– У меня режим.

– Зачем тренеру… А, ты играющий тренер, – догадался Глеб. – Но ведь обычно режим выдерживается во время выступлений. Или всегда? Я, признаться, дилентант в вашей отрасли.

– Не всегда. – У неё была мягкая и очень привлекательная улыбка. – Но на следующей неделе у нас действительно соревнования.

– И ты – мастер спорта и чемпион…

– Да, – кивнула Стася, – а посему обязана.

– Вообще, мы несвободные люди, – перевёл разговор на более знакомую тему Глеб. – Того нельзя, этого нельзя, не хочешь – всё равно делай. Вот я не хочу лететь в командировку за Полярный круг, а меня отправляют. Кстати, и этот салат я не хочу…

– Его ещё не принесли, вдруг он тебе понравится, – перебила его Стася.

– Да я уверен, что не понравится.

– Откуда такая уверенность?

– Потому что… потому что я знаю себя.

– Это здорово. А я вот совсем себя не знаю.

– Как так?

Глеб сбился. Она была не похожа ни на одну из знакомых девушек. Из совершенно неведомого ему круга. И в школе, и в институте он занимался разными видами спорта, от волейбола и пинг-понга до туризма и греко-римской борьбы, но ни в одном не достиг значительных успехов. Как только он понимал, что может это сделать, ему становилось скучно и он переходил в другую секцию. Из тех, с кем он занимался, профессиональными спортсменами стали единицы, но до самых низших спортивных разрядов докарабкалось большинство. Иногда он жалел, что у него не хватило терпения получить значок хотя бы третьего разряда. И ближе всего к пьедесталу он был в борьбе, которая, кстати, меньше всего нравилась.

Но что было, то было… Он даже не стал болельщиком, и футбольные чемпионаты и Олимпийские игры, пользующиеся повышенным вниманием соседей по общежитию, просиживал просто за компанию с остальными. И орал за компанию…

Официантка принесла салаты и пиво и избавила его от мучительных размышлений. Глеб налил в два больших фужера себе и Стасе и приглашающе приподнял.

– Банально, но – за знакомство.

– Почему банально. За встречу.

Она немного отпила и неторопливо стала есть салат. Он допил пиво и навалился на еду, не деликатничая…

Бифштекс пришлось ждать значительно дольше. Но первый голод был утолён, он попивал пиво, изредка предлагая долить Стасе и благосклонно принимая её отказ, и говорил уже, особо не вдумываясь, обо всём, что приходило в голову. Напротив него сидела очень красивая девушка, к тому же с фигуркой – закачаешься, и она не тяготилась им. Глеб прекрасно чувствовал, когда девушкам с ним становилось скучно, но сейчас Стася внимательно его слушала и не была безразличной.

Он рассказал об институте и о секциях, в которых занимался, о практиках в Приангарской тайге, о гигантских комарах в истоках Курейки, о том, как чуть не утонул в болоте, о встрече с медведем на таёжной тропе и как оба они этой встречи испугались…

…Вышли из ресторана после одиннадцати, уже как старые и добрые знакомые. Теперь он знал, что Стася – единственный ребёнок в семье военных. Папа и мама – офицеры-медики. Забайкалье – их пятое место службы, и, очевидно, не последнее, но здесь они живут уже довольно долго. Она закончила медицинский институт, но ещё в школе занималась гимнастикой, выступала на соревнованиях, были разряды, призовые места, поэтому в институте продолжила занятия, вошла в сборную команду, и больше времени уходило на тренировки и поездки на соревнования, чем на учёбу. Стала мастером спорта. После института ей предложили тренировать девочек в городском Дворце спорта. Родители против и сейчас, но ей нравится, она бы не смогла быть врачом, у неё настроение портится от одного вида белых халатов.

– Стасенька, это, несомненно, комплекс.

– По-видимому, – согласилась она. – Но что будем делать дальше?

Они посмотрели на табло: сверху светилась строка «Задержка всех рейсов до восьми часов московского времени».

– Надо искать место. Можно, конечно, вернуться домой, но пока я доберусь, пока обратно…

– А я не очень далеко живу, – сказала она.

– Поедешь домой?

– Не хочется. Но ни одного местечка…

Он обвёл взглядом видимую часть вокзала: Стася была права.

