Светлана первой ушла в свою комнату («уроки, уроки»), за ней убежала на минутку к подруге Розочка «уточнить по задаче», а взрослые пошли провожать Николая, потому что снег идти перестал и выглянуло солнце, ещё яркое, но уже не греющее.

… На обратном пути Софья Лазаревна пожаловалась Осипу Давидовичу, что совсем не понимает Светлану, но чувствует, что с той что-то происходит и оттого очень переживает.

– Что происходит? – жизнерадостно отозвался Осип Давидович, находясь всё ещё под воздействием прекрасного вина. – Влюбляться пора. Разве ты не помнишь?

– Какой ты несерьёзный, Ося, – поморщилась Софья Лазаревна.

И рассказала о мальчиках и даже вполне взрослых мужчинах, провожавших Светлану с морских купаний. И о Виталии, скучающем о ней в Москве. И о Николае, потому что видела, как тот смотрит на Светлану.

На это Осип Давидович отреагировал живо, до конца не поверив, и вдруг признался, что был уверен: Николаю нравится именно она, Софочка.

– Я нравлюсь? – фыркнула Софья Лазаревна, чувствуя, как загорелись щеки. – Да я уже старуха.

– Ты ещё ого-го, – пьяненько польстил Осип Давидович и обнял её так, что ей стало больно. – Сейчас ляжем в постель и проверим…

– О-ся-я… – осуждающе протянула Софья Лазаревна, ловя себя на вдруг возникшем желании, и может поэтому не стала больше ничего говорить, а ускорила шаг.

Сентябрь прошёл в привыкании к преобразившимся одноклассникам, октябрь – в трудах, стимулируемых и учителями, и классным руководителем, и родителями. И на ноябрьские праздники решено было расслабиться, проведя вечер исключительно для десятикласников, по-взрослому, с застольем – по чуть-чуть сухого вина, всё равно ведь, если захотят, выпьют, а так – под присмотром будут. И хотя на составление новой праздничной программы не было времени, каждый постарался что-нибудь приготовить.

Софья Лазаревна восстановила с ансамблем старый репертуар и выучила пару новых песен из становишейся всё более популярной, но не совсем поощряемой английской группы «Битлз». Преподаватель английского языка на одном из уроков по рекомендации органов образования напомнил, что «битлз» в переводе с английского – всего-навсего «жуки» и что песни волосатых певцов ничего существенного не несут, явно уступая песням отечественным. Но это не повлияло на выбор, композиции «жуков» были выучены в первую очередь. К тому же их песни, тем более на английском языке, непонятные большинству, были не столь опасны, как те, что в последнее время каждый день хрипло неслись из окон общежития. Блатного певца звали Владимиром Высоцким, и, к великому удивлению учителей, он оказался актёром одного из столичных театров, даже снимался в кино. Песни Высоцкого явно толкали молодёжь на кривую дорожку, поэтому было решено пойти на уступку, пусть поют «Битлз», лишь бы никто не начал хрипеть под Высоцкого.

Ноябрь начался с сильных морозов и неожиданно раннего северного сияния. На праздники мороз чуть поубавился, и самые отчаянные девчонки прямо из дома пришли в нарядах, совсем не соответствующих сезону. Светлана тоже сшила платье. На этот раз оно отличалось длиной, чуть-чуть прикрывавшей трусики и абсолютно не скрывавшей коричневых стройных ножек.

По поводу длины платья перед выходом из дома у Софьи Лазаревны с дочерью произошёл неприятный разговор. Но ультимативное Светланино «либо так, либо никак» заставило Софью Лазаревну уступить, ещё раз молча утвердившись в выводе, что они совсем перестали понимать друг друга. Она обратилась за поддержкой к Осипу Давидовичу, но тот поступил антипедагогично, заявив, что у его дочери красивые ноги, которые грешно прятать. Правда, потом, под прессом аргументов Софьи Лазаревны, согласился, что, конечно, такая длина выглядит слишком вызывающей и учителям не понравится, и поспешно ретировался: опять что-то аврально сдавалось к празднику.

По контрасту с холодным и тёмным вечером за промёрзшими окнами Светлана в своём платье настолько поразила всех, что даже физичка Любовь Васильевна не удержалась, спросила:

– Где ж ты так загорела, Светочка?

