Хара занервничал сильнее, потому что в интонациях Каору проявилось нечто такое, отчего захотелось разрыдаться; знакомое чувство, наполняющее душу сожалением и болью, которое разум отрицал, отодвигая понимание куда-то на задворки и не желая ничего принимать. Лучше уж оставаться в неведении. Да. Басист в растерянности отвернулся, потирая виски — вдруг дико разболелась голова. А Ниикура взял его за плечо, нарушая личное пространство, и они встретились глазами, чтобы, наконец, увидеть друг друга. Не друзья и не враги — заплутавшие в точке невозврата, но всё ещё недосягаемо влюблённые. Хара уже видел такой взгляд в день, когда Ниикура поцеловал его. Глаза вдруг защипало от несвойственного проявления ностальгической тоски. Оно диссонировало нелепой мягкостью, противоречило и не поддавалось объяснению.

— Сукин сын!

Лидер закрыл глаза.

Чувство безысходности навалилось, болью скручивая внутренности, и Тошимаса поднял руку для удара. Но только в последний момент кисть замерла в воздухе и безвольно опустилась, так и не коснувшись чужого лица.

— Не смей! Никогда больше, ты понял? Не прикасайся, не целуй, и не суйся ко мне в койку ни с советами, ни с критикой. Для тебя там места нет. Као, — сказал Тошия. — Вот и весь компромисс.

— Ты меня терпеть не можешь, да?

Окинув Ниикуру рассеянным взглядом, Хара всё же ответил:

— Ты ошибаешься, — сказал он тихо. — У нас всё станет как раньше. И возможно, однажды, мы научимся понимать друг друга. — Расправив плечи, Тошия уверенным шагом покинул офис. Хотелось верить, что очень скоро всё, что он испытывает к Каору, станет просто воспоминанием о несостоявшейся любви. Без боли, сожаления и желания свернуть кому-то шею. Когда-нибудь это обязательно произойдёт.

Когда-то, но не сейчас.

***

Андо сидел в машине, ожидая, когда Хара выйдет из здания, и в нетерпении жевал уже третью по счёту конфету. Все рекомендации диетолога насчёт потребления сахара катились коту под хвост, потому что, когда Дай начинал нервничать — ему хотелось сладкого. А повод волноваться у гитариста был. Перед тем как уехать, Каору стал вдруг очень мил: улыбнулся и даже махнул ему рукой, да так, что от неожиданности Андо прикусил язык. Откуда такая любезность, если буквально час назад Ниикура собирался открутить ему башку? Через стекло авто, конечно, непросто определить настроение, но улыбка лидера выглядела искренней, а взгляд казался, вроде бы, не таким напряжённым. «Означает ли это долгожданный мир, или новое затишье перед бурей?» — подумал мужчина, кивнув в ответ. Если эти два упрямца хоть до чего-нибудь договорились, это уже огромный прогресс. Понимание достигнуто, все довольны, и миссию Дайске можно считать завершённой. Осталось только увидеть Тотчи, чтобы узнать. Но гитарист не ощущал ни радости, ни удовлетворения, наоборот, — он почувствовал себя крайне несчастным. И пальцы сами потянулись, чтобы взять ещё одну шоколадку.

Открыв дверь авто, Хара плюхнулся на сиденье, облизнулся, показав кончик языка, и застыл, глядя прямо перед собой.

— Конфетку? — Андо протянул ему пакетик, чтобы хоть чем-то разбавить молчание. Тошия кивнул, пряча глаза за чёлкой, и пошуршав фантиком, закинул в рот одну. — И?

— Всё неплохо, Дай, — лицо басиста вдруг озарило снисходительно-добродушное выражение — маска, которая появлялась во время интервью, когда необходимо отвечать на вопросы, только вот, пальцы в замок он не успел сложить для полноты образа. — Давай напьёмся…

— Пристегнись, — ответил гитарист и завёл мотор. «Ни слова из тебя не вытянешь» — хотелось пробурчать обиженно, но Андо промолчал, надеясь, что Тотчи хоть что-то добавит к сказанному.

— Я просто не могу сейчас говорить о нём. Не злись.

— Ты как? В порядке?

Хара ничего не ответил, лишь помотал головой, отвернувшись к окну.

***

В комнате горел яркий свет, и, опустив жалюзи, гитарист достал из шкафа две небольшие коробочки. Из одной он извлёк компактную трубку для курения, ёмкостью где-то на одну-две затяжки, и, засыпав в неё щепотку содержимого из другой такой же коробочки, зажал мундштук зубами. Поднеся к устройству огонь, мужчина сделал глубокий и медленный вдох, заполняя лёгкие дымом.

