— Однако. Да. Ты должен узнать… — Широяма, наконец, отвлекся от созерцания стола, бросая короткую убийственную фразу: — Вобщем, ты навсегда покидаешь Бюро.

Кою отвернулся, чтобы осознать услышанное и постараться говорить спокойно:

— Я тебя больше не увижу?

— Да.

Тот самый проклятый ком в горле, от которого на глаза наворачивались противные слёзы.

— И это не всё, так?

— Не всё, — Юу ощутил, как его самоконтроль тоже безвозвратно улетучивается с каждой минутой. Сожаление от неизбежного расставания давало о себе знать. С огромным усилием он всё же закончил фразу: — Тебе обнулят память.

— Что? — Кою в шоке упал обратно в кресло. — Обнулят?

— Лишат воспоминаний, — перебил его Верховный, — обо мне и Ютаке. Так тебе будет проще начать все сначала.

— А себе? Себе ты тоже сотрёшь память? Будто и не было ничего?! — Уруху затрясло. Он отошёл к окну, обхватив себя руками, пытаясь избавиться от озноба. Мудрый начальник, черт его дери, снова за него всё решил. — Я тебя ненавижу!

— Понимаю! — Юу сидел спиной к любовнику. — Я всегда говорил, что некоторым связям нельзя давать разрастаться… И это необходимая проформа, потому что там, наверху, тебя будут проверять. Везде свои игры — это политика, даже тут все стремятся к власти!

— Это всё, что тебя волнует? Сохранить собственную репутацию?! Да ты чудовище!

— А ну-ка, рот закрой! — рявкнул Юу из-за стола. — Что ты вообще знаешь?! Нельзя жить эмоциями, идиот, а работать — тем более! Это другое. Сто раз говорил!

— Ты избавляешься от неугодного работника — это можно понять. Принимаю и то, что я не справился. Но ты собрался лишить меня памяти! Самой важной ее части! Ты все решил, даже не поинтересовавшись, а хочу ли я забыть?

— Важно, что я буду помнить об этом! — перебил его Аой. — Этого достаточно.

— Отвечай, Юу! — Кою приблизился к шефу, разворачивая того к себе вместе с креслом. Два жёлтых глаза впивались взглядом в его лицо. — Кто я для тебя? Почему ты обращаешься со мной, как с куклой? То мучаешь, то любишь, то дёргаешь за ниточки… Ты вообще чувствуешь хоть что-нибудь? — Взгляд наполнился отчаянием и слезами. — Хоть раз скажи мне правду, если уж собрался обнулять…

— Спрячь эмоции, девочка!

— Не надо так!

— Ты просил ответов, — голос Юу был спокоен, ни один мускул не дрогнул на красивом лице. — Кто ты? — Полные губы искривились в усмешке. — Всего лишь пешка на моей шахматной доске. Я твой король и решаю судьбу государства. Что я чувствую? Ничего. Мне нельзя.

— Замолчи! — Ангел резко замахнулся, и Верховный получил удар по лицу. Голова мотнулась в сторону, рассыпая по плечам иссиня-чёрные пряди, и Юу закрыл глаза. Он продолжал сидеть не шелохнувшись, будто ничего не случилось, а Уруха дернулся к выходу.

«Зачем я это делаю? — Юу избегал поднять взгляд. — Для чего унижаю, лишив достоинства, и заставляю страдать? Почему не скажу правду, а только мучаю его и терзаюсь сам? Разумеется, он всё забудет, а смогу ли я?»

— Прощай, Аой.

***

Прошлое. Десять лет назад.

Вторая их встреча состоялась в том же кафе, где они расположились друг напротив друга.

— Ты выглядишь лучше, Аки! — воскликнул Матсумото. — И держишься более уверенно, что ли?

— Ну, я сдал свою задротную статью… — Акира прикоснулся ладонью ко лбу, словно бы вспоминая о чем-то. — А у тебя не всё так гладко, верно?

— Ха, — засмеялся Руки, — теперь роль психолога полностью твоя. Роли поменялись, и ты теперь мой Ланцелот!

— Ланцелот или же нет, но рассказывай.

— Тебе правда интересно? — с недоверием произнес брюнет.

— Мне очень интересно, — ответил Сузуки. — Я даже маску сниму.

Это заставило Таку улыбнуться.

— Правда, странный ты, Аки.

Блондин стянул маску, и лицо Матсумото прояснилось. Вглядываясь в лицо нового друга, Сузуки понял, что этот человек ему отчего-то знаком и даже близок. И когда он снова посмотрел на него, то ощутил, будто его накрыло волной непонятное, но такое до боли знакомое чувство дежавю.

