Приходит мудрец к царю Тафуте прежде всего; приходит – царь Тафута к нему выходит.

– Что, как дела?

Мудрец говорит такое слово:

– Царь великий и милостивый! Тебе, я чаю, давно известно и ведомо, что женитьба не шутка, а жутко, что женитьба дело великое… Дурная жена самому не понравится, а хорошая чужим приглянется, одно уж и это ставит в тупик!.. А всем надо попробовать: не разгрызешь ореха – не съешь и ядра, и эта пословица мудра да шишковата!.. Впрочем, удастся – квас, а не удастся – кислые щи; а все-таки на мне не взыщи: я так на бобах разложил, да по картам выгадал, этакого хитрого дела не сведешь иначе, как ни хитри, ни мудри, а надо на авось надеяться!

Вот что я могу присоветовать по моей глубокой премудрости, выслушай.

Хитрил я, мудрил вчера, все волшебные ученые книги перечитывал, а ничего умного не вычитал! Обуяла меня скука, взял я лучинку березовую и ну строгать, да при этом глупом занятии и пришла мне в голову разумная мысль. Острогал я одну лучинку остроконечную, острогал другую и третью приготовил тож, и сделал я из трех лучинок три стрелы, и эти три стрелы будут надобны: отдам я их твоим трем сыновьям, трем царевичам, доставлю я их троих на три разные стороны, и пусть они теми тремя стрелами в один раз стрельнут – и в какой дом, и какое место, или в какое царство их стрелы угодят, пусть они там себе и жен берут!.. По мне, признаться, лучшего, как ни думай, не выдумаешь.

– Ну, – сказал царь Тафута, – я такую же штуку сам бы мог смастерить, не заглядывая в книги волшебные!.. И у всякого советчика родилась бы такая мысль: пусть-де наудачу идут, наудачу жен выберут; если они не будут женами довольны, то не будут и на других пенять, не я, дескать, выбрал, видно, суженая сама пришла! Я тебе на это побаску расскажу.

Ехали люди крещеные с базара великого, торговали они на том базаре чуть не тридцать дней, а ехать им приходилось еще больше того. Ну, вестимо, на дороге порой и остановиться надобно, закусить что ли там, или позавтракать, или вплотную поесть, пообедать как надобно… Остановились, распрягли коней, пустили гулять по полю и сами прогуляться пошли. А взяли они себе с большого базара для прислуги татарчонка и, пошедши пройтись, наказали ему: «Вот возьми здесь крупу в мешке, в другом сухари лежат, тут вот в котомке сало свиное завернуто, а там позадь воза котел висит, то всыпь ты крупы в котел да положи сухарей туда ж и сала прибросить не забудь, а воды принести сам авось догадаешься, так свари же это все!.. Да там, под тем местом, где ты у коней сидишь, есть сковородка железная, так возьми вот эту рыбу соленую, положи ее, да салом уложи кругом, да на огонь и поставь, и все это приготовь, как надобно, пока мы назад придем!» Порассказавши все так подробно татарчонку, пошли наши приезжие по лесу гулять, грибов собирать.

Татарин все по сказанному как по писаному учинил, и дров набрал, и огонь разложил, котел повесил, и сковороду с рыбой поставил на огонь – и сидит, и ждет, когда крупа закипит, а рыба поджарится…

Тут к огню, что ли, или уж место такое вышло, понаскакали маленькие и большие зверьки, что жабами зовут, да вдруг прыг две в котел, а одна на сковороду, да там и села с рыбой рядом, и жарится… Татарчонок смотрит, что это за штука невиданная!.. «Эко, – говорит, – думал я чуть не постный борщ сварить, ан живье-то само так и наскакивает…»

Пришли молодцы, нагулявшись себе порядочно, пришли; вот и кашица вскипела, и жаркое зажарилось. Похлебали кашицы – чудо вкус какой: так вот еще хочется… «Дай-ка, – говорят, – жаркое-то, авось, также будет лакомо!» Глядь на сковороду, а там подле рыбы и лежит зверюга невиданная… Что это? Где ты это достал? Татарчонок посмотрел и говорит: «Ай, где достал? Не достал ево, я рыбкам ево жарил, сам ево прискакал, и в котел два приехал и здесь одна пришел!»