— Гавайская, — с любовью сообщил Дай, задержав дыхание. Затем, повторив манипуляцию, он передал трубку Тошии.

Харой овладевало состояние безмятежности, оно будто гладило его по голове и вызывало желание улыбаться всем и вся. С каждой новой затяжкой он ощущал, как напряжение уходит, уступая место ритмичному биту игравшей в комнате музыки. Организм накрывала новая фаза, и сознание дрейфовало в ней, становясь невесомым, как пёрышко колибри. Все мысли, все темы разговоров казались абсурдно нелепыми.

— Дай, мы ждём прихода, а прикол в том, что он уже наступил. Убойно! — смеялся Тошия. — Я чувствую себя приматом, на которого снизошло высшее откровение.

— Какое? — загадочно улыбнулся гитарист.

— Мозгом пользоваться необязательно. За тебя всё решают инстинкты. Рефлексы, отвечающие за «есть, спать, и трахаться». И, наверное, интуиция, — и Хара снова рассмеялся. — Аха-ха-ха! Вот ведь! Жить будет намного проще.

— А как же всё остальное? Любовь там?

— Любовь? И с чего тебя потянуло? Не засоряй душу бесполезным чувством, — басист скептически поднял бровь, и снова усмехнулся: — Интересно, сколько тупых вещей я ещё скажу сегодня? Масару, люби в своё удовольствие! Кого захочешь. Аминь.

— Это всяко лучше, чем гнобить себя молчанием, — всё же упрекнул его гитарист, поднимаясь со стула. — Мне надо проветриться, — помрачнев, сообщил он. — Пойду, подышу…

И Тошия понял. Они общались два месяца, и за это время Андо ни разу не вышел за рамки дружеского участия. Это было общим желанием напиться или потусить где-нибудь вдвоём, ну, и поболтать по душам, когда Хара был к этому расположен. И, несмотря на то, что всё это их сближало, Тотчи не спешил затащить гитариста в постель. А Дайске, конечно, хотел близости. Хотел, но ни на чём не настаивал. И сейчас, когда ситуация с Ниикурой, наконец, прояснилась, он прекрасно осознавал, что им придётся закрыть этот гештальт.

Вы либо забиваете, делая вид, что не трахались, но всякий раз при общении испытываете неловкость. Либо на какое-то время постель становится пикантным дополнением к вашей тесной дружбе, и такая перспектива, конечно же, имеет свою привлекательность. Но не факт. Есть ещё одно обстоятельство, в котором один из друзей неожиданно влюбляется в другого. А ведь, как правило, люди о любви не просят…

Удерживая приятеля за плечо, Хара вынудил его остановиться, а потом и вовсе начать пятиться, пока Андо не ощутил под лопатками твёрдую и холодную поверхность стены. Тело органично срезонировало под напором другого тела, но гитарист сообразил что к чему, только когда в ухо ему горячо зашептали:

— Подожди… не сбегай, — язык, конечно, заплетался, но Хара пытался донести свою правдивую мысль. — Пойми ты, я не просто не могу сделать тебе больно, я не хочу этого делать. Но мне крайне тяжело игнорировать то, с каким выражением ты на меня смотришь, Дай-чан…

— Ты сейчас буквально или о чувствах? Если первое, то в БДСМ я не очень.

— Шутеечка за триста, — глядя сейчас глаза в глаза, Хара выглядел поразительно доступным. Так и хотелось взять его за руку, рванув к себе, впиться в рот губами, воскрешая тот далёкий вкус лета, когда-то впечатанный в память порывом юношеского безрассудства. А потом повалить Тошию на кровать, чтобы создать себе новые, не менее яркие воспоминания… Казалось, что басист согласен. Но данное впечатление вполне могло оказаться ошибочным, ибо Хара всегда поступал по-своему. Сжимая чужие запястья, он прижал Дайске к стене, и сопротивляться ему желания не возникало. — Я знаю, что ты меня понял, Дай-чан. Так что же мне с тобой делать?

Ощущая пахом давление чужого бедра, Андо судорожно вздохнул:

— Не прикидывайся рыцарем, ты не такой! — Мысль о сексе наливала член тяжестью. Гитарист не сразу заметил, как тянется в надежде на поцелуй, но только Тошия увернулся — дразнил, подставляя губам румяную от алкоголя щёку. — Я не влюблён в тебя, Хара, — Дайске постарался придать голосу небрежность, только прозвучало это не особо убедительно. Сердце в груди тревожно забилось, но тело, заражённое похотью, не желало к нему прислушиваться. Только бы Тотчи не передумал!