Его собственные чувства к этому ребенку становились только сильнее, и было сложно определить, насколько ему это нравится. Все, что можно было сказать прямо сейчас – будет непросто. Питер был хорошей маленькой штучкой, под фасадом из навязанной неуверенности и самоненависти там скрывалась удивительно добрая душа и острый ум. Пока что им было довольно легко манипулировать: ему было трудно отказывать, он легко принимал чужое мнение за чистую монету, чувствовал постоянный страх от того, что мог потенциально кого-то оскорбить или разрушить отношения, поэтому вел себя максимально мягко и послушно. Пока что Питер был идеальной целью для такого человека, как Тони, его было легко подстроить под себя, но чем больше уверенности в себе он приобретет, тем менее податливым станет. Какую тактику здесь следовало выбрать? Тони был человеком силы, легко доминировал над другими, поэтому сломать маленькую птичку казалось самым простым решением. Мальчик был бы милым и покладистым, делал бы все, что ему говорят, но только в самом конце. Перед этим их обоих ждали месяцы, а то и годы «перевоспитания».

Вторым вариантом было просто отпустить вожжи и позволить маленькому Питеру Паркеру набраться уверенности и встать рядом с Тони, но кто гарантировал, что Питер захочет этого? Не было никакой гарантии, что рано или поздно он не узнает о «бизнесе». Парень не был склонен к садизму или насилию, черт возьми, он бы плакал над каждым жалким ублюдком в городе, которому Тони всадил бы пулю, включая Говарда Старка.

Третий, и последний вариант… А был ли он? Можно ли было балансировать между манипуляциями и свободой? Бывший дон не хотел причинять своей птичке боль, которая бы пришла с первым вариантом, как и не хотел давать свободу. Можно было бы предположить, что это будет что-то между первым и вторым, но нет.

Пригладив волосы в немного нетипичном для самого мужчины жесте, он приподнял одну бровь, катая, словно шар, туда-сюда мысль. Он не хотел отпускать Питера, мальчик принадлежал ему с того самого момента, как они встретились взглядами в этом треклятом баре.

Он не причинит своей птичке вреда, осыплет золотом и красивыми платьями. Да, это было именно то, как он хотел видеть милого Питера – в юбках, невесомых шифоновых платьях, красивом белье. Тони знал, что сначала Питер не поймет ничего из того, что планировал мужчина, с самого начала знал, но планировал ухаживать, возить в самые дорогие магазины, водить в рестораны. Конечно, Тони уже подумывал о том, что бы оставить Питера здесь, но может, совсем ненадолго, может, пара дней? Неделя?

Глупо. Красивые маленькие птички должны сидеть в роскошной клетке, быть обласканы, и петь в свое удовольствие.

Сжав кулаки, он постарался медленно выдохнуть, запрокинув голову и глядя в потолок. Хорошо, это было хорошо, что мальчик был тут. По какой-то причине Тони был запечатлен на этом ребенке, и, не смотря на то, что произошло, он не станет слишком сильно наказывать того, кто это подстроил. Будет действовать как можно мягче, Тони совсем не хотел причинять птичке физическую боль, но как на счет того, чтобы отметить его как своего? Склонив голову на бок, мужчина задумался, взгляд ледяных глаз рассеяно бродил по комнате. Кольца и обещания были барахлом. Тату или, может, небольшой надрез? Он хотел всегда быть с Питером, на теле Питера, в душе Питера, пробраться в самые ее затаенные закоулки, и то, что уже начал бедолага Квентин, поможет им обоим.

Нужно было все подготовить.

Когда Питер вышел из ванны, прикрытый лишь длиной туники, и ни чем больше, комната была пуста. На изящно изогнутой спинке дивана лежала свежая стопка белья. Распахнутая до этого небольшая форточка, отделенная от основного окна широкой рамой, была накрепко захлопнута.

Следующие четыре дня, проведенные в доме Тони, для Питера были похоже на одно большое романтическое приключение. Юноша не мог поверить, что его уговорили остаться погостить, но был беспечно рад.

