Алану было крайне неприятно рассказывать историю появления его расы. Унизительно сознавать, что ты являешься лишь рабом, идеальным солдатом и у тебя где-то там есть хозяин, который считает, что он может распоряжаться твоей жизнью по своему усмотрению. В нашем мире им тоже приходится прятаться. Но здесь они чувствуют себя более уверенно, так как здесь нет никого, кто мог бы сравниться с ними в силе. Этот мир дал им новые знания и свободу, окончательно изменив их самосознание.

Все века они изучали и изобретали, готовясь к обороне или даже к нападению (если это понадобиться) в любом из миров. Смогут ли они вернуться в свой мир пока не известно, но Повелитель не оставляет попыток найти лазейку между мирами. Всё же этот мир не является их родиной, к тому же человечество постепенно усиливает контроль даже за собственной популяцией и уже совсем скоро эшры могут быть раскрыты и всё начнётся сначала: война и прятки. Так уж лучше сражаться на своей земле, чем тут.

Тяжёлая информация,…но я должна её принять. Я больше не человек и моя судьба теперь неразрывно связана с судьбой эшров. Но для себя я знаю точно: лучше сражаться с иномирными врагами, чем с людьми.

***

Всё чаще ловлю себя на мысли, что я везде чужая. Среди эшров я стараюсь особо не появляться, чтобы избежать лишних вопросов. А среди людей я ощущаю себя инородной. От них часто пахнет страхом и похотью, а это сильно раздражает. Стены нашей просторной квартиры всё больше давят и заставляют чувствовать себя словно в клетке. Меня спасает мини парк на крыше нашей высотки. Как вы понимаете, эшров не смущает, что он расположен на тридцать пятом этаже. Меня с некоторых пор тоже. Когда я была человеком, то смогла побывать там только однажды и больше не соглашалась туда пойти ни под каким предлогом. Сейчас же находясь под небесами в окружении кустов гортензии, я чувствую себя наиболее комфортно.

На тренировках с мужем я стала делать первые успехи, в основном за счёт быстроты реакции и ловкости (это мои единственные преимущества, которые я должна развивать). Наши поединки всё больше напоминают мне сцены из фильма «Матрица», – иногда кажется, что гравитация на нас просто не действует. В последнее время, только в такие моменты я бываю счастлива и чувствую себя на своём месте. Я знаю, что Дарэк не одобряет наши тренировки, так как они противоречат их традициям. Но Алан отстоял моё право на них, ведь никто не знает, что нас ждёт дальше.

Как-то я спросила Нору, не хочет ли она потренироваться со мной. Как же она удивилась в этот момент. Словно я предложила ей выйти на улицу голышом. Несколько раз моргнув, она вежливо отказалась от моего предложения и настойчиво попросила меня вернуться к изучению этикета. Фе,– как же я не люблю все эти правила и заморочки: по какую руку стоять рядом с мужем во время торжественного приёма, с кем я имею право говорить, с кем нет, как я должна приветствовать эшров в зависимости от их принадлежности к определённому дому и далее, далее, далее. Хорошо, что память не подводит и запоминаю я всю эту чушь автоматически, в то время как мои мысли блуждают в иных сферах. Нору это очень злит. Но я всегда была такой: всё, что мне интересно я готова изучать часами с превеликим удовольствием, Но если информация меня не увлекла, сконцентрировать на ней своё внимание я практически не могу.

Ранее этикет был мне не нужен, так как муж находился в статусе отверженного и нас практически не приглашали на великосветские приёмы. Но так как сейчас все обвинения с него сняты и от полного восстановления в правах его отделяет лишь отсутствие у нас ребёнка, мы должны будем присутствовать на различных балах и приёмах, которые устраивает ныне правящий в своём клане дом Ситар. Как же хорошо, что Алан не является никаким принцем или наследником, а всего лишь племянник главы одного из старших домов! Потому что жизнь в качестве жены власть имущего мужчины точно была бы не по мне. Чур, меня, чур!

