В последнее время Аой ни хрена не проявлял заинтересованность, особенно после трипа. Новая попытка расстаться лишь доказала непреложную истину, что насильно мил не будешь. Тем не менее, Дайске не очень-то в это верил, ибо Широяма лгал и противоречил сам себе. «Я скучаю, Дайске» — говорил он и тут же отталкивал, а потом Андо опять слышал это томное «скучаю», и от этого у него сносило крышу. Так вернись уже, раз скучаешь, не выёбывайся, но нет! Проспался, ушёл, и записку с просьбой не игнорировать ключи на столе, всё же проигнорировал. Как вообще понять?

Почему нельзя, чтобы всё было просто: вот, это белое, а вот это — чёрное, без нюансов? Андо всегда считал, что подобные эмоции могут испытывать лишь подростки в период пубертата, но, вот сейчас-то что? Глюк нервной системы, ибо всякий раз, когда он смотрел на Широяму, голова его пустела, а очко, напротив, — начинало пульсировать. (Как там у Пушкина? Любви все возрасты покорны?..) А вслед за чувствами повылезали и нюансы, типа бабочек в животе.

Мужчина вздохнул и резко разжал пальцы. Ключи с характерным звуком ударились о стол. «Да пошёл ты! — решил тогда Андо. — Нравится в игры играть? Что ж, давай поиграем!» И на другой день отправил Широяме два приглашения на концерт. Очень логичный поступок! В общем, муторно всё это, слишком муторно!

***

Шинья Терачи замер фарфоровой статуэткой, пока работник устанавливал камеру под ударной установкой. Дабы придать кадру пикантность, Терачи водрузили на постамент, и режиссёр то и дело проскакивал под эту конструкцию, давая указания операторам. Драммер выглядел равнодушным ко всему, но ракурс был уж очень неоднозначным — объектив целился ему в пах.

— Старто! — прозвучала команда, и стройная нога в тяжёлом ботинке, немедленно надавила на кардан, выдавая остервенелую дробь бластов. Рука с палочкой вспорхнула ввысь, вслед за ней взметнулись красивые блондинистые волосы, и софит выделил в камеру сосредоточенное лицо и влажный рот мужчины. Всё бы хорошо, но свет мешал Терачи сосредоточиться, и драммер опустил руки, вытащив из уха монитор.

— Можно убрать свет, пожалуйста. Я ничего не вижу, — мужчина говорил почти беззвучно, но просьба хорошо читалась по губам.

— Сейчас переставим софит. Потерпи секунду.

Работники вновь меняли положение света, и Шинья послушно сидел не шевелясь. Опыт научил терпению. Музыканты ждали своей очереди для отстройки, хотя роуди сто раз уже всё перепроверили. Лайв записывался для ДВД, а потому, хотелось, чтобы всё прошло идеально.

Хара, стоявший рядом, ухватил недовольный взгляд приятеля, и сочувственно тряхнув волосами, подошёл ближе.

— Ракурс — секси! Шинья, не кривись, — сказал он.

Драммер безэмоционально отвернулся, он и сам осознавал, что его недовольство ничего не изменит. «Лучший» обзор — это всегда снизу. Ты бросаешь взгляд на толпу лишь изредка — ты звезда на постаменте, а они придут тебя изучать, рассмотрят всё, вплоть до расходящейся строчки на рукаве и цвета носков. Придумают то, чего нет. С видео будет, примерно, то же самое, только намного удобнее кроить: разбивать на кадры, вырезать, увеличить. Карты спутают исключительно при монтаже, а сейчас всё кажется до противного однозначным. Шинью из-за установки-то почти не видно. Он — не Тошия.

Басист почти всегда выглядел идеально, с какой стороны ни глянь. Хоть снизу, хоть в фас, хоть сзади. Особенно сзади… Терачи не смущался разглядывать фигуру друга. В конце концов, он видел его не только в одежде. Как называется, когда ты не хочешь человека физически, но его энергетика просто сбивает с ног? Присутствие Хары способствовало выработке эндорфинов, и Терачи испытывал что-то вроде оргазма, но только в голове. Даже сейчас он не мог не думать о том, какой же Хара сценичный, и вот, кому камеру-то надо засунуть…

— Я бы тебе дал… сенсей.

— Скорее, ты бы взял, — отозвался Терачи.

