Выслушав всё, что я сказал ему, Марк долго молчал, налил себе и мне коньяка в сверкающие пузатые бокалы и мы сели с ним в те самые креслица у окна.

– Странно… Зачем копать под Таню?

Вот это был самый правильный вопрос. Ну нашли неопознанное тело, не опознали, и похоронили, что особенно разбираться-то? Разве мало такого происходит теперь? Сплошь и рядом. Но они почему-то настойчиво разрабатывают его.

– Было бы логично предполагать, что Таня, напротив, опознает Курилова, если уже она рассчитывала, якобы, на его невероятное наследство, чушь собачья… а тут… логика где у них? – сказал я, покачав коньяк в бокале.

– Платон, тут нечисто дело. Таня – не цель, она средство, которым хотят поразить не её. А, например, тебя, – сказал Марк и посмотрел на меня.

– Меня?! – удивился я. – Тебя понятно, но я-то…

– Нет, Платон, думаю, всё же тебя, – сказал Марк, и, взяв в руки сигаретную пачку, стал вертеть её, не открывая. – Я фигура прозрачная и незаметная, законспирированная лучше Штирлица какого-нибудь, с самого начала мне нравилась сама эта игра – шифроваться, поэтому я нигде на свет ни разу не выходил. Я для всех – богатый мажор, проживающий наследство предков.

– Но кто-то всё же знает, кто ты есть?

– Только Таня, – он посмотрел мне в глаза и я понял, что ей-то он доверяет всецело. – Остальные знают только малююююсенькие кусочки мозаики, – он даже показал холёными белыми пальцами, какие это маленькие кусочки. – Так что, Платон Андреич, ищи, кому ты насолил и крепко.

– Кому… – я растерялся.

Вообще-то освещать криминальные новости – занятие неблагодарное и опасное со всех сторон, тобою недовольны правоохранители, тебя ненавидят и преступники, хотя при необходимости и тем, и другим, ты способен принести немалую пользу. Журналистские расследования выявляют преступления, к которым сыщикам бывает не добраться своими путями, а подозреваемые, если они невиновны, могут тем же способом отстоять свою невиновность. Но и тех, и других довольных и озлобленных у меня за спиной… целый сонм. Господи, лучше бы согласился светские новости эти тупые, освещать. Уйду из криминальной… надо подумать, куда…

– А… муж Кати твоей, этот бывший, он ведь следователь, кажется, – Марк остро посмотрел на меня из-под светлых бровей. – Не мог он каверзу тебе устроить через Таню?

– Да нет… Катю спокойно отпустил, уж хотя бы поскандалил…

Марк откинулся на спинку креслица, и прищурился, разглядывая меня.

– Не странно ли? Такую женщину как Катя так легко отпустил? И после того как в юности чуть не засадил тебя из-за одних подозрений в ухаживаниях за ней.

Я усмехнулся:

– Ты в курсе, я смотрю.

– Мы близки с Таней, как это тебе ни странно, – сказал Марк.

Я ничего не ответил на это, думая, что да, мне это странно, но чем дольше я наблюдаю за ними, тем меньше удивляюсь этому, в каком-то смысле они вообще идеальная пара.

– С тех пор ещё кое-что произошло, только благодаря мне он вообще сам не сел и даже в Москве оказался, так что нет, он мне скорее обязан теперь, всей своей карьерой, а может, и жизнью.

– И ты веришь в человеческую благодарность? – покачал головой Марк.

– Почему бы и нет? – проговорил я, вообще-то я просто не задумывался над этим ни разу.

– На благодарность способны чистые сердцами люди, способные душами осветить путь во вселенной. Слово-то какое «благо-дарность», способность дарить благо. Ты считаешь, твой Никитский такой человек?

– «Мой» Никитский, – усмехнулся я.

Марк лишь пожал плечами, предоставляя мне самому разбираться, мой Никитский или чей он.

В это время открылась дверь, и вошла Таня в мягком трикотажном костюме и смешных чунях на ногах, волосы убраны в косу, впрочем, растрепавшуюся как обычно.

– О… привет, Платоша – Таня подошла к нам, легонько поцеловала меня в висок. – Что это вы заперлись, парнищи?

И переместилась к Марку, положив руку ему на плечо.

Он сразу преобразился, вся острота и строгость исчезла из его лица, оно стало мягким, светлым, совсем молодым, глаза посветлели и заискрились. Он обнял Таню, ласково притянув к себе за талию, и прижался головой.