Несмотря на восстановление в статусе «ира», муж продолжает облачаться в чёрный цвет, по привычке или по какой-то другой причине, – я не знаю. Но незаметно для себя я тоже перешла на чёрную гамму в гардеробе. Почему-то другие цвета меня больше не привлекают. Состояние моё всё чаще скачет от гиперактивности к почти полной пассивности и безразличию, – в такие моменты мне кажется, что вся недавно бурлившая во мне энергия просто просачивается, словно вода в песок.

***

Все картины, что я сейчас пишу, тоже не отличаются позитивной гаммой. Во снах ко мне приходят лишь сумрачные, зловещие миры. Там царит холод и мрак. Вихри тьмы закручиваются в спирали и уносят в угольную черноту небес красные всполохи глаз невиданных чудовищ. Скалы, отражая свет далёкой холодной звезды, сверкают, пронзая глухую тьму, острыми как бритва пиками. Страх не тревожит мою душу, пока я гуляю по этим мертвенно серым равнинам. Я зарываюсь пальцами ног в графитово-чёрный песок на берегах переливающихся серебристо-ртутными волнами рек. Эти реки несут свои воды бессчётное множество веков, и, кажется, что лишь взглянув в их блестящую струящуюся глубину можно увидеть все судьбы всех миров. Соблазн велик, но я удерживаю себя от этого опрометчивого шага. Эти пугающе-прекрасные своей чужеродностью миры манят тишиной и вековой стабильностью. Эмоции и чувства давно покинули их, оставив лишь пепел. Я не могу назвать своим ни один из этих миров, но они определённо мне знакомы. Я помню, что голова работает здесь не в пример лучше, чем в любом другом месте бесконечной вселенной. Здесь я любила думать и принимать решения…

Пробуждаться после этих снов тяжело: они засасывают меня словно в трясину, пахнущую смолой и гудроном. Тело слушается плохо, будто я вернулась в него не целая, а по частям и эти части ещё не заняли нужные позиции. От кофе я давно отказалась, впрочем, как и от чая. Вода, пропущенная через всевозможные фильтры, является для меня чуть ли не единственным живительным напитком. Напившись вдоволь, я иду в мастерскую. В такие дни я откладываю все дела и неспешно, словно в медитативном трансе переношу увиденное во сне на холст. Удивительно, но в эти моменты все мои страхи и волнения рассеиваются словно дым. Моя душа отдыхает, и сердце ненадолго обретает покой.

Но стоит нанести последний штрих, как пелена, окутывающая меня, исчезает, и я оказываюсь вновь один на один с яркими, бурлящими эмоциями, звуками и запахами этого мира. В первые мгновения это оглушает меня, и рефлекторно мне хочется вернуться в ту безмолвную черноту, что убаюкивала меня пару мгновений назад. Но, прикладывая волю, я всё же выныриваю в реальность и резко ухожу из мастерской, словно разрывая последние тонкие нити, что связывали меня с тем миром, кусочек которого я запечатлела на холсте. Звоню Марте и с удовольствием слушаю её светлый богатый на позитивные эмоции голос. Он пробуждает меня окончательно и я, стряхнув с плеч последние частички пепла, выхожу на улицу, чтобы насладится мягким вечерним солнцем.

Эти картины, как и моё состояние, настораживают Алана, если не сказать – пугают. В последнее время он всё чаще ненавязчиво (как ему кажется) предлагает мне обратиться к психологу. Значит такой «зверь» у них тоже есть. Но никакого желания изливать душу постороннему у меня нет, о чём я прямо говорю своему супругу. Как объяснить, что картины – это не плод моего воображения, навеянного дурным расположением духа. Я просто фиксирую свои сны, которые совершенно не зависят от моих желаний и демонстрируют каждый раз то, что само проявляется в моём подсознании. Вы, конечно, скажите, что тут я не права и подсознание – это как раз и есть сфера работы психолога. Но как ему объяснить, что разнообразие миров, что приходили и приходят ко мне во снах и насколько они позитивные или мрачные вовсе не зависят от внешних обстоятельств или моего настроения. Бывало ко мне приходили очень яркие, прекрасные миры, когда я переживала не лучшие периоды своей жизни (например, когда я теряла детей) и наоборот, снились не менее мрачные потусторонние миры, когда я была абсолютно счастлива (во время нашего медового месяца, например). Так что я не хочу с кем-либо обсуждать свои сны и своё творчество.