— Медицина — это абсолютно не моё! — с горечью в голосе заявил Руки.

Акира замер, он почему-то знал, что скажет дальше Така: и насчет клиники в Йокогаме, и про отца, и про то, что он совсем не дружит с точными науками. Сузуки понятия не имел, откуда всё это ему известно, когда он видел Руки всего лишь несколько раз. Он чувствовал, что вот-вот наступит некий важный переломный момент, вот только что это такое, пока не разобрался.

— Понимаю. И что?

— Слыхал что-нибудь о национальной психиатрической клинике в Йокогаме? И кто её возглавляет?

— А ты, случаем, не сын того самого Матсумото?

— В том-то и дело, что сын.

— Позволь, догадаюсь: ты должен стать продолжателем семейных традиций, а медицина — не твой конёк, как ни крути? — Акира задавал вопросы и слушал ответы, пребывая как во сне — все это уже когда-то было.

— Ты что, экстрасенс, да? — глаза Таканори расширились от удивления. — Иногда я чувствую себя дураком, — он опустил голову.

— Ты не дурак! Чем тебе нравится заниматься? — И тут Акиру осенило, что от того, что он сделает или скажет дальше, будет зависеть очень многое. Он не задавался вопросом, почему так происходит, только чувствовал, что этот парень, что сидит сейчас напротив, очень важен. Настолько, что его лицо, улыбка, голос, да и весь он — разом перечеркнули всё, о чем блондин мечтал до встречи с ним.

— Да, я в группе пою, пишу песни. Мы играем в клубах. Люблю лирику, литературу. Рисую. Все, что угодно, только не точные науки! Меня тошнит от этого!

— Зачем тебе тогда терять время в Университете? Для чего заниматься нелюбимым делом? Поговори с отцом. Попробуй себя в чем-то ещё. Я тоже когда-то на басу играл, но потом понял… — И тут нечто заставило его закончить фразу абсолютно не так, как он планировал: — А бас-гитарист тебе, часом, не нужен? Я в этом достаточно неплох. — «Чёрт! Да что со мной такое происходит?»

— Ты просто шкатулка с сюрпризом, Аки! От хорошего басиста я бы никогда не отказался, только вот… — он смерил блондина пронзительным взглядом. — Я собираюсь посвятить этому жизнь, и если у нас всё срастется, то как же быть с твоей любовью к медицине?

— А кто тебе сказал, что у нас с ней взаимно? — Сузуки казалось, что кто-то другой за него произносит эти слова, но каким-то шестым чувством он верил, что это правильные слова.

— Ну, если так, то давай попробуем. Я бы хотел собрать такую команду, чтобы надолго, понимаешь? Чтобы мы все стали как один, единым целым. Я не вижу своей жизни вне сцены, — в зрачках Таканори промелькнули озорные огоньки.

— Прирожденный фронтмен! Ты весь светишься, когда говоришь об этом. И ты… красивый! — «Почему я чувствую себя так, будто влюблён по уши?»

— Правда?

— Хм… ну да… — Сузуки опустил глаза. — Хочу услышать, как ты поешь. — «Не только поёшь: хочу знать всё о тебе, Така!»

— О! Можно поехать прямо сейчас, если хочешь, — позвал Руки, и вдруг тихо добавил: — Странно, но у меня чувство, будто я знаю тебя всю жизнь.

— Как будто мы уже встречались раньше, — сказал Акира. — Да, странно, и ты тоже это почувствовал.

Они оба внезапно замолчали. Минуты испарялись мгновениями. Пересечение взглядов и смущение. И неожиданно пальцы, оковами сомкнувшиеся на запястьях.

— Ты нравишься мне, — реплика, сказанная одновременно.

Веселый смех разбил неловкость.

— Ну, что, поехали? Мы как раз работаем над новой песней. Я назову ее “Miseinen”.

— Не сомневаюсь, что она замечательная!

— Льстец! Ты даже её не слышал, Акира! — ухмыльнулся Руки.

— Неважно.

— А что для тебя важно?

— Я обязательно расскажу тебе, — улыбнувшись, ответил Сузуки, — в своё время…

***

Бюро Судеб.

— У себя? — шатен стремительно пролетел мимо секретаря, несмотря на бурные протесты и размахивания руками последнего, что не стоит беспокоить начальство, особенно когда оно не в духе.

Дверь в кабинет Верховного все же открылась, и взгляд шефа натолкнулся на молчаливое возмущение.