И что же теперь? Куда попрятался местный люд, почему хозяйства разорены, а вместо гордого приветственного постамента на главном въезде Волэна встретило дерево висельников?

Война не коснулась напрямую земель выше Клейта, кто же зверствовал здесь?

Надсон-Нарбут думал по возвращении первым делом зайти в корчму «Горячего быка», пропустить пару кружек лучшего эля на всём Железном тракте, прежде чем обрадовать родителей, но теперь хотел проверить домочадцев, как можно скорее.

Новый порыв ветра мотивировал воронье развернуться, пролетев над головой ветерана с оглушительным хлопаньем крыльев и диким карканьем. Надсон-Нарбут пригнулся, защищая лицо и голову руками: «Гнусные падальщики!»

– Столь же гнусные, как и расхитители чужих могильников.

Волэн резко обернулся к дереву. Трупы покачивались в унисон со скрипами ветвей, как метрономы, дробя музыку дерева на выверенные такты. Ветеран приблизился к злополучному памятнику смерти: «Неужели всё показалось? Война развила во мне извращённое воображение?»

– Нет, Надсон-Нарбут, потомок старого плута, никчёмного труса, убийцы и вора. Клинок твой пресытился кровью врагов, и теперь хочет пить души твоих земляков! – Мертвец, висящий со вспоротым животом, сгнивший наполовину, без глаз, без волос и без рук, шевелил нижней челюстью с едва сохранившимися зубами и языком. – Напои его! Johannes Sjöberg sitit! Dormit, sed adhuc exregiscimini. Он спит, но ещё проснётся. Evigilabit certe et obsteret clamoribus suis et gemitu omnium inimicorum moruorum, quis prope erit. Непременно пробудится и оглушит своими воплями и мертвенными стонами всех врагов, что окажутся рядом. И вернётся сын в дом своего отца. Et filius revertetur ad domum patris sui. И успокоятся души тех, кто был проклят на веки вечные. Et animas maledictorum in secula seculorum requiescent.

Объятый животным страхом, несравнимым ни с чем, Волэн упал, выронил меч, схватился за голову, зажмурив в панике глаза. Отвратительное видение, рождённое израненным войной и незабытым горем разумом, ушло с последними отголосками слов мертвеца. Надсон-Нарбут открыл глаза, тело висельника едва шевелилось ветром, он был мёртв, как и положено трупу. Не успев выдохнуть с облегчением, Волэн зажал уши, спасая барабанные перепонки от продолжительного звона, закончившегося падением мёртвых птиц на землю вокруг ветерана.

Надсон-Нарбут судорожно поднялся, наклонился за Пьющим души, стиснул дрожащей ладонью клинок и со всех ног помчался к отчему дому. Коричневая пыль, вздымаемая яростным движением рук и ног ветерана да ветром всё не унимающимся, щипала глаза и заволакивала вид на здания магазинов, трактиров и покосившиеся фермерские хаты. К удивлению Волэна, его ноги помнили путь, и, чисто интуитивно, он остановился прямо у жилища родителей. За облаком едва ли оседающей пыли стоял небольшой, но ухоженный дом. И синяя дверь из крашеного кедра была на месте, и манила скорей войти внутрь.

Калитка оказалась не заперта, как и вход в сам дом. Волэн насторожился, шагнув в слабо освещённую пристройку. Стало душно от спёртого воздуха, ударившего в нос сильной смесью запахов сушёного лука, чеснока и острого перца. Типичный аромат от заготовок на суровую зиму. Во мраке за дверью в кухню-прихожую среди смутных силуэтов домашней утвари первой бросилась в глаза печь, не работающая и, очевидно, остывшая. «Родители всегда мёрзли, а тут…» – Надсон-Нарбут рассмотрел почти пустую бутылку на столе: «самогон». Отец завязал после смерти деда. С каждой деталью, робким шагом, запахом и взглядом по сторонам становилось всё тяжелее на душе. Внутреннее напряжение, с которым Волэн примчался к дому, только нарастало. Предвкушение от встречи с родными не могло перебить этого, как и знакомые с детства запахи очага. В доме было не много комнат. Ветеран не стал никого звать. Поймал себя на позитивной мысли, что хочет сделать сюрприз, а потом на пугающей, что просто боится, что никто не ответит. Ни матери, ни отца дома не было. В комнатах никто давненько не убирал. Рой новых мыслей штурмовал разум: могла ли мать уйти от отца в развязке? А что же он тогда? Отправился за новой порцией алкоголя? Нет, самогон ещё был, и на столе, и возле родительской кровати. Волэн споткнулся о бутылку, пролив содержимое.

