Уруха осторожно забрал у брюнета окурок, крепко стиснутый между холодными пальцами, сделал пару затяжек и, затушив его, сказал:
— Возможно, ты прав. Но как группа мы должны оставаться единым целым до конца, что бы там ни случилось. Как семья. И ты обязан держаться. Ради него и ради всех нас! Так же, как и я: отдам всё ради тех, кого люблю. Если это то, что тебе осталось, тогда пусть будет так! Живи моментом. Неважно, что произойдет завтра, главное — здесь и сейчас, понимаешь? Тогда ты не пожалеешь о том, что потерял время, возможность и не сказал того, что хотел… Не загадывай. Я уверен, что Руки поступил бы так же, потому что любит тебя.
Широяма вздохнул и поднялся, отставляя бутылку в сторону:
— Знаешь, ты прав - мне хватит пить, — сказал он, выходя из-за стола. — Обещаю, что никогда больше не назову тебя уткой, и другим не позволю. Прости, что ударил тогда. Я…
— Вот и славно, — перебил его Уруха, хлопая по плечу.
— Да. Я… надо привести себя в порядок, — нетвёрдой походкой, он направился в сторону ванной.
***
Сегодня Рейта пришел. Помявшись на пороге, просил, чтобы я поскорее выздоравливал, поскольку хочет всей группой съездить в горы, ну, и без меня, значит, это никак.
Физически ощущаю, как все волнуются обо мне. Стыдно, но перед близкими людьми мне нечего скрывать. Сейчас я как никогда чувствую их заботу. Но один человек мне необходим особенно. Я дико истосковался по его тяжелому взгляду, а сильнее всего — по улыбке, заставляющей сходить с ума тысячи поклонниц. Юу! Где ты?
***
— Таканори Матсумото! С возвращением, — ее голос дрогнул. — Ну, как там, на той стороне? Не скучно было?
— Жаль, тебя там не было, Аяме.
Мой доктор, неусыпная надсмотрщица. Благодаря её стараниям я все еще жив. И впервые за все время, которое я ее знал, мне расхотелось называть ее куклой.
— Должен признать, что ты очень компетентный врач. Местами даже слишком.
Карие глаза смотрят на меня с удивлением:
— Неужели я дождалась слов благодарности? Впервые за двенадцать лет? После гонореи и хламидиоза? О, Боже мой! Спасибо.
— Ты злая!
— Это не так! Я могла бы закрыть тебя здесь на всё время отпуска, поскольку необходима реабилитация. Но учитывая то, что один человек просто «слетит с катушек», если я тебя не выпишу, а мне не хочется расстраивать его, поскольку я обожаю «хеппи-энды», то…
— Слишком много слов.
— Таканори, он спас тебе жизнь, — из ее тона вдруг пропали металлические нотки, она заговорила мягко и серьезно, и мне показалось, что голос у нее мелодичный и приятный. — Помни об этом и не подводи нас. Еще пару дней полежишь здесь и отправишься домой. Строгий контроль и никаких стимуляторов! Ну, а там посмотрим. Тебе всё понятно? Ты ведь не хочешь умереть? Больше не хочешь, да? — она сделала упор на слове «больше».
— Злая.
— Зато у тебя есть Аой. Разве этого мало?
— Аяме! — чувствую, что краснею.
— Ты смутился, как мило! — заливисто рассмеялась она. — Кстати, поворачивайся, мне надо уколоть твой прекрасный зад.
— Вот умеешь ты унизить человека!
— Ещё спроси, чего я там у тебя не видела, — сказала она, помогая мне перевернуться на живот.
— Надеюсь, ты не расскажешь никому.
— Это наш с тобой секрет, — усмехнувшись, ответила она.
***
Инъекция вырубила меня основательно, но после, проснувшись, я почувствовал себя намного лучше.
Даже ещё не открыв глаза, понимаю, что он рядом. Безошибочно найдя прохладную ладонь, переплетаю его пальцы со своими. Темный взгляд ловит мой и не отпускает, как тогда, и, наверное, никогда больше не отпустит. Да я и не желаю, чтобы меня отпускали. Как же осунулось его лицо! А в глазах столько невысказанных эмоций. Боль, тоска, гнев… Понимаю все, что он сейчас чувствует. Аой хочет что-то сказать, но я качаю головой: «Не надо». Он отворачивается.
— Прости меня, — произносим мы одновременно.
Протягиваю к нему руки, желая ощутить его тепло. Он резко прижимает меня к себе, гладит плечи, спину, волосы.
— В моём доме только один этаж, — шепчет он, — и свернуть шею для тебя будет крайне проблематично. Ты переедешь ко мне, Таканори?