– Поспала?

– Да только и сплю, как бабка. Пора погулять выйти. Вот Платон, живу в таком месте чудесном, и не прогуливаюсь уже… сколько, Марик?

– Будто ты до этого гуляла, – усмехнулся Марк, покачав Таню немного своей рукой. – Носилась как ненормальная из конца в конец по Москве. Вот не поверишь, Платон, за все годы впервые мы провели столько времени вместе.

Таня улыбаясь, притулилась к голове Марка и поцеловала его в волосы.

– Как у тебя дела, Платоша? Ты просто так приехал, проведать, или что-то случилось? – Таня отошла к чайнику.

Я посмотрел на Марка и сказал:

– Проведать, как чувствуешь?

– Да уже отлично, Марк самый лучший лекарь, – Таня улыбнулась через плечо. – Как Ванюшка?

– Кажется, неплохо, отличник, – сказал я.

– А настроение?

– Да какое настроение, когда он занят день и ночь. Английский, каратэ, музыка…

– В художественную школу отдай, на черта ему каратэ твоё? – проговорил Марк и допил коньяк. – А английский выучит в два счёта, если понадобится, а так – толку никакого, перевод денег и времени. Поверь, я с детства английский, французский и итальянский учил. Щас не помню ни черта.

– И что, жалеешь, что учил? – усмехнулся я.

Марк засмеялся:

– Не-а! вот поедем с Танюшкой в Италию, мгновенно вспомню.

– А советы раздаёшь! – захохотал я.

– Ну, дай поумничать, вредный совет дать!

– Есть-то будете, хохотуны? – улыбнулась Таня. И всё так хорошо стало, спокойно и ясно на это солнечной, такой светлой кухне. Все тревоги и неясности исчезли, и стало легко и радостно на душе, потому что всё у меня хорошо, дома уже ждёт Катя, приходит с работы в это время, и Ванюша сейчас пообедает и отправиться к репетитору по английскому в соседний двор.

– Нет, Танюшка, есть не буду, Катюша ждёт…

Платону стало легко, я бы тоже позабыл свои тревоги, приписав их мнительности и особенной заинтересованности в Тане, и во всём, что касалось её. Кочарян не появлялся, но, правда и разрешение на захоронение тоже не подписывал, так и лежал у нас неопознанный номер 403-17, грустя в глубокой заморозке.

Таня уехала в Италию с мужем, поправляться после болезни, так сказал мне Платон. Получалось, что она заболела после нашей встречи, и я даже чувствовал, что из-за нашей встречи, будто что-то сбилось в ней, сдвинулась какая-то плита, защита.

Но я опроверг сам себя, вспомнив, что на этом «Рок и мода» она блистала через неделю после той встречи и выглядела превосходно. Событие, кстати, упоминали на телевидении, даже в новостях, и на нескольких каналах вышли полновесные сюжеты. Но ни мастерский эффектный монтаж, ни съёмка с самых разных ракурсов и планов не усилила того впечатления, которое получил я, присутствуя там. И того притяжения, что заметил между Таней и Книжником.

Но моя мама заметила. Она приезжала ко мне несколько раз в год, иногда я ездил к ней, в надежде разжалобить тёщу и тестя и позволить мне видеть ребятишек, пока мне этого не удалось, похоже, Альбина провела дома серьёзную работу и её родители не хотели даже говорить со мной. Но сейчас была мамина «очередь», и она взахлёб делилась со мной впечатлениями о случайно увиденной по телевидению передаче.

– Лерка, ты не смотрел, тут сюжет показывали по телевидению, ТВ-6, по-моему, или НТВ, не помню точно. Так там наш Книжник с группой, они, оказывается, знаменитые, – добавила она с некоторым удивлением. – И что думаешь, учудили?! Они, то есть музыканты эти, рокеры, концерт играют, а перед ними девчонки вышагивают, как бы показ мод. А те и рады на их ножки-то глядеть, распаляются всё больше, играют всё громче, ой… И Таня твоя, Олейник, там среди них. Так в конце она вообще в свадебном вышла, не иначе, Лер, замуж за Книжника пойдёт. Его родители в ужасе, переполох, что ты… Я тут мать его встретила, так она со стыда не знала, как и говорить, он ведь жену и ребёнка ради неё, бесстыжей, бросил! А теперь и женится, раз в телевизоре показали.