А теперь представьте чувства Хары, который, не очень так чтобы давно, трахал это искушённое во всех смыслах тело. Воспоминания взрывали его мозг ревностью, не позволяя ни на секунду забыть, как это тело покорно принимало в себя доказательства их запретной страсти, как трепетало и выгибалось от желания под жаркими прикосновениями, как эти блядские губы, жаждущие ласки, приоткрывшись, выдыхали его имя…
Издевательство над фантазией и слишком мощный удар по либидо.
Интересно, догадывался ли Руки, что его фото произведёт такой эффект? Думал ли он об этом, примеряя столь дерзкий образ? Разумеется. Он не рассчитывал, что Хара поймёт, но надеялся, что сет не останется незамеченным. Это был его подарок любовнику, о котором никто не догадывался. Одного лишь Руки не знал: того, что после встречи в галерее, эти фотографии заставят Хару, наконец, смириться с чувством, которое люди называют любовью.
Безысходность тоски вынуждала кусать губы. Наступил момент, когда Хара осознал, что ему уже ничего не поможет. Сердцу не прикажешь, и жалкие попытки замены, так и останутся всего лишь ничтожными попытками. Необходимо было чем-то перебить этот внутренний ад, с которым он был уже не в состоянии бороться.
И тогда Хара подумал о Шинье.
***
Терачи знал басиста очень давно, чтобы не загружаться темой личных откровений. Этот упрямец никогда ничего не рассказывал, если не хотел сам, поэтому драммер не настаивал. Тем не менее, Хара нуждался в советах друга, ведь их объединяла не только любовь к музыке.
Милый и стеснительный Шинья казался таким только с виду. Именно он стал одним из первых, кто открыл для Тошии мир доминирования и дисциплины. В те моменты, когда драммер вместо обычных барабанных палочек брал в руки ремни, плеть, или верёвку, он становился холодным, жёстким и безэмоциональным. Эта сторона Терачи привлекала и завораживала, и басист быстро сдал позиции, добровольно предложив другу для истязаний своё тело, одновременно, совершенствуя искусство шибари. Шинья позволял называть себя «сенсей», и они оба учились, испытывая странные чувства, которые нередко выходили за рамки дружеских. Тем не менее, секса, в том представлении, в котором мы его понимаем, между ними так и не случилось. Тошия не очень волновал Терачи в качестве партнёра, да и Хара не особо расстраивался.
…Он просил об услуге, и отказать Терачи не мог. Явившись, Хара швырнул на пол злополучный журнал, затем вытащил из сумки два широких кожаных ремня, стянул с себя куртку и опустился перед хозяином дома в dogeza ¹.
— Даже не думай! Я не хочу тратить энергию, — драммер всплеснул руками. Он так мечтал когда-нибудь выспаться, но покой, видимо, это то, чем людей награждают посмертно. С забранной наверх чёлкой, в майке со спущенным плечом, драммер казался таким домашним, что его вид совершенно не вязался ни с какой специфической атрибутикой. Но в противоречие этому Шин наклонился, легко подхватывая с пола тяжелые ремни, и поудобнее намотал один из них на руку. — Псих, — вырвалось у него. — Они жёсткие даже для тебя, малыш.
— Сенсей, — слово прозвучало как пароль. И Хара, не видя лица Терачи, почувствовал, каким отрешённым становится его взгляд. Объяснять было необязательно, Шинья и так уже знал.
— Раздевайся.
***
¹ Dogeza — это поклон выражения почтения к человеку чрезвычайно высокого статуса, он является самым глубоким из всех видов поклонов, вплоть до усаживания на колени и касанием лбом пола. Dogeza используется только в особых случаях, т.е. он не относится к обычным ежедневным поклонам.
========== 21. Несвобода ==========
Луч неона окутывает тёмную фигуру на сцене, скользит по ней, выгодно освещая обнажённый рельеф мускулистого плеча. Ласкает холодным светом руку, сжимающую тяжёлый басовый гриф. Человек и гитара представляют единый альянс. Бас-гитара — его малышка, детка, любовница. На усталом лице гитариста читается сосредоточенность: он не обращает внимания ни на зов фанатов, выкрикивающих из темноты его имя, ни на яркие вспышки софитов, слепящих глаза.
