— Я дал слово Аиде, что не расскажу тебе о пророчестве. Прости, — его голос был тих, руки нервно исследовали содержимое карманов, а взгляд так и не оторвался от потрескавшегося тротуара у входа в лавку. — Я не мог нарушить обещание.

Мёрфи только оперся на стену и закурил: сколько еще раз ему придется выслушивать один и тот же ответ? Они все так легко разбрасывались словами, забыв, что скрывается за опасным молчанием. Из-за них — тайн и недомолвок они и оказались здесь, бок о бок со смертными, застряли в лимбе, потеряв главный ориентир. Как там, в затерянном среди туманов Сентфоре сказала Сара? Ослепнуть и оглохнуть, надеясь, что до финала еще есть время? Но вот он, финал, и все они стоят в тупике: Аида, вынужденная покрывать страшное предательство; Кора, заигравшаяся в саботаж; Эдриан, забывший о своих мечтах в угоду чужим; О’Нил, уверенная в незыблемости своих принципов… и он сам, готовый пожертвовать всеми ради одного только шанса остаться рядом с ней. И каждый из них был уверен, что поступает верно.

— Так зачем? — спустя две сигареты, Мёрфи, наконец, оторвался от стены и приблизился к приятелю. Ньюман был кем угодно, только не тем, кто разбрасывается обещаниями, и сейчас парень пытался понять, что могло заставить лучше друга ослушаться материнского наказа. — Зачем нарушил?

Эдриан глубоко вдохнул и медленно поднял глаза на товарища: внутри плескалась не вина, а нечто пострашнее — то было настоящее отчаянье, которое постигло их всех за долгие века ссылки. Всех, но не его — тот всегда находил маяк, и держался за него, умудряясь быть опорой любому, кто потерялся в темноте. Всегда, но не теперь.

— Я, наконец, все понял… — сжав кулак, Ньюман прямо посмотрел в глаза другу. — Прости, что только сейчас.

Мёрфи усмехнулся — невозможная девчонка умудрилась обратить в свою веру и каменного Эдриана. Он мог только догадываться, что могла сказать Сара, пока он сам промокал до нитки, силясь успокоить Цербера, бившегося внутри от страшного осознания неизбежного финала.

— Мойры подтвердили слова Коры? — осторожно спросил Ньюман, покосившись на закрытую дверь лавки. — Сара действительно может повлиять на наше будущее?

— Она уже повлияла, разве нет? — изогнул бровь Мёрфи, копаясь в кармане в поисках ключей от машины. Он непременно поблагодарит Эдриана, но не сейчас — сейчас было важнее вернуться на 163-ю улицу, к ней, и обсудить подаренный судьбой шанс, понять, что имела в виду Айса, потому что уж кто-то, а принцесса непременно разгадает туманные строчки. Туман по ее части.

Ньюман растерянно пошевелил губами и, замерев на мгновенье, отвесил себе звонкую оплеуху: в беготне совсем забыл о неосторожно брошенных словах на кухне, тех самых, что дарили не просто надежду, а нечто получше — план.

— Я должен рассказать все маме и остальным, ладно? — сглотнув, Эдриан ждал ответа Мёрфи, как приговора — лучшие друзья все еще были по разные стороны баррикад. — Ты же понимаешь, что я должен.

Мёрфи только дернул головой, прикуривая новую сигарету и запрыгивая в машину: то ли прощая, то ли прощаясь. Обдав Ньюмана выхлопом, спорткар рванул с места, исчезая в конце улицы. Небо вновь сотрясли раскаты грома, и по щеке Эдриана скользнула одинокая капля.

***

Сара сидела на полу, машинально перебирая одну из коробок: еще месяц назад ни за что бы не притронулась к содержимому. Пальцы рассеянно касались старого айпода, полного милых попсовых песен, что с трепетом для нее собирала Кэнди; призовых лент, завоеванных на олимпиадах — еще один повод не любить новенькую балтиморскую выскочку; мягких кожаных перчаток без пальцев, подаренных Тёрнером; рамку, под толстым стеклом которой хранилась пойманная и засушенная Бобби бабочка — в знак благодарности за дружбу и спасение; глок — неподходящий, но совершенно необходимый предмет для любого, кто живет в Сентфоре; набор ножей — несмелый сигнал Дерека, так и не решившегося озвучить нежные чувства. Девушка не раз порывалась выбросить безымянную коробку, помеченную лишь маленьким черным крестиком, но так и не смогла, и теперь благодарила себя за слабость, ведь сейчас необычный набор предметов вызывал лишь мягкую улыбку — ни учащенного сердцебиения, ни паники, ни предательских соленых слез. Сентфор был уже не тем, она была уже не той. Трясущаяся в ночи под двумя одеялами испуганная девчонка растворилась в тумане.

