Кристина опустила глаза.

– Кстати, почему Сажа-то?

– Потому что мы не выходили на работу ненакрашенными, – усмехнулась Кристина, – иначе штраф. А у меня как-то сумку сперли с косметикой. Вот я и пыталась подвести глаза углем. Там девчонка одна была, рисовала в перерывах. Так, просто, людей, не лица – лица нельзя, а разное. Руки там… Как живое было. Вот у нее я уголь взяла. Потом неделю сидела, как узкоглазый китаец, с воспалением, – рассмеялась девушка, – Митяй поржал, даже наказывать не стал.

Его звали Евгений Тихомирович. Женя. Тридцать пять, скорее всего, женат, руководитель небольшого предприятия. Тихо и мирно себя чувствовала с этим клиентом Кристина – в кольце рук как в кольце стен. Защищенной. В самую первую ночь они долго говорили. Прижав девушку к плечу, словно близкого человека, а не шлюху, Женя спрашивал о ее жизни. Щурясь от пара, курил вишневый вейп и слушал. Действительно слушал, не притворялся. На следующий раз он заказал к ее приходу котлеты по-киевски – запомнил, как она обмолвилась, что любит их. Женя дарил Кристине разные приятные мелочи, сувениры из заграничных командировок. У кровати всегда стояли свежие цветы. Но главное – он слушал. И говорил о разных интересных вещах. Об искусстве, которого Сажа в глаза не видала, не считая дешевых репродукций со стразами в номерах гостиницы. О политике, в которой не понимала ничего. О далеких странах, которые были слишком далеко, чтобы поверить в их существование… Но Женя умел говорить так, что все становилось понятным, ощутимым. Достижимым. Стоит захотеть – и мир упадет спелым яблоком к твоим ногам.

Кристина влюбилась. Впервые в жизни. Первая любовь пришла поздно и протекала болезненно. Кристина ждала его звонка, как манны небесной. Мечтала, что он проплатит ей эксклюзив – хотя бы на месяц. На полгода. Может, и вовсе женится, заберет ее в далекий сияющий рай – такие истории постоянно рассказывались девочками, пока «папочек» и «мамочек» не было рядом. А вдруг это правда? В жизни же должны происходить чудеса – иначе зачем жить? Женя ведь так заботится о ней, что это, если не любовь?

– Я сказала ему сегодня… Не смогла больше, ляпнула с порога. Сразу. Спросила, что он собирается делать дальше? Со мной?

Кристина сжалась в комок на диване, уткнулась в колени лицом. Лев молча ждал продолжения, ощущая, как в груди закипает тяжелый гнев. Не на того неведомого Женю-мудака, а на себя-дебила. Поразвлечься захотел, пидорас?! Бабло заплатил, расселся ждать… Думал, уебок, только о том, чтоб не нарваться на жалость… Не потерять, блять, лица. А о той, что придет отдавать свое тело, как мясо, не думал?!

Он стиснул поручни кресла так, что побелели пальцы.

– И что… он ответил? – просипел Лев, заранее ощущая, как ответ даст ему по башке рикошетом.

Она вскинула сухие глаза и криво улыбнулась.

– Трахать. Трахать, конечно, что еще делать со шлюхой?

Кристина уставилась в то же окно, что недавно сверлил взглядом Лев.

– Посмеялся. По-доброму так, знаешь… А что? Ничего не случилось же. И я… – она быстро смахнула слезы с глаз. – Я его ударила по щеке. Даже не знаю, за что. И ушла. Мне теперь… – она осеклась, затихла.

Помолчав, Кристина очнулась, засуетилась. Сдвинула в сторону чашки, присела на колени у кресла.

– Ты прости, что я тебе это все… – затараторила она, – Ты скажи мне, я все тебе сделаю, я все умею…

Лев схватил ее за руку, заставил поднять лицо.

– Дурочка. Хочешь что-то сделать – посуду вон помой, я это терпеть не могу.

– Я не должна, – бормотала Кристина, порываясь гладить его по ногам, – Два прокола за ночь – это конец… Митяй меня… Он, знаешь…

– Заткнись уже, – гавкнул Лев, откатываясь в сторону. – Что у тебя пластинка заела, а?! Говорю – не надо! И Митяй твой не узнает! Спросят – скажу, ебал все три часа без перекура! Не можешь чашки сполоснуть – я сам!

Он грохнул поднос себе на колени, брякнул на него посуду. Сажа вскочила, сгребла все в охапку и метнулась на кухню. Через минуту зашумела вода. Лев подъехал к окну, открыл створку, вдыхая сырую ночь. Кристина вернулась, присела на край дивана, аккуратно расправила полу халата на коленях.

– Ну чо, Криська, – обернулся Лев, – мож, кино какое глянем? Отвлечься. Еще время осталось…

Ноут мерцал на столике, бормотание фильма превращалось в мерный гул, а то и вовсе исчезало. Лев изо всех сил держался, чтобы не вырубиться тут же, на диване. На плече у него тихо посапывала Сажа. Взъерошенные черные волосы щекотали шею, и это усыпляло еще больше. Спать было нельзя, нужно следить за временем. Поставить будильник на телефоне он не догадался, а теперь мобила лежала далеко, а будить девушку Лев не хотел.

Раздался звонок, Кристина вскинулась, побежала к своей сумочке.

– Да, я выхожу. Хорошо. Буду.

Она повернулась и глубоко вздохнула, глядя на оставшегося на диване парня.

– Мне…

– Я слышал, – отвел глаза Лев. – А тебе… нормально будет? Ну, сегодня, после всего…

Сажа улыбнулась и стала переодеваться в подсушенную одежду.

– Ничего. Спасибо, если бы не ты…

Лев досадливо рыкнул, потер руками лицо. Куда еще-то стыднее? А поди ж ты, оказывается, всегда есть куда…

– Митяй ничего не сказал, может, Женя все же не стукнул. А может, и стукнул. Похер, – бесшабашно рассмеялась она.

– Эй, – вскинулся Лев, заметив в ее глазах нехороший блеск. – Ты не думай ерунды творить, поняла? Жизнь у тебя одна!

Она махнула рукой, опустила взгляд.

– Куда мне, трусихе… раз за столько лет не смогла.

Лев пересел на кресло, подкатил ближе.

– Знаешь, я тоже так думал. Что трус.

Он прерывисто вздохнул, покусал губы.

– А потом понял – это наоборот. Помереть легко, любой сможет. А вот попробуй-ка с жизнью сражаться. Каждый день.

Кристина присела, заглянула ему в лицо. Лев заставил себя посмотреть ей в глаза.

– Ты прости. Наверно, это звучит сейчас как идиотизм, но…

– Ой, ты не впадай в этот… в пафос, – фыркнула Сажа, и взъерошила волосы у него на макушке. – Не за что прощать. За всех не попросишь! Ну, я пошла.

Когда за девушкой захлопнулась дверь, он отправился в спальню, лег на холодную кровать. Сон выветрился совершенно. Вместо него в голову полезли воспоминания, дурацкие мысли, обрывки рифм и прочая бесконечная шарманка, которая не дает людям спать до рассвета.

Здесь вода не дышит волнами.

Один, два.

Отрыв. Нервы в пыль.

Тело в струну.

И синева мертва.