Никто даже и представить не мог, что когда-то их с Харой могли связывать отношения, ведь у Шиньи не возникало прямого желания к совокуплению с басистом. Но была эмоциональная связь, которая учила находить компромисс. Беспристрастность драммера к выплескам сексуальной агрессии оказалась идеальной для того, чтобы разгадать чужие потребности. Не только понимать их — удовлетворять, не позволяя себе выходить за определённые рамки… В плане доверия они не могли бы позволить друг другу большего. В итоге, Терачи перестал воспринимать секс с мужчиной сквозь призму умозаключений, познав анатомию чужой задницы не хуже собственной, а Тошимаса научился самоконтролю.

— Спасибо.

— Пожалуйста, — ухмыльнувшись, Хара поправил волосы и принял от техника бас. — Забудь про камеру, Шин, — произнёс Тошимаса с чувством. — Сосредоточься на мне.

… — Старто!

***

— Ты в порядке?

Ниикура, как всегда видел всё. Спиной, видимо, а может, чувствовал изменения химии в воздухе. Ловил чутким носом флюиды, молекулы; и хрен знает, как он это делал, только в группе уже никто не удивлялся. Таким уж гитарист уродился.

— Я? — удивился Дайске.

Да, в последнее время они чаще молчали, чем разговаривали. Взгляды и действия часто заменяли слова. Вот и сейчас молчание оказалось бы вполне уместным, но Ниикура не был дипломатом.

— Это… спрашивать вслух самого себя … — лидер нарочито хмыкнул в кулак, — я ещё не настолько отчаялся.

Задавая вопрос, Каору аккуратно складывал в стопку вещи, скрупулёзно создавая видимость активности. Гитарист вывалил содержимое рюкзака на стол, откладывая в сторону то, что представляло важность, а потом начал всё это сортировать, запихивая обратно в рюкзак. Это помогало ему успокоить нервы, ибо с самого утра всё шло не особо гладко.

— Я в порядке, — сухо ответил ему Андо, рассматривая содержимое чужой сумки. Айфон, наушники, зажигалка, сигареты, тетрадь, айпад, очки, бумажник… и старая фотка Тотчи времён викейного периода.

— Врёшь!

— Если ты насчёт концерта, то не волнуйся, всё норм. Слышь, верни зажигалку, она моя!

— Грабли убрал! — Каору ловко спрятал предмет в карман. — Ты свою профукал, пока развлекался с тем мальчиком из Америки, как его… Кстати, как он там?

— Это смешно.

— Что смешно?

— Что ты о нём вообще спросил.

— А Широяма? — Ниикура почесал подбородок, пронзительно уставившись на гитариста. На самом деле Каору прекрасно помнил имя Вонга, а так же и то, каким образом Андо проводил досуг в Лос-Анджелесе. И особенно ту задницу, что подтолкнула гитариста к адюльтеру. Да, в Широяме реально что-то есть особенное… ну, для Дайске точно. Осталось лишь понять, что именно …

Андо рассеяно тёр пальцами виски. Из-за Широямы он терял концентрацию, начиная лажать. А ещё были недосып, усталость и нервы. Вчера на репетиции Каору по этому поводу тактично промолчал, но сегодня точно этого не сделает. Чем ответить на закипающее раздражение лидера, который, по сути, имеет полное право быть недовольным? Тратить нервные ресурсы на объяснения не хотелось. Андо и так страдал от давления и конфликтов внутри коллектива, и, ощущая ответственность, чувствовал ещё больший стресс.

— Каору, мне не нужен скандал.

Когда что-то шло не так, все чувства Дайске отражались у него на лице, Ниикура же сохранял образ каменного изваяния. Но в пространстве, закрытом от посторонних глаз, частенько летали не только гитары, но и чьи-то головы. По-человечески, можно было бы мирно обсудить проблемы за кружкой пива, но только времени на это, как всегда не хватало. Как заставить Андо включиться в работу? Да наорать, как!

— Пожалуйста, блять, ты не мог бы не думать сейчас о личном? — выдал Каору, поджав губы. — Будь любезен, держи лицо. Раскис как баба…

Вот она, поддержка лидера. Дайске невесело усмехнулся, наклоняя голову к плечу.

— Зачем ты таскаешь с собой фотку Тотчи?

— Хорошо сменил тему.

— Ты о чём-нибудь жалеешь?

— К чему этот вопрос?

— Просто.

— Как дела у Наны? — спросил Ниикура равнодушно. Дай был стопроцентным геем. И честно сказать, лидер поражался его браку с женщиной, который держится на плаву уже более двух лет. Ради чего? Нана дурой-то точно не была. Хотя, фиг знает, какие там у них отношения.