– Ну что ж, могу только позавидовать. – Глеб ещё раз вздохнул. – Пойдём, провожу до троллейбуса. «Я в синий троллейбус тебя посажу, последний, случайный…» – перефразировал он. – Тебе нравятся песни Окуджавы?

– Не все.

– А Высоцкий? – наконец нашёл свою тему Глеб. – Я в восторге. «Лечь бы на дно, как подводная лодка, чтобы никто не запеленговал…»

– Терпеть не могу, – поморщилась Стася. – Грубятина и пошлятина.

– Нет, ты не права, – не согласился Глеб. – Высоцкий – это рупор поколения, это…

– Ты посмотри, какой снег, – перебила его Стася и подставила ладонь под крупные, густо падающие снежинки. – Я так люблю снег…

Она вышла из-под козырька, и в одно мгновение её пальто покрылось белым крапом.

– Мартовский снегопад – не самое лучшее, чего хотелось бы весной. Мне больше нравится зелёная травка, ручьи, запах талых снегов… – говорил он, любуясь Стасей, кружащейся в этом ослепительном хороводе, и начиная сомневаться в своих словах. – Но ты здорово смотришься.

– Я бы сейчас гуляла, гуляла…

– Так кто нам мешает, – Глеб прикинул в руке вес её сумки. – Мы можем за оставшееся время обойти полгорода.

– Пошли.

Он шагнул к ней.

Снежинки оказались мокрыми и бесцеремонными, через пару шагов ему пришлось смахнуть их с лица и поднять капюшон алеутки. Под ногами тоже всё хлябало, и он почувствовал, что начали промокать его не совсем новые ботинки. Они уже ушли от фонарей, и в полумраке фигура Стаси не казалась столь обольстительной, но она всё продолжала восторгаться, собирая снежинки в ладони, и он подумал, что руки у неё могли уже замерзнуть.

– Снег, конечно, замечательный, – сказал он, – и благодаря ему мы с тобой познакомились…

– Судьба.

Произнесла она это слово легко, не задумываясь, а у Глеба даже дыхание перехватило. А вдруг…

Но как же Татьяна…

Он попытался представить её сейчас здесь – и не смог. Рядом со Стасей трудно было вообразить кого-то другого.

– Ты так просто всё определила.

– А зачем усложнять? – Она обернулась, её волосы блестели тающими снежинками. Продекламировала, дирижируя руками: – Всё в этом мире пред-оп-ре-деле-но и не случай-но… – И, глядя ему в глаза, серьёзно добавила: – Надо наслаждаться каждым мгновением. Как в песне: «Есть только миг между прошлым и будущим, именно он называется жизнь…» Или ты не согласен, Глебушка?

И от этого ласкового и многообещающего «Глебушка» ему захотелось петь, и он затопал ботинками по мокрому расползающемуся снегу, обрызгивая и себя, и её, забегая перед ней петухом и уже совсем не думая о мокрых ногах.

Где они шли, он уже не понимал, как потерял и ощущение времени, но троллейбусы нет-нет и проходили по пустынным ночным улицам и возвращали в реальность: к мокрым ногам, холоду, усталости и желанию очутиться где-нибудь в тёплой комнате.

– За мной! Не отставай…

Стася нырнула в арку между двумя высотками, они обогнули большой двор, миновали ещё несколько пятиэтажек, и вдруг, когда он уже хотел поинтересоваться, куда они идут так целеустремлённо во втором часу ночи, вошла в подъезд и застучала каблуками по лестнице. На площадке третьего этажа остановилась, открыла ключом обитую коричневым дерматином дверь и, полуобернувшись, поторопила:

– Заходи.

– Ты здесь живёшь, – догадливо произнёс Глеб, оглядывая небольшую прихожую, отделённую от всего остального китайской шуршащей занавеской, и ожидая, когда Стася снимет сапоги и передаст ему пальто.

Пока вешал её пальто и свою алеутку на ажурную настенную вешалку, она исчезла за занавеской.

Он с удовольствием скинул ботинки, помедлив, снял и мокрые носки, босиком пошёл следом.

За занавеской оказалась кухонька, и Стася уже ставила на плиту чайник.

– А где ванная? – спросил он, не догадавшись спрятать носки.