— Очень смешно, Юу, — улыбнувшись, отвечаю ему. — Я поеду куда угодно, если там будешь ты.
Он наклоняется и целует мои губы, наконец-то…
***
========== Точка отсчёта 10 ==========
Он целует мои губы, а я не могу оторваться, вцепившись в него двумя руками и вжимаясь всем телом, не в состоянии поверить в реальность происходящего. Чёрт, я так скучал! Ощущая на себе его торопливые поцелуи и смакуя терпкий вкус сочного рта, я почувствовал, насколько истосковался по нему, по его прикосновениям, теплу, запаху. Вкус табака, приправленный алкоголем, опьяняет и кружит голову. Глаза закрываются сами — столько ощущений. Его руки проникают под больничную робу и исследуют мое тело, к которому он не прикасался, кажется, уже так давно! Теплые ладони будто бы проверяют каждый изгиб, позвонок, ложбинку, родинку… Касаются бедер, опускаются на ягодицы, и волна возбуждения накрывает меня легкой дрожью и инстинктивным движением ему навстречу.
— Аой, я… даже умереть теперь не страшно…
— Никогда бы не простил себе подобного, — судорожный вздох. — И как у тебя язык повернулся сказать такое? — Он перемежал свою речь каскадом лёгких поцелуев от моих губ к шее, ключицам, соскам… подрагивающему впалому животу… При всем желании, сейчас Юу точно не справится с собой, да и не захочет останавливаться. На мгновение он прерывается, вопросительно глядя мне в глаза, но я не позволяю ему отстраниться. Схватив, тяну на себя так, чтобы он оказался сверху, и фиксирую положение, заставляя прижаться ко мне бедрами. Дыхание учащается. — Что ты делаешь?
— Не вздумай отказать мне.
— Подожди, — отвечает он. Сползает, устраиваясь рядом на кровати. — Я заберу тебя через два-три дня, когда скажет Аяме. До этого момента будет лучше ограничиться звонками с моей стороны, хорошо? Чтобы не соблазнять тебя, ну и самому не… Я ведь, ну, ты знаешь, — его ладони вдруг снова начинают исследовать мое тело. — Не могу видеть тебя на больничной койке, потерпишь? — Юу с надеждой смотрит мне в глаза, но его руки живут своей собственной жизнью, отдельно от того, что он говорит. — Обещай, что будешь паинькой… — пальцы осторожно проникают в меня и, видимо, желают остаться там. — Хочу тебя, — рваный выдох.
— Я рад, — шепчу и кусаю его за мочку уха, как раз в том месте, где блеснула сережка пирсинга.
Аой сглатывает, откидывая назад голову, и темные блестящие волосы рассыпаются по плечам. Дико сексуально.
— Таканори, я это начал, но… — Он все еще пытается совладать с собой и не может, заставляя меня желать его еще сильнее.
Неважно, что он сейчас говорит. Весь мой разум поглощен жаждой его тела. Открываясь навстречу губам, вкладываю в поцелуй все свое нетерпение, и, кажется, это сработало.
Резким движением он сдергивает с меня рубаху. Горячая рука касается возбуждения, умелые пальцы заставляют стонать и требовать большего, непроизвольно подаваясь навстречу. Он разводит мне колени.
— Ты до одури красив, знаешь это?
От его прикосновений мутится сознание, и почему-то становится все равно, если сейчас кого-то принесет в палату и нас застукают. Только Юу, его руки и его губы, ласкающие мою плоть. С лёгкостью вычислив все слабые точки, он играет на них, принуждая тело вибрировать, выгибаться, реагировать вскриками и стонами… Да и плевать! Я буду для тебя кем угодно, Юу. Просто держи меня и не отпускай!
Он и не отпускал. Не выдерживая пытки удовольствием, зарывшись пальцами в его волосы, я кончил.
— Я скучал…
— Верю, — Аой смачно облизывает губы.
Он входит в меня так медленно и осторожно, будто боится сломать.
— Не сдерживайся, — пытаюсь отдышаться,— не рассыплюсь. — И он начинает движение, не отрывая взгляда от моего лица, пытаясь поймать и предотвратить малейшие признаки дискомфорта. Дикий, неуёмный голод плещется в недрах этой непроглядной тьмы, первобытная страсть, которая переполняет эти чернильные глаза и всё его существо. И хоть ненадолго я хочу усмирить, утолить, успокоить эту его жажду, позволив взять всё, что он только пожелает. Его лицо отражает понимание, он слегка усмехается и меняет темп и угол вхождения, что заставляет меня сойти с ума, доверяясь всему низменному, что только есть внутри нас обоих, и, в экстазе комкая больничные простыни, беззастенчиво снова и снова повторять его имя.