Каждое утро его встречал легкий завтрак, поданный в забавном круглом подносе, наполненным пузатыми чашечками, чайничками и аккуратными тарелочками из нежнейшего розового фарфора, которым Питер в тайне восхищался, называя это «посудой принцессы». К завтраку так же прилагался огромный букет из самых разных цветов, иногда даже полевых, туго перевязанный нежными шелковыми лентами, как подозревал юноша, срезанный в зимнем саду, который, к слову, был огромен, имея не только цветы и мелкие кустарники, но и полноростные деревья. Питер впервые видел дерево, усыпанное плодами граната, хоть и не совсем зрелыми.

А в самом центре стеклянного купола находилась полукруглая кованая беседка, выкрашенная в белый, крыша которой была украшена искусственными цветами, куда привел их Тони на ланч. Здесь юноша чувствовал себя укрытым от всего мира.

В этот же вечер мужчина показал ему гигантскую библиотеку, десятки дубовых стеллажей были выстроены в ряд и возвышались под самый потолок, а сам Тони хвастался, что в его коллекции множество научной литературы, от чего у Питера буквально потекли слюнки.

Студия Натальи была еще прекраснее, чем парень себе представлял. Ремонт здесь был совсем свежий, это чувствовалось по тяжелому запаху краски и штукатурки, но это было не безликое помещение, наполненное пустыми зеркалами и традиционным светлым паркетом, здесь чувствовалась… Душа. Саму женщину Питер так и не встретил, вероятно, на время его присутствия здесь, она выполняла работу Тони, но мужчина заверил, что та совсем не против, чтобы ее студией воспользовались. Больше всего подростку здесь нравился изысканный в своем роде фресочный потолок, с изображенным на нем восточным садом под высокими облаками. Это давало ощущение полета во время танца, которое хотелось продлить.

Но самым чудесным здесь был сам Тони. Какая бы работа у него не была, он ни на секунду не оставлял Питера, составляя ему компанию за чтением, чаем или с любовью наблюдая за тем, как тот танцует.

Постепенно, их поцелуи из невинных, становились все более обжигающими. Мужчина не стеснялся притянуть Питера к себе на виду у горничных, которые, как стайка черно-белых бабочек вмиг смущенно разлетались кто куда, как и не стеснялся сажать мальчика к себе на колени, лаская чувствительную шею, скользя зубами по открытым участкам кожи, иногда оставляя отчетливо заметные из-под ворота туники фиолетовые следы, когда они были совершенно одни в библиотеке.

Все меньше и меньше под нежным взглядом Питер смущался надевать что-то откровенно женственное, хотя помогало и то, что в распоряжении у него была только одежда Пеппер, младшей сестры Тони. Изящные пляжные туники, отделанные кружевом или сотканные только из него, дополняли короткие джинсовые шорты с цветочными вышивками. Впервые в жизни юноша чувствовал себя по странному комфортно. Тони, или Антонио, как на самом деле звали мужчину, - имя он узнал, подслушав разговор двух женщин в накрахмаленных передниках, - активно потворствовал такому стилю, нашептывая Питеру на ухо, какой тот красивый в том или ином наряде, и юноша это ценил, честно. Вместе с комплиментами Тони к Питеру приходило запоздалое осознание того, что ему, возможно, нравится так одеваться. Ему нравилось то, как узкие шортики обнимают его худые ноги, а туники, больше похожие на удлиненные блузки или даже изысканные платья, делают его симпатичным и милым. В этом доме зеркала для него больше не казались пугающими, бездушными блюдцами, показывая то, насколько подросток уродлив в своих безразмерных толстовках и джинсах. Теперь он чувствовал, что его тело действительно принадлежит ему. Ему хотелось снова носить серьги, которые когда-то подарила ему тетя, и может быть, только может быть, опустить волосы еще немного ниже, чтобы они скручивались в затейливые кудряшки и касались шеи.

А этим утром, сонно потягиваясь и щурясь от впервые за несколько недель показавшегося сквозь тучи настолько яркого солнца, Питер обнаружил на прикроватном столике маленькую красную коробочку в форме цветка розы и записку, приглашающую разделить завтрак с Тони на террасе.