Лучше всего было выйти на улицу и вдохнуть свежий воздух.

Яркие лучи солнца ослепили. Надсон-Нарбут сощурился, поднял левую ладонь и разглядел приближающийся силуэт. Мужчина, низкий и щупленький, шёл прямо к дому, Волэн узнал его, это был местный аптекарь – Андерс Хольм, пожилой брат старинного друга дедушки Дикена, Ларса Хольма, пропавшего в одной из своих экспедиций.

– Что Вы здесь забыли, уже достаточно с нас! Оставьте в покое Кроссвинд! – прохрипел аптекарь, ветерану даже показалось, что он готов бросить в него камень.

– А как же местное гостеприимство, о котором слух разносится по всей протяжённости Железного тракта, а также от Великаньих островов до самого Клейта?

– До Клейта?! Слава Кроссвинда не останавливается на границе Скайсдора. Чтоб меня, – старец покачал головой, и у него на глазах навернулись слёзы. – Волэн, как ты возмужал.

– Здрав будь, Андерс.

Аптекарь подошёл ближе, вытянув свои трясущиеся руки к лицу Надсон-Нарбута:

– Не только возмужал. Снег тронул твою голову пуще, чем тогда…

– Не стоит, – Волэн убрал руку старца от головы. – Что здесь происходит? Откуда висельники? Почему их не хоронят?

– Многое изменилось с тех пор, как ты ушёл на войну.

– Где мои родители? – ветеран был твёрд, как скалы Мидлкроуна, дразнившие его на заставе Врорк своими платиново-золотыми отблесками. – Мне нет дела до сантиментов. Я вернулся домой и не встретил тепла, на которое рассчитывал. Моя родина словно вывернута на изнанку. Я защищал её от войск юга, от кого я не смог сберечь отчий дом?

– Волэн, повторюсь, многое изменилось, я понимаю твоё настроение. Тебя не было очень и очень долго. Уверен, что твоя жизнь на заставе неслась вперёд стремительно, но здесь время текло медленно, и было насыщенно событиями. Кроссвинд всегда был приютом для странников и не только. Когда стало известно о нескольких поражениях у заставы Голдвэйн, многие жители Дирпика бежали на север. Большинство проходило и здесь. Они сеяли панику, не останавливались, уходили всё дальше. Даже местные пугались такой расстановки сил. Никто не ожидал, что Заспиан обретёт подобную мощь, – Надсон-Нарбута потрясли такие известия. Жители Скайсдора отличались мужеством и силой, патриотизмом, верой в богов, дарующих вечную жизнь храбрым. А тут такое. – Да, я вижу, как ты поражён и раздосадован. Однако удивляться нечему. Конунг[3] Уве Хедлунд проявил слабость, заразив свой народ малодушием. Он остался греться в чертогах Айскреста, пока вероломный юг грезил о том, чтобы топтать нашу землю. – Это было правдой, верховный вождь всех ярлов не выступил к границе, вместо него командование принял его брат – Одд «Ледяная Ладонь» Хедлунд. Слухи бродили среди воинов разные, поговаривали, что возможно после войны не быть Уве конунгом. Но Волэн не знал, что это настолько серьёзно ранит народ. Ветеран и в самом деле черствел с каждым месяцем войны. – Так потихоньку и пустел Кроссвинд, огороды, фермы, всё приходило в негожее состояние, пока не осталось горстки людей верных этой земле.

– А мои родители, они тоже ушли?

– Нет. Твоя мать скончалась следующей весной после твоего ухода. Перхуй, да грудная жаба. Но отец твой остался не только из-за неё. Он не мог покинуть землю, где похоронено столько Надсон-Нарбутов.

«Я чёрств, как земля, укрывшая кости моих родных, – Волэн заметил, как Андерс смотрит на его реакцию. – Даже не выдавить слезу! Стоит ли этого стыдиться? Хотя перед кем?!»

– Что с деревом, кто повесил этих людей?

– Их убили прежде, чем повесить. Я расскажу всё тебе подробно. Кроссвинд не прекратил принимать путников. Трактир «Горячего быка» и по сей день управляется Йоэлом с орехового холма. Несколько раз постояльцы не хотели платить и угрожали работникам, но то, что произошло месяц назад, стало настоящим потрясением для горстки наших оставшихся земляков.