Юханнес вновь поднял руки вверх, наверняка думал, что подобная демонстрация внушит Волэну терпения и милосердия.

– Я простой путешественник, картограф. Прибыл в Кроссвинд потому что здесь всегда был важный торговый центр, расположение подходит для удобного изучения большого количества локаций и нанесения на карты важных географических ориентиров. Я поражён посёлком, приятно, а вот его жителями, отнюдь наоборот. Один только Андерс Хольм чего стоит, да и Йоэл далеко не ушёл. Я знаю, что ярл Одд Хедлунд планирует возродить это место, слыхал от бэрбеллских каменщиков. Посёлок опустел, но, скорее всего, это ненадолго. Пришлют сюда рано или поздно кого-то. Будут ярлы думать, кого сделать местным управленцем. Наверняка и Андерс, и Йоэл метят на это место, а может и не одни они. И на многое пойдут ради достижения цели, уже на многое пошли. Возьми хотя бы Лисбет, девушку вынудили покинуть Кроссвинд, потому что она не глупышка совсем, под ногами крутилась со своей мудростью и умом.

– Даже если и так. Мне-то что? Мои родные оставили этот мир. Политика меня не интересует.

– Уверен в этом? Вернёшься в Кроссвинд навестить курган жены и дочери, а тут… – Юханнес присвистнул. – И дерево висельников ерундой покажется. И если даже ты хочешь отомстить за отца, убийца его никуда не денется, раз уж он такой великий воин.

– Все люди смертны, и этот ублюдок тоже. Поэтому я не хочу, чтобы эту гнусную падаль размазал о землю и обоссал кто-то кроме меня.

– Отчасти прав ты, Волэн. Но пока у тебя нет никакой информации об убийце, и мне нечего тебе больше рассказать сегодня. Подумай лучше о том, чтобы навести порядок в родном посёлке. Глядишь, и всплывёт что-то об убийце, оттуда, откуда и сам не ждёшь.

Юханнес развернулся и, не прощаясь формально, отправился в таверну. Надсон-Нарбут не стал его останавливать. Картограф, возможно, был прав. Слишком много всего случилось сегодня. Чересчур для первого дня для ветерана, вернувшегося с войны.

Вести о смерти матери, похороны отца и дюжины других людей, павших от руки иноземца, воспоминания о покойных жене и дочери, новые знакомства, приятные и не очень, загадки, попытки манипуляций, неприятные разговоры, странные видения… «Johannes Sjöberg sitit, – эти слова, – Johannes… Юханнес! Не может быть, это шутка?» – Волэн ворвался в корчму, подбежал к Йоэлу:

– В какой комнате остановился картограф?

– Не знаю таких.

Надсон-Нарбут схватил трактирщика за грудки:

– Смуглый парень с белыми татуировками, Юханнес!

– Кроме Филипа и каменщиков постояльцев у меня сейчас нет, – Йоэл смотрел недоумевающе. Он сглотнул слюну, на лбу выступила испарина.

– Только что вошёл сюда.

– Волэн, – менестрель коснулся локтя ветерана. – Никто сюда не входил.

Надсон-Нарбут плюнул в сторону, развернулся и, молча, быстрым шагом покинул «Горячего быка».

Неужели снова видения, галлюцинации? Если Юханнес – плод воображения, почему он знает то, чего не знает Волэн? А может, знает? Он знал о Ханне и Бритт. Вопросы. Вопросы сто раз помноженные на другие вопросы. Родная земля цепкими объятиями загадок хочет пленить блудного сына. Стоит ли ей поддаваться? Лучше подумать завтра. Утро вечера мудренее.

Очаг, должно быть, угас от дуновения ледяного ветра, ворвавшегося через неплотно закрытую форточку. Хускарл[5] Ивара – сына конунга Уве Хедлунда, явно, не удосужился проверить окна с вечера, когда растапливал камин. Пламя уснуло, а Ивар пробудился под одеялом из шкур. Он быстро вернул раскрытую ногу под пушистое покрывало и приподнялся, чтобы засвидетельствовать свои предположения. Всё так и было. Воздух сделался совсем холодным, колючим и недружелюбным. Сын конунга зевнул, взглянув на оленью голову над кроватью, ему представилось, что она должна была уже покрыться инеем.

– Ян! – на зов своего бонда явился жилистый темноволосый юноша, на вид заспанный, но не выспавшийся.