Мягким перебором пальцы касаются струн, а затем вдруг дёргают их, вызывая напряжённую реверберацию. Зал замирает, впитывая её отголоски, и гитарист, поймав момент, уверенно начинает интро.
Тема звучит объёмно, плотно и обволакивающе, растворяя красоту мелодии в лаконичности строя. Хара будто торопится сыграть её, но сдерживается, бросая взгляд поверх напряжённой аудитории. Он не наблюдает лиц: для него все они сливаются в единое живое полотно. Пауза вновь раздирает тишину. Рука с опущенной кистью взмывает вверх, ленивым шлепком ударяя по струнам. Художник размашисто осеняет себя крестом…
«Ты хоть понимаешь, насколько хорош, сукин сын?»
…Парни до ночи задержались в офисе: работы было много; и, осознав, что торопиться некуда, в перерывах развлекались, переключая каналы местного TV. Случайно наткнувшись на трансляцию, Таканори махнул рукой, требуя оставить его наедине с телевизором, и Кай, потакая чужому капризу, быстренько утащил остальных на перекур.
…«Soko ni aru kuruma no toranku ni wa»…
Полифония начала казалась прозрачной и глубокой, и каждая тема звучала очень внятно. Тягучий плацдарм басовой подложки органично уравновешивали обе гитары. Затем, усиливая мрачную атмосферу, влились ударные.
Там, на экране между музыкантами наметился редкий эмоциональный резонанс. Несмотря на то, что Кё пел неидеально, в контексте это не имело значения. Когда ощущения синхронизируются в единое целое, пробуждается чуткость восприятия, позволяющая отлично понимать друг друга. А это уже взаимодействие на ином уровне, для которого не нужны ни слова, ни даже зрительный контакт…
«Они чувствуют друг друга лучше, чем я свои пять пальцев, — размышлял Матсумото, усаживаясь прямо на пол. — И это цепляет гораздо сильнее студийки. Хара…»
Таканори отключился от реальности, полностью погрузившись в музыку. Впитывая каждый звук, его душа лила тоскливые слёзы в унисон с выразительным соло гитары Андо. Остинатная тема другой гитары задевала за живое, вызывая внутри ощущение трагической необратимости.
…С той встречи в Токийской галерее Руки запретил себе думать о том, что там было. Следовало воспринимать всё спокойнее и прекратить, наконец, страдать, осознавая, что, сколько бы времени ни прошло, они всё равно будут где-то пересекаться, ведь окружающий мир до противного тесен. И ежели провидение того пожелает — хоть на другой планете они обязательно встретятся. Таканори не искал этой встречи, но мысли об этом не давали ему покоя.
В Японии считается неприличным смотреть человеку в глаза больше трёх секунд. А они тогда просто не могли оторваться друг от друга, и даже сейчас, глядя на экран плазмы, Руки будто надеялся, что Хара чудесным образом материализуется в реале. Куда уж неприличнее?
«Ты говорил, что скованные обстоятельствами, мы могли бы понять, какой свободы ищем. Можно ли применить это слово к тому, что я чувствую? Для чего мне такая свобода, если я вынужден молчать? О чём ты думаешь, когда остаёшься один, Хара? Ощущаешь ли эту „несвободу“ так же, как я?»
«I Will Go To The Heaven Playing The Suicide I Will Go To The Hell» — орал с экрана вокалист Dir en Grey.
А внутри Таканори боролись ревность, восхищение, и желание вперемешку с тоской.
***
— Ты скучаешь по нему?
Это была первая и совершенно неудачная попытка Рейты заговорить. И вопрос оказался самым нелепым среди всех существующих. Я даже не заметил, когда он вернулся и сколько времени простоял, наблюдая критерии выразительности моей спины.
Я медленно повернул голову. Сейчас он не прятался за маской и не скрывал глаза козырьком бейсболки. Небольшой шрам пересекающий левую скулу, бледнел чуть розоватой линией: след, который оставил ему Хара. Честно сказать, никакого сочувствия к Сузуки я не испытывал. Во мне не осталось ничего, кроме гнева и желания держаться от него подальше. Не знаю, что напрягало сильнее: само присутствие Рейты или факт того, что он вдруг подал голос. А может быть, и то и другое вместе.