– Так и мы, знать, с тобой скажем, если жена чья не больно годна придет: никто, мол, его не трогал, сам его прискакал!

Порассказал царь Тафута побаску, и хоть дрянная она, а все ж мудрец примолвил: «Точно-де так!» – Да уж если, как ты говоришь, лучшего нельзя доведаться, так пусть хотя это так и останется!

Призвали царевичей к отцу, Тафуте-царю. Объяснил им мудрец мудрую затею свою, и они, царевичи, поперек слова не молвили. А мудрец седой отвел их на место высокое, на башню, что была посредине города выстроена; поставил их на три стороны, друг к другу затылком, дал по стреле да по луку и велел стрелять… «Да смотрите же, – сказал, – если кто стрелу свою не отыщет, тот не будет женат! Стреляйте, а сами смекайте, где отыскать ее».

И смудрил же мудрец над царевичами: Мартына поставил, где бояр больше было, а Мирона, где жили купцы богатые, а царевича Ивана, как он поглупей других, поставил лицом к лесу, где жил простой народ, где пашни были да угодье деревенское.

Вот по команде мудреца-хитреца и стрельнули царевичи: царевич Мартын – повыше, а царевич Мирон – пониже, а царевич Иван – куда Бог послал, да с этим толком в болото и попал!..

Царевичи увидали, где стрелы упали, и пошли отыскивать. Царевич Мартын пошел один, а царевич Мирон взял сыщика-разыщи-ка, царевич же Иван и стрелы толком не видал, а, смекнув, что она села за лесом, туда и отправился.

Позвольте ж, люди добрые, приостановиться на минутку и мне грешному, да своей россказни толку дать. Известно вам и ведомо, что одному по трем дорогам нельзя идти, то мы по разным и отправимся; пойдем же прежде за старшим братом, за Мартыном-царевичем…

Идет царевич Мартын, идет один; с толком идет, не останавливаясь; обошел много хором боярских, а все не такие, не того цвета, не так выстроены, где его стрела упала. Ходивши-ходивши долго, и пришел к дому чудному: стоит один дом, а два выхода в нем; крыша зеленая, трубы беленые и дом с узорчатым золоченым навесом, весь из камня белого; окна хрустальные, и не тем они хороши, что стекла цельные, а тем красивы, что сидит и смотрит в одно из них девица красная, и не то чудно, что смотрит она, а то удивительно, что глядит она в окно, а сама на цимбалах заморских и выигрывает штуки разные хитрые, и поет, как та пташка, что зовут конопляночкой! А лицом она такая бледненькая, будто полвека ждала суженого; а станом она такая тоненькая, что если одной рукой обнять, то можно еще трех таких захватить… Ладно, молвил царевич, тут моя стрела упала! Это моя суженая!

Вошел в дом, а его как жданого с хлебом-солью встречают, чаркою водки чествуют, говорят слово красное, просят присесть и скамью, крытую бархатом, становят ему, и под ноги скамеечку; и вызывают девицу красную, и она бежит, спешит и садится возле, а не супротив, и сама его расспрашивает, что завело к ним царевича?

– Да вот, – молвил царевич Мирон, – тешился я стрельбой в заповедных лугах батюшкиных и потерял стрелу мою, а она, стрела, мне занадобилась… Так не у вас ли та стрелка моя, благоволите мне ее назад отдать!

– Да, – отвечал старик, отец красной девицы, – да, батюшка царевич наш, стрельнули вы вашей стрелой в окно нашей дочери любимой и изволили вышибить цельное стеклышко; и стрелку ту наша дочь в руки брала и у себя схоронила было, да теперь, делать нечего, видно, пришлось вам возвратить!

Тут и то, и это, слово за слово, рассказал царевич, как дело шло, как мудрец присудил. Взглянул еще раз на боярышню и объявил отцу: «Что если у вас желание имеется, то будьте вы мне тесть, а я вам зять!» А боярин примолвил: «Извольте взять! Нам нечего перечить, если уже был уговор такой».

И взял царевич Мартын невесту, и повел домой!

Теперь я вам скажу, как царевич Мирон идет. С разыщиком он идет вдвоем, а все-таки спрашивает: куда идти? И то или разыщик скажет: вот здесь! а царевич прибавит: постой, спрошу. Или он молвит: кажется, тут, а разыщик примолвит: дозвольте справиться!