Словно не знала, где та отдыхала и не видела её в сентябре, совсем шоколадную.

Среди парней выделялся Игорёк. Он пришёл в сером костюме в светлую широкую полоску, из-под которого белела рубашка, увенчанная чёрной с двумя тонкими белыми полосками бабочкой. Не менее торжественно и солидно смотрелась и эстрадная гитара, которую он бережно положил на стул, разделяющий их со Светланой. Но ошарашил он всех позже, когда вызвался спеть и неожиданно даже для одноклассников вдруг захрипел:

Римма Васильевна взглянула на Софью Лазаревну, та в ответ отрицательно покачала головой, показывая, что и для неё это полная неожиданность. Тогда Римма Васильевна сделала вид, что ничего не произошло и даже похвалила Игорька за прекрасное звучание гитары, тут же попросив исполнить песню про Усть-Илим. Но этой песни Игорёк не знал, как не знал и про «девчонок, танцующих на палубе», и Римма Васильевна пообещала найти альбом Пахмутовой и передать их ансамблю для дальнейшей работы. Таким образом, инцидент был превращён в ничего не значащее событие и плавно перетёк в танцы под магнитофон, под мелодии привычные и не несущие ничего негативного.

Светлана была нарасхват и не скрывала, что это доставляет ей удовольствие. Она никому не отказывала и даже сама увела от Альбины покорного Тиму, тоже пришедшего в костюме, но менее модном и без бабочки. Альбина же отвоевала у всех желающих Игорька, довольно бесцеремонно возложив ему на плечи руки и не позволив вывернуться. Но зато потом Игорёк уцепился за гитару и, сидя за столом, неслышно перебирал струны, равнодушно посматривая на танцующих.

Присевшая отдохнуть возбуждённая Светлана допила своё вино и поинтересовалась, почему он ни с кем не танцует, и тот, аккуратно положив на стул гитару, наклонился к ней, отчего его колени уперлись в её ноги, и выдохнул:

– Потанцуем?

За лето он научился танцевать: вёл легко, хотя был даже чуть ниже Светланы, и от него приятно пахло хорошим одеколоном, а его ладони волнующе прижимались к её лопатке и талии. И Светлана, почти касаясь щекой его щеки, находила эту близость приятной.

– Говорят, у тебя летом был роман? – негромко спросила она и отстранилась, желая увидеть выражение его лица.

– Роман?.. Да нет, просто хорошо провёл время.

Стёкла очков отблёскивали и не позволяли увидеть его глаза.

– Она была… – Светлана запнулась, ей хотелось многое узнать о таинственной женщине Игорька, – красивая?

– Как ты, – с вызовом ответил Игорь и прижал её к себе.

Она не стала сопротивляться, ощутив жёсткость и тепло его груди и бёдер. И он, ничего не говоря, вывел её из зала. Они торопливо прошли по коридору, поднялись на второй этаж и вошли в первый открытый кабинет – географии и биологии. Всё ещё держа её за руку, Игорь прошёл в темноте к доске, рядом с которой смутно угадывалась карта Советского Союза.

На ней при желании можно было отыскать Одессу, в которой остались Володя и Марат, безуспешно добивавшиеся Светланы ушедшим летом, хотя взрослому и стройному Марату она позволяла себя целовать – у него были колючие чёрные усики, они щекотали ей губу, и она с трудом сдерживала смех, оттого так и не поняла, приятно ей это или нет.

Можно было отыскать и Витебск, и протекающую через него реку Западная Двина, на берегу которой Игорёк и познакомился с золотоволосой Яночкой, миниатюрненькой и смешливой, похожей скорее на восьмиклассницу, чем на студентку, но она умудрялась вбирать его тело в своё и казаться большой и взрослой. И ему было больно, когда она уезжала. Он очень просил, чтобы она оставила ему адрес, но она сказала, что это совсем ни к чему, что у неё есть жених, и она никаких чувств к Игорю не испытывает. Даже когда автобус уже давно скрылся за поворотом, он всё глядел вслед, не веря в услышанное и тоскуя от невозможности возразить…