В бархатном взгляде столько горести, что я не могу на это смотреть. Потому что не выдержу, сломаюсь окончательно.

— Перестань. Как ты?

Он грустно усмехается.

— Не айс, но жить буду.

— Я пойду в офис… Позвонишь менеджеру?

— Ты знаешь, во что это встанет, Таканори?

Я молчу. Уруха обнаружил бутылку водки, подаренную фанами, вцепился в нее буквально двумя руками. Отвинтив крышку, сделал большой глоток.

— Неважно, тебе нужна передышка. Нам всем она нужна.

— Така? Они опять… сделают… как…

— Заткнись.

— Таканори…

— Забудь, просто не думай об этом.

Вытираю нос ладонью, краешком глаза наблюдая, как Уруха глушит водку из горла. Красиво. Большими глотками, откинув назад голову и слегка прикрыв глаза. Раньше я бы возмутился, но теперь помалкиваю, просто не имею права осуждать его. У нас почти сорок чертовых выходов за месяц! Интервью на радиостанциях, телеканалах, встречи со спонсорами и лайвы. Студийная работа выжимает все соки. Поэтому я сижу на коксе. Не для вдохновения, а для того, чтобы не спать. Потому что времени катастрофически не хватает. Когда у тебя возникает необходимость в краткие сроки добить альбом, как ты напишешь кучу текстов? Без допинга — никак. Теперь невозможно. Немногим удается вынести подобный режим. Вот и Кай тоже не выдерживает. Проблемы с рукой. Вы знаете, что значат руки для ударника? Сначала просто затекало и отнималось плечо, теперь адские боли постоянно преследуют его… Нанопластыри, простое обезболивание уже не работает. Лидер живет на анальгетиках. Сильнодействующих. Он — наркоман поневоле, такой же, как и я. Из всех участников группы на его плечи выпала самая большая нагрузка. Он ведь ударник — наши сердце и пульс. И он держится. Старается изо всех сил, как и каждый из нас. Но механизм дал сбой. Точка обратного отсчёта. Осознание этого изощрённо и медленно убивает, душит, заставляет меня умирать и корчиться в муках, в одиночестве ползая на холодном полу съемной квартиры… Это обратная сторона музыкальной индустрии под названием «Visual kei». А мы все — ее жертвы. Каждый по-своему.

Познакомьтесь, мы — группа The Gazette. Я, Матсумото Таканори или Руки, — ее вокалист. Негласный лидер, серый кардинал. Мозг и движущая сила группы. Кокаинщик. Ютака Укэ — ударник, лидер группы, человек, проигравший боли. Уруха — лид-гитарист и алкоголик. Аой — ритм-гитарист, просто помешан на сексе и еде. Рейта — бас-гитара. У него зацикленность, что что-то не так с его носом. Всегда закрывает его повязкой, хотя нос у него вполне нормальный, да и музыкант он отменный, только нервный. Почти двенадцать лет рабства. Из нас выкачали все соки. Сколько нам еще осталось? Часы тикают, отсчёт пошёл…

***

— Эй, достаточно уже! — Аой врывается в кабинку и вырывает у меня из рук скрученную трубочкой купюру.

Ровная дорожка белым облачком разлетается и оседает на стенах и крышке унитаза студийного туалета, где я собирался вдохнуть очередную порцию. Необходимо написать еще семь песен для нового альбома. Хорошо, что написание музыки мы научились распределять на всех, а то бы я уже давно загнулся. Но тексты по-прежнему лежат на мне, и я должен выполнить возложенную на меня обязанность.

— Черт, Аой! Я в няньках не нуждаюсь.

— Сколько ты уже не спишь?

— Не помню. Пару дней? Нет? Больше? Тебе лучше знать.

— Поднимайся! — Он резким движением заставляет меня встать с колен. Толкает к зеркалу. — Смотри сюда. Что ты видишь?

Я вижу там чужое отражение. Худое, какого-то землистого цвета, лицо человека с темными кругами под глазами, неспокойным взглядом и трясущимися руками. Это не мое лицо, я не знаю этого человека… Резко отворачиваюсь.

— Зачем тебе это, Юу?

— Когда ты ел в последний раз?

— Я должен работать…

— Вопрос был не об этом.

— Отвали, — слабо сопротивляюсь я.

Он снова бьет по лицу. Внимательные глаза смотрят с болью… Не нужно меня жалеть, чёрт!

— Если сломаешься, то пропадем мы все. Сократи хотя бы дозу. Скоро этот адский период закончится. У нас есть неделя передышки. И месяц реабилитации для Кая. Они обещали не трогать. Ты сможешь, наконец, расслабиться. Просто продержись…

— Ты такой оптимист, Юу. Это мило.

