот, неопознанный, москвич, который следил за своими зубами, то вполне возможно, если нет – это бесполезный номер. – Кандидат появился, что ли?

– Да похоже на то. Генетику-то не сделать, кто нам деньги такие даст? Опять же, его родичи на Дальнем Востоке, что им билеты оплачивать?

– Ты всё на то, что это Курилов, намекаешь? Не веришь в опознание?

– Я не в церкви, чтобы верить, Валерий Палыч, особенно таким фифочкам в норках. Откуда бабло у неё, она не шлюха какого-то богатого папика, и ничья не дочка, какая-то художница, ах, да, модель ещё… Только знал я моделек, едва концы с концами сводят, если только не занимаются модным словом «эскорт», уговаривая себя, что они как Джулия Робертс в этой дурацкой «Красотке».

– Кажется, у фифочки муж при деньгах, – сказал я.

– Да не знаю, владелец конторки какой-то занюханной «Печати и штампы», как неудавшийся художник экслибрисы ваяет. Правда он сынок министерский и генеральский внук, квартиры у него в центре, антиквариат, говорят, имеется.

– Ну вот, – сказал я.

– Может и так… Только странно это, а? При живом, так сказать, муже она идёт тело любовника преспокойно опознавать.

– Я бы не сказал, что так уж спокойно, – напомнил я, как Таня в обморок у нас хлопнулась.

– Может, притворилась? – недоверчиво скривился Кочарян.

– Да нет, что я, обморок от игры не отличу? Я всё же врач.

– Да ладно, врач! – засмеялся Кочарян. – У тебя все жмуры, вон, в обмороках.

– Они не в обмороках, они мёртвые, и тут нечего смеяться, – строго сказал я, я не люблю шуток о смерти. – Идём, снимки тебе его отдам.

Вот так странно продолжилось дело о мнимом Курилове, потому что я-то верил Тане, что она не опознала его. Хотя… может быть, она научилась притворству за эти годы? Жизнь ведёт, действительно, странную…