Услышав тихие шаги за спиной, замерла. По-хорошему, студентка уже и не надеялась, что он вернется — не после того, что она сделала. Последние часы первокурсница раз за разом переигрывала в голове варианты будущего в надежде найти какой угодно способ, убедить себя в неправильности принятого решения, но ни нервное хождение из угла в угол, ни десяток выкуренных до боли в горле сигарет не принесли ничего, кроме горького смирения. И сейчас в Саре остался только один страх: потерять его сейчас, упустив последние дни.

Не решаясь повернуть голову, девушка напряженно ждала — была готова принять любую кару, лишь бы он остался, какой угодно: молчаливый, мрачный, ядовитый, яростный… Но он только опустился на пол рядом, заглядывая в открытую коробку: повертел в руках старые наушники и начал терпеливо распутывать узлы проводов. Каждое движение было ровным и плавным, как и дыхание. На миг показалось, что не было ни дурного утра в компании Ньюмана, ни последних дней, полных сожалений.

— Прости меня, — прошептала Сара, не отрываясь от изучения его пальцев: смотреть в его лицо было слишком невыносимо. — Я не хотела, чтобы так вышло.

— Брось, принцесса, — голос, как руки — сух и спокоен. — Ты никогда бы не сделала то, чего не хочешь. — Студентка задержала дыхание, представляя, что последует за такими словами. — Но все нормально.

— Почему? — опешившая девушка все еще не могла перевести взгляд: за последние месяцы научилась чувствовать его, как себя, всегда догадывалась, что сделает или даже подумает. Но не сейчас.

Мёрфи только вытянул руку, обхватил ее за талию и подвинул к себе. Так он не прижимал ее уже восемь дней, и в первокурснице поднялась настоящая паника: он прощался. Без сомнений, сию секунду он поцелует ее в висок, прошепчет «бывай» и навсегда покинет их дом. И она вновь останется одна. Еще восемь дней назад Саре казалось, что она готова — отпустить его, зная, что там, в мире, куда ей никак не попасть, у него будет шанс на счастье. Девушка пестовала эту идею, проговаривая горькие слова раз за разом для пущей убедительности. Но теперь, когда под сердцем мирно покоилась неизменно горячая рука, была как никогда близка к банальной истерике — отпускать было больно. Слишком.

— Видимо, такова судьба, — усмехнулся Мёрфи. И поцеловал в висок… — Есть хочешь?

Еще миг и она сорвется на крик, потому что под кожей рвались жилы, а сердце сжималось, пуская по венам боль, в сравнении с которой и методичные удары Сибил, и кулаки цирковых уродцев, и когти Фавна казались сущим пустяком. Что-то похожее, возможно, она чувствовала, осознавая, что больше не увидит мать. Нечто вроде этого испытала, оставляя его на темной улице перед этим самым домом. Подобное пронеслось в голове, когда она готовилась попрощаться с жизнью, стоя перед очевидным выбором в шатре. Но и та боль теперь казалась лишь дуновением ветра. Силясь унять дрожащие губы, торопливо сглатывала, ощущая, как по щекам стекают соленые потоки, скапливаясь на подбородке. Воли у Сары хватило только на быстрый кивок.

Парень поднялся первым и протянул руку — стараясь не поднимать голову, студентка вложила ледяные пальцы в горячую ладонь и пролепетав нечто непереводимое, выскользнула в ванную. Стоя перед большим зеркалом, торопливо прикладывала к красным глазам влажное полотенце и дышала как можно глубже.

— Эй, принцесса, — Мёрфи появился за ее спиной так неожиданно, что Сара вздрогнула и вновь застыла. На этот раз опустить глаза не вышло, и она смотрела в его спокойное лицо через отражение, молясь не потерять сознание. — По какому поводу плачем?

— Разве не очевидно? — прохрипела девушка, сглатывая очередной ком. — Ты прощаешься…