— Мы все жутко устали. И тебе досталось больше других…

— Досталось моей заднице. Тебе ведь известно, что меня раскладывают почти каждый раз, когда я хожу наверх? Как шлюху… — удивляюсь сам себе, тому, как спокойно я об этом говорю. — А если прошу чего, то расплачиваюсь вдвойне. А ведь я уже не мальчик, Аой… Шлюха группы или же групповая шлюха! Ха-ха! Вот чего я достиг за все эти годы! Меня имеют, кто хочет и как хочет! Тебе-то самому не противно?

Меня накрывает приступ истерического хохота. Смех, почти переходящий в рыдания. Вместо ответа Аой просто обнимает.

— Хватит.

— Мне холодно. Знаешь, в последние дни я всё время замерзаю.

Он снимает свою куртку, накидывая ее мне на плечи.

— Давай-ка, я отвезу тебя домой.

— Не нужно, я сам.

— Уверен?

Меня начинает трясти - побочный эффект от частого употребления. Киваю в знак согласия.

— Обещай, что поешь и выспишься.

— Угу. Ты лучше проследи, что там с Кою. Не хочу, чтобы он опять нажрался.

— Договорились. Ну, тогда до завтра? — он недоверчиво заглядывает мне в глаза.

Снова киваю. Страшно болит голова.

***

========== Точка отсчёта 2 ==========

— Юу! Ты меня слышишь? Боже! Алё! — Кою вопил, как умалишенный, сжимая телефон так, что побелели костяшки пальцев.

— Что такое? — голос ритм-гитариста сейчас не отличался дружелюбием. — Я немного занят, Уруха. Надеюсь, это что-то важное…

— Я просто заехал за диском. А тут… Така… он… он… Приезжай, пожалуйста.

— Говори нормально! — заорал уже гитарист. — Где ты и что с Руки?

— Руки в отключке. У него пена изо рта… На полу, в гостиной… дома.

— Донюхался, — сказал Аой сам себе. — Пульс есть?

Уруха наклонился и, убрав с шеи вокалиста мешавшие волосы, дрожащими пальцами начал искать на ней нужное место, в панике вспоминая школьный курс первой помощи. Наконец, почувствовав слабое биение, он облегченно выдохнул:

— Есть! Пульс есть.

— Дышит?

— Он вообще похож на труп, что мне делать, Юу? А вдруг мы…

— Заткнись и слушай сюда. Давай, дыхание проверь. Быстро! — Прошло несколько секунд, которые, казалось, длились невозможно долго. — Ну? Чёрт!

— Дышит.

— Отлично. Ну-ка, теперь ударь его по щекам, — должен прийти в себя. Понял?

— Да понял, не ори.

В трубке послышалась какая-то возня.

— Ну, что там?

— Глаза открыл. Дышит. Таканори, ты жив? — голос Кою задрожал. На том конце послышались характерные звуки, присущие человеку, которого буквально выворачивает наизнанку. От страха и беспокойства гитарист начал терять самообладание. — Его тошнит… — произнес Уруха в трубку и всхлипнул.

— Эй, спокойно, ты слышишь меня? Поверни его набок, быстрее; и врачу позвони — пусть выезжает. Спать не давай ни в коем случае, ты понял? Как очухается, тащи его в душ и глаз не спускай! Только не спать. Трахни, если понадобится, ясно? Да. И еще, сам не пей! Наклюкаешься — сверну твою утиную шею. Все понял?

— Понял, — прошептал Уруха, — а ты? Ты скоро?

— Скоро. Не паникуй. Отбой, — Аой отключился. — Вечеринка отменяется, куколки! — печально обернулся он к двум полураздетым девицам. — Проблемы. Продолжим позднее. Но в качестве компенсации я вызову для вас такси, — и он очаровательно улыбнулся.

— Юу! Ты прелесть! — в один голос прочирикали они. — Не забывай!

— Ну, как я могу? — он снова одарил их одной из своих милых улыбок. И махнул рукой на прощанье.

Вдавив педаль газа до упора, брюнет мрачно взглянул на шоссе. Лицо его было таким серьезным и сосредоточенным, какое только может быть у человека, который никогда не улыбается…

«Руки, чертов наркоман, что же ты натворил, сукин сын?»

***

Не помню, как потерял сознание. Вообще ничего не помню. Вернули в реальность почти истеричные вопли Урухи, который исступленно лупил меня по щекам. В голове пульсировало жуткой болью, такой, что хотелось заорать. Как только я открыл глаза, меня начало рвать. Казалось, что я сейчас выплюну все свои внутренности. Сил никаких, но Кою быстро повернул меня набок. Боль вновь невыносимо ударила по вискам, и вокруг снова всё потемнело. «Может быть, я умру, наконец?» — промелькнула спасительная мысль.