Этот парень вызывал у Ивара искреннее сочувствие, вынуждающее прощать оплошности. Ян родился в Коллуне, что южнее Валенвуда, в двенадцать лет он был вынужден покинуть отчий дом, бежать прочь из консервативного Заспиана. Парень слышал, что «северные варвары» Скайсдора не принижают человеческих достоинств из-за топорной ксенофобии. Свободный люд холодных равнин верен зову сердца и уважает сильную волю.

Совсем юный Ян добрался до самого Айскреста своим умом и находчивостью, а уже удача помогла ему приблизиться ко двору конунга.

Уве с сыном проверял эффективность работы столичных рынков, объезжая их с дружиной. Ян служил подмастерьем кузнеца. Когда конунг с Иваром осматривали товар оружейника, уроженец Заспиана эффектно демонстрировал ассортимент мастера, между словом нахваливая собственные способности. Сына Уве заинтересовала необычная для северян внешность Яна, так Ивар узнал короткую предысторию парня и выпросил у отца позволение взять его в оплот конунгов.

И вот теперь, этот молодец, служащий сыну Уве Хедлунда хускарлом почти десять лет, стоял перед постелью своего бонда и лениво потирал зелёные глаза с лицом провинившегося ручного щенка.

– Пользуешься тем, что я не прикажу тебя высечь за погасший очаг? Всё может измениться в один момент.

Ян вместо ответа потянул вниз один уголок рта, Ивар удовлетворённо вздохнул.

– Хочу согреться и помыться. Займись этим, найди себе кого-нибудь в помощь.

Ян поклонился и приступил к исполнению поручения. Ивар плотнее укутался в меха, ожидая свою горячую купель. Пока хускарл с двумя сыновьями конюха и дочерью поварихи, которых он призвал помочь, растапливал камин и носил воду, сын конунга размышлял о том, насколько может быть доволен своей жизнью Ян ныне, здесь на севере.

Наверняка привыкать к климату было не так уж и просто. На юге в цветущем Заспиане солнце поднимается высоко, греет не сдерживаясь, а ветры не обжигают ледяными прикосновениями. Сам Ивар Хедлунд любил Скайсдор, Айскрест, со всеми их плюсами и минусами, но не мог знать, что на душе у южанина. Хотя, очевидно, погода не главное. Ян бежал из тёплого климата и от холодного общественного порядка своей страны. Ивар беспокоился за душевное состояние своего хускарла, когда началась война. Слова Яна, сказанные в один из вечеров за непринуждённой беседой, уняли это беспокойство:

– Заспианцы обзывают скайсдорцев варварами. Дремучие ублюдки юга понятия не имеют о прогрессе и просвещении, если ставят материальное выше духовного.

Безусловно, Ян был верен такому манифесту. Ивар сомневался в отсутствии меркантильности у себя самого. Души и нравы важны, но что с ними делать, если нет тёплого дома, сытного обеда и мягкой постели? Не было в его величественной и любящей уют натуре тяги к приключениям и высоким стремлениям.

– Ванна готова, – сказал Ян.

«Ванна готова, парень называет её привычно для своей покинутой родины», – Ивар улыбнулся. Помощники хускарла удалились восвояси, сын конунга снял бельё и погрузился в наполненную купель. Вода объяла расслабляющей лаской. Это было несказанно приятно. Ивар нежился несколько минут, потом подозвал Яна, чтобы тот потёр ему спину. Еловый аромат мыла с примесью берёзовых и пихтовых нот тонизировал и в купе с ярым трением мочалки возвращал из неги к повседневной действительности.

Сын конунга успел одеться в свой болотный кашемировый кунтуш поверх льняной белуги, прежде чем ему сообщили о том, что отец и дядя зовут его на завтрак в длинный зал.

– Значит, Ледяная Ладонь вернулся.

– Война завершилась, было бы странно, если б ярл Одд Хедлунд остался на заставе Врорк, – в словах Яна на первый взгляд не было абсолютно ничего настораживающего, но это лишь на первый взгляд.

Дядя Ивара вернулся в Айскрест, он уже здесь, в оплоте конунгов. Уве Хедлунд не возглавил объединённые силы Скайсдора, вместо него выступил родной брат, отец Ивара укрылся в столице.

Ветер не мог шептать и переносить сплетни и разговоры, но в этом не было необходимости. О том, что отец не оправдал ожидания народа, Ивар и сам догадывался. Вот у него самого был законный повод остаться в безопасности. Он единственный сын Уве, не бороться же в случае его смерти за северный трон сёстрам?