Вот Хара уж точно не стал бы оглядываться назад, исходя из своего отношения к «отношениям»… А мне сейчас проще удавиться от неприглядности будущего: вечеров за просмотром порно, унылого самоудовлетворения и редкого секса непонятно с кем. Всё, как раньше. Только на этот раз перспектива отсутствия секса казалась наиболее угнетающей — к хорошему привыкаешь быстро, а забыть ощущения сложно, потому что снова и снова память возвращает имя того, кто дарил тебе возможность их испытывать. Это жуткая пытка усмирения плоти и фантомный образ, заставляющий мучиться… У всех так, или я один ненормальный?

Хорошо, что есть замечательная работа, которой позволено уничтожить меня. Музыка — губительная панацея, пожирающая изнутри, и мне нравятся её зубы… Я мазохист. Депрессия — отличный стимул для творчества! Только вот, наверное, таким опытом не надо делиться. Он затягивает в бездну отчаяния.

… Полный невесёлыми мыслями, Матсумото прошёл в кухню. Аппетит отсутствовал, поэтому он просто налил себе стакан воды. Заглянул в холодильник и нашёл там грязную тарелку, ту самую, в которую Тотчи кидал какие-то фантики. У Хары была гадкая привычка убирать использованную посуду, отнюдь, не в мойку. Дебильная мелочь на первый взгляд, но из них, этих микроскопических эпизодов, как правило, и складываются все значимые моменты невозвратного прошлого… Руки тут же накрыло приступом кровавой ностальгии.

Чёрная меланхолия, переворачиваясь, вытягивала из него горячие и больные слёзы. Руки ненавидел эту бабскую часть своего «я», но больше не мог ей противиться. И хоть сейчас его никто не видел, Таканори, как никогда, стыдился своей уязвимости.

— Ненавижу!

Со звуком резкого диссонанса тарелка ударилась о стену. Глядя, как разлетаются бесполезные осколки, вокалист немедленно схватил следующую, швырнул, а потом пальцы уже сами потянулись к тому, что можно разбить. Таканори неожиданно овладел азарт. В ход пошла вся кухонная утварь: сковородки, чашки, кастрюли из стекла, кофеварка. Под действием универсального ножа, итальянские обои со скрипом сползали со стен и оседали внизу уродливыми лоскутами. Провода дизайнерского светильника свисали с потолка, напоминая лапки паука-монстра. Конечно, погром проблем не решал, но, чёрт подери, становилось легче…

Обессилено взирая на плоды своего безумства, Руки вытирал вспотевший лоб. Как ни странно, результат вызывал удовлетворение. Опустившись на пол, рядом со сломанным столом, Матсумото достал сигареты, и впервые за всё это время на его лице промелькнуло что-то похожее на улыбку. Пора завязывать! Настал момент взять себя в руки и… жить дальше.

«Улыбаемся и машем, блять. Машем и улыбаемся».

***

Из подмышки Ютаки испугано таращилась «чихуя», о которой Руки забыл, как только собака переехала к лидеру. Брови Матсумото удивлённо поднялись вверх, ведь он никого не ждал, и дверь открыл как-то на автомате: потому что в неё стучали, а ещё бесконечно звонили…

— Твой пёс скучает, — натянуто улыбаясь, начал Кай, — не могу игнорировать его мучения. Держи. — Руки перехватил Корона, позволяя псине лизнуть себя в щёку, а сосредоточенное выражение на лице драммера вдруг стало слишком напряжённым. — Нож зачем? — поинтересовался он.

— Ремонт, — сухо прозвучало в ответ.

Руки почти не соврал, припоминая свои недавние действия и представил, как выглядит сейчас со стороны: запыхавшийся, потный, с опухшим и раскрасневшимся лицом. Псих — не иначе. Ну, и судя по реакции Ютаки, который несколько раз открыл и закрыл рот, не зная, что сказать, понял, что его внешний вид абсолютно не внушал доверия.

— Сам? Помощь нужна?

Выдерживая паузу, певец мучительно соображал, нужна ли ему помощь, и вообще…

— Слушай, не хочу показаться невежливым, но я…

— Занят. Понимаю.

Визит Укэ не доставлял хозяину квартиры никакой радости: Руки хотелось поскорее отделаться от гостя.

— Я не задержу, — сообщил Кай. — Запись перенесли на завтра, поэтому пришёл сообщить лично. Ну, и узнать, как дела. Прости, что не предупредил. Мы беспокоимся…

— Не стоило. Мне лучше. Спасибо.

— Я рад, — Укэ мялся на пороге с явным желанием спросить о чём-то ещё.

— Тогда, до завтра?

Тонкая, но сильная кисть ухватила ручку двери, не позволяя её закрыть. Руки не удержал собаку, и та, оказавшись под ногами, пронзительно заверещала, оставив под собой лужу. Таканори сокрушённо закатил глаза.

— Твою мать, Корон!

— Руки, надо поговорить.

— Не сейчас, Ютака.

— Я знаю, что сделал Сузуки, — тихо произнёс Укэ, внимательно наблюдая за реакцией Матсумото. Лицо вокалиста, и без того измождённое, осунулось ещё больше прямо на глазах.

— Он тебе сказал? — Нервная судорога прошла по телу. Отпустив дверь, Таканори обхватил себя двумя руками. — Ну, конечно, кому ещё он бы доверился?

— Теперь пустишь?

— Всё зависит от того, что я услышу дальше.

— Пожалуйста. Клянусь, всё сказанное останется только между нами.

Матсумото отошёл в сторону, пропуская гостя, и, шагнув вперёд, вляпался прямо в злополучную лужу.

— Чёрт!

Кай застыл в прихожей, увидев кучу сваленных в одном месте пустых бутылок и каких-то вещей, а так же куски оторванных обоев и разбитой посуды, которые вынесло в коридор. А ведь Руки всегда отличался аккуратностью и не терпел беспорядка. Страдальческая гримаса исказила спокойные черты, словно это Кай был виноват в том, что случилось. Лидер вечно взваливал на себя чужие грехи, а Таканори сейчас очень не хотелось об этом говорить.

— Как ты?

Началось. Легко сказать «Пора завязывать» — труднее выполнить. Руки опустил голову, не в силах вынести чужой пристальный взгляд. Вопрос тут же выбил его из зоны комфорта, но сочувствие Кая просто уничтожало. Уголок рта предательски задёргался, и Така закрыл его рукой. Чтобы успокоиться, он несколько раз медленно вдохнул и выдохнул, но удушающий ком, вызванный паникой, уже подкатил к горлу.

— Вот, блять, только не надо так смотреть! — сдавленно произнёс Таканори, со свистом втягивая в себя воздух. — Жалеть меня будешь, когда я этого не вижу. Шагай в кабинет. — Вокалист грубо втолкнул его в комнату и ухватился за косяк, пытаясь отдышаться. — Садись и говори!

— Может, воды? — Категоричное «нет» послужило ответом. — Прости меня. Я даже представить не мог, насколько всё… Чёрт… Я не хотел, — Кай уселся на стул; прищурившись, близоруко глядел снизу вверх, как побитая собака. Он понимал, что на всё необходимо время, которого у них не было. Драммер и так ждал сколько мог, выбив у компании для Матсумото несколько дополнительных дней, чтобы тот мог отлежаться. Запись начиналась завтра, и надо было что-то решать. — Така, ты справишься? Что будет с группой? Работать сможешь?

— Я… я не знаю, — голос певца переходил в хрип. — Ещё утром думал, что справлюсь. Но… сейчас… я… Я не готов, не могу его видеть.

— Я сделаю что угодно, только скажи.

— Отстрани его! На время записи. Позовём сессионщика…

— Ты с ума сошёл? Я согласен рассмотреть любые варианты, но, пожалуйста, будь объективным.

— Тебя не трахали, словно дешёвую блядь, накачав наркотой! — сорвался Руки, задыхаясь. — Он рассказал тебе, что снял всё на камеру, а фото отправил Тошии? Он разрушил мою жизнь! Какой, к херам, объективности ты ждёшь от меня?!

— Отстранение вызовет кучу ненужного резонанса, как со стороны менеджмента, так и со стороны парней. Тебе хочется всем объяснять причины?

— Если ты приехал просить за него — убирайся!

Разумеется, Ютаку волновало сохранение состава, но состояние Руки тревожило его значительно больше. Нервы, паника, общая подавленность не предвещали ничего хорошего. Певец находился на грани срыва.

— Моя цель — сохранить группу. И найти выход, — спокойно говорил Укэ.

— Взгляни на меня, Ютака. Разве я сейчас похож на человека, способного принимать взвешенные решения? Я полный неадекват, блять. Мной удобно манипулировать. Не смей этого делать! Ты